Наигравшись, он разжимает пальцы, медленно подносит мою руку к губам и покрывает ее всю жаркими поцелуями – каждую покрасневшую, ноющую косточку.

– Ты лучшая женщина в моей жизни, – слышу я его хрипловатый голос. – Лучшая.


В десять утра мы уже допиваем кофе на террасе. Постепенно раскаляющийся воздух дрожит от оглушительного звона цикад, ярко-розовые цветы бугенвиллеи роняют на стол длинные мягкие лепестки. Откинувшись на спинку стула, Нейл мечтательно щурится в сторону Эгейского моря, но я ворчливо напоминаю, что сегодняшний день ему предстоит провести здесь, у моих ног, довольствуясь бассейном, раз уж по его милости (впервые в жизни!) я не могу позволить себе появиться на людях в купальном костюме.

– Не понимаю, – говорит он, закуривая сигарету, – что тебя останавливает.

– То, что все, увидев нас вместе, сразу поймут, что это сделал ты!

– Ну и что?

Он расположился поудобнее, вытянув свои длинные ноги. Глаза его на фоне зеленой листвы казались прямо-таки изумрудными.

– Ничего особенного не случится, поверь мне. Даже если на твоем теле останутся более очевидные свидетельства моей страсти, и кому-нибудь, боже упаси, удастся их разглядеть – ну и что? Кто-то пожмет плечами, кто-то хихикнет, кто-то подтолкнет локтем подружку. В этом нет ничего позорящего тебя или меня. Наоборот, это приятно будоражит воображение. Это заводит.

– Некоторых, может, и заводит.

– Заводит всех. Но не все признаются. Виновато воспитание, всякие там с детства привитые понятия о хорошем и дурном, о приличном и неприличном. Не веришь? Я готов доказать. Но для этого тебе придется… – Прикусив зубами сигарету, он принялся расстегивать ремень. – Ну-ну, дражайшая, не надо таких глаз. Ударь меня раз пять или шесть, а если понравится, то и больше. Ну что, согласна? В порядке эксперимента. А также в виде компенсации за причиненный тебе моральный ущерб.

– Что за эксперимент? И кто будет принимать в нем участие? Ты и я?

– Не только. Другие наши братья по разуму тоже. Ведь мы, кажется, собирались на пляж? Но сначала это.

Он перебросил мне через стол свой ремень.

– Учти, каждый удар должен оставлять след на коже, иначе наша затея теряет смысл. – Он произнес это с изумительным спокойствием и, чуть помедлив, добавил: – Это не так трудно, как кажется. Возможно, ты даже получишь удовольствие. И если окажется, что я прав, не пытайся скрыть это от меня, договорились? Следуй своим желаниям, Элена. Не отказывай себе ни в чем.

Я взглянула на ремень. Взяла его в руки.

Следуй своим желаниям… в порядке эксперимента…

Значит, он всерьез считает, что таково мое желание? А если оно и впрямь таково, то готов его немедленно удовлетворить?

Он начал с того, что рассказал мне историю – историю своего падения от состояния благородного рыцаря (в терминах современности – порядочного человека) к состоянию трикстера. Потом заставил меня попробовать самую капельку, чтобы я имела представление о том, как это бывает. А теперь предлагает сделать следующий шаг: собственноручно нанести удар (один, или несколько, или много, или очень много) человеку, к которому испытываю непреодолимое сексуальное влечение. В буквальном смысле слова подстегнуть свою и его нервную систему, чтобы способности чувственного восприятия обострились до предела.

Этот тип окончательно спятил.

Но откуда-то из первобытных слоев моего сознания уже поднималось смутное, бесформенное, абсолютно иррациональное убеждение, что да, так и надо, только это и правильно, и наплевать, что сказала бы, узнав об этих сумасбродствах, моя подруга или моя сестра.

Сидящий напротив молодой безумец не так уж безумен. Чем больше я раздумывала над его бредовым предложением, тем сильнее становилось желание принять его, ответить согласием, чтобы все сегодняшние эскапады не разъединили, а, наоборот, связали нас на качественно новом уровне, не доступном нормальному большинству.

И я сказала:

– Ладно.

Окинула его внимательным взглядом.

Курои Мак Даре, величайший из плутов…

– Ты хорошо подумал?

Он молча кивнул, смял окурок в пепельнице и, подойдя к перилам, крепко взялся за них обеими руками.

– Начинай.

Не так трудно, как кажется? Я бы сказала, это не так просто, как кажется. Удары, которые не оставляли на его спине багровых полос, заставляли меня стыдиться, будто я допустила брак в работе, а те, что оставляли, помимо стыда вызывали еще испуг: может, это уже чересчур? Нейл принимал их без комментариев, глядя вдаль с видом человека, утомленного затянувшимся бездельем. День за днем одно и то же: солнечные ванны, прогулки по берегу моря, регулярный секс… Этюд под названием «Критское утро».

– Признайся же, что тебе больно, – шепнула я, переводя дыхание. – Ну, хотя бы намекни.

– Рубцы на моей спине – это не намек? – отозвался он с усмешкой. – Если нет, значит, ты зря стараешься, царица.

Изящество его позы, явно непреднамеренное, пробудило во мне желание – но не желание любовных ласк, а желание крови. Увидеть этого змееныша с окровавленной спиной, с закушенными от боли губами. Нет, я больше не в состоянии выносить его наигранное равнодушие и его мрачноватый шарм. Кто-то там, наверху, определенно присматривает за этим гадким мальчишкой!

– Так лучше, – произнес он отрывисто, хватаясь за перила. – Только не останавливайся, умоляю, дорогая, иначе придется нам с тобой поменяться местами. Хочешь?

А что? Возможно, уже и хочу. Хочу, но не могу прервать прописанный моим личным доктором сеанс шоковой терапии – шоковой скорее для меня, нежели для него. Не могу совладать со своей рукой, безостановочно отвешивающей удар за ударом. Мозги с фатальной неизбежностью пасуют под натиском эмоций. Нейл сохраняет полную неподвижность. Мышцы его напряжены, глаза сощурены. Этот изумительный контраст – худые плечи и жесткий, как у мраморных изваяний, рельеф мускулов – доводит меня до исступления.

– Не хочешь ни о чем меня попросить?

– Нет.

– Нейл, берегись.

Он чуть пошевельнулся, пряча улыбку.

– Это угроза, да? А что еще ты можешь сделать со мной, кроме того, что уже сделала?

В том же помраченном состоянии сознания я рвала, кромсала его плечи пряжкой ремня в надежде увидеть кровь. И наконец-то увидела. Она выступила сразу в нескольких местах, придав стоящему без движения юноше вид жертвы чьих-то необузданных страстей, каковой он в действительности и являлся. Моей жертвы.

Приблизившись вплотную, я сняла с себя короткий топ на лямках и голой грудью прижалась к его горячей спине.

Я стояла с закрытыми глазами, с бешено бьющимся сердцем. Сердце Нейла стучало так же часто, как мое. Какая-то сила заставила меня поднять голову и коснуться губами одного из налитых кровью рубцов. Провести самым кончиком языка… еще, еще…

– Что скажешь? – тихо спросил Нейл.

Разгорающаяся страсть сделала его голос еще более хриплым, чем всегда.

– Скажу, что хочу тебя дико.

На губах его появилась хищная улыбка.

– Знаю.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Чтобы услышать твой ответ.

Повернувшись, он радостно оскалился от предвкушения, сгреб меня в охапку и поволок в дом.


Обалдевшая, измочаленная, охрипшая от криков, я вытянулась на постели, прижавшись к нему всем телом в восторженном отупении. Сейчас, в эту минуту, я чувствовала себя настолько удовлетворенной, что мне казалось, я уже больше никогда не захочу этого волнующего и жутковатого ощущения мужского члена внутри. Как прочла я у Пьера Луиса, плоть насытилась и замолчала. Только внизу живота время от времени возникала слабая тянущая боль – мой рыцарь показал класс. А я-то думала, мы уже достигли пика наших отношений и теперь, в соответствии с законами жанра, им следует плавно сойти на нет. Я этого не хотела, очень не хотела, но, будучи убежденной пессимисткой, твердо знала, что это неизбежно. И вот пожалуйста – такой прорыв!

Нейл курил, пуская дым в потолок, рассеянно помаргивая длинными ресницами.

– Только я и те две студентки? – спросила я сонно. – Или был еще кто-то больной на голову, кто помогал тебе раздвигать рамки?

– Больше никого. То есть… – Он запнулся, помолчал. – Но все равно не так, как сейчас. Не так, как с тобой.

– Я всю жизнь считала, что к подобной дополнительной стимуляции прибегают только низменные натуры, извращенцы всех мастей.

– Я не нуждаюсь в дополнительной стимуляции. Но с тобой мне этого захотелось. И что же, я должен наступать себе на горло из боязни прослыть извращенцем?

Для чистоты эксперимента мы выбрали пляж, на котором вместе никогда не бывали – на южном побережье, в трех километрах от Плакьи, – и прибыли туда порознь, с промежутком в десять минут.

– Запомни: мы с тобой незнакомы, – сказал мне Нейл. – Выбирай место, устраивайся, читай, загорай и изредка поглядывай на меня краем глаза.

– И что будет?

– Что будет? О, ты удивишься.

– В самом деле?

– Клянусь.

Я выбрала один из лежаков на первой линии, расстелила полотенце, достала из пакета книгу. На мне были соломенная шляпка и солнцезащитные очки – подсматривай сколько хочешь, все равно никто не заметит. Короткое летнее платье на пуговицах я расстегнула, но снимать не стала. Ни к чему привлекать к себе внимание окружающих, которым собирается завладеть этот паршивец Нейл Бреннан. До его появления на сцене оставалось ровно пять минут.

Моими соседями оказались солидные и добропорядочные по всем признакам немцы с одной стороны и весьма юные англичане – с другой. Англичане щебетали, не сводя друг с друга влюбленных глаз. Немцы читали газеты, каждый свою.

Нейл спустился на пляж с рюкзаком на плече и ленивой походкой двинулся по песочку к воде. Постоял, глядя на безоблачное небо и сине-зеленую морскую гладь, сбросил рюкзак. Ветер трепал его расстегнутую рубашку и темные волосы до плеч. Солнечные блики играли на стеклах темных очков.