Мы гуляем как ни в чем не бывало. Делаем то же, что и все вокруг. Ничем не отличаемся от прочих мужчин и женщин, которые решили провести отпуск на Крите. На Крите, который уже начал входить в мое сердце с необратимостью подлинной amour fatal[44].

Мой красивый спутник привлекает внимание, но теперь я спокойна, потому что знаю: к нему неприменимы все эти расхожие штампы. Он не муж, не сын, не брат. Он принадлежит всем без исключения мужчинам и женщинам. Так же как они принадлежат ему. Морская волна – чья она? Мэри, Чарлин, Стивен, Этайн, Ронан, Элена – немногие из счастливчиков, с любовью омытые этой волной.

Мы стоим на набережной, на окраине полукруглого мыса. Внизу, под высокой крепостной стеной, плещется море, а через дорогу, на самой вершине холма, расположена громадная цитадель, выстроенная венецианцами – Фортецца. Сейчас она красиво подсвечена прожекторами, ее мощные угловые бастионы и стены с амбразурами мерцают, точно гигантские сердолики, на фоне черного бархата неба.

Не знаю зачем, я спросила:

– Тебе удалось увидеть страх в его глазах?

Нейл улыбнулся:

– Вдали от этих отморозков, в компании которых ему так хотелось продемонстрировать свою крутизну, он стал совсем другим. Не веришь?

Я пожала плечами.

– А когда мы оказались наедине со скалами и небесами, – продолжал Нейл, – отрезанные от всего цивилизованного мира, он стал еще более другим.

Справа, откуда мы только что пришли, видны огни Венецианской гавани. В тавернах играет музыка, за столиками у самой воды сидят со своими коктейлями и сигаретами расслабленные туристы. Море внизу с тяжелыми вздохами накатывает на камни, громоздящиеся под крепостной стеной.

– Мне давно хотелось это сделать, – признался Нейл, закуривая.

– Сделать что?

– Забраться в эти пещеры. Но в одиночку было страшновато. – Он рассмеялся легко и радостно. – Знаешь, о чем я сейчас подумал?

– О чем?

– Моя жизнь прекрасна.

– Да. – Говоря это, я ничуть не лукавила. – Твоя жизнь прекрасна, Нейл.

И опять, как тогда на мосту, он запрыгнул на парапет. Выпрямился во весь рост, раскинув руки. Звук его голоса вызывает у меня холодную дрожь.

Я сделался мистом идейского Зевса,

Загрея, мечущего громы в бурях ночи,

Куреты именуют меня священным Вакхом,

Вкусившим сырого мяса и взметнувшим

Факелы матери горной.[45]

– Нейл, пожалуйста…

– Что? Спуститься?

– Да.

Он спускается и обнимает меня. Я вдыхаю его запах – запах морской воды. Мне хочется прошептать: «Не покидай меня, держи меня так всегда». Но я молчу. Все эти терзания и страсти в духе Эмили Бронте здесь совершенно неуместны. Все решено.

15

Он выходит из душа и снова забирается ко мне в постель.

– Ох, да хватит же… прекрати… – Я слабо отбиваюсь, памятуя о том, что вскоре должна появиться Урания. – Уже одиннадцатый час. Пора вставать.

– Пора вставать! – передразнивает Нейл, выпуская мою шею и укладываясь ничком, как самый послушный мальчик на свете. – Как будто тебе еще предстоит перебрать целый мешок крупы, отделяя гречку от пшенки… или пшенку от риса… или что там перебирала эта глупая девчонка, за которую в конце концов всю работу сделали мыши?

– Ты говоришь о Золушке?

– Золушка, – повторяет он, хмуря брови. – Золушка?..

– Синдерелла.

– О! I get you[46]. Золушка – это русская Синдерелла. – Он смеется. Протягивает руку и начинает тихонько щекотать мой правый бок. – А как у вас называется Микки-Маус?

– Никак. У нас нет никакого Микки-Мауса. У нас есть только Змей Горыныч, Кощей Бессмертный, Баба-яга… – Извиваясь, я отталкиваю его руку. – Конек-Горбунок, Соловей-разбойник… Бармалей, дядя Степа, Хрюша и Степашка.

– А у нас есть Шалтай-Болтай, Хнакра, Снарк, Снусмумрик… Синяя Борода…

Короткая схватка, как обычно, закончилась его победой с последующей добровольной капитуляцией. Да, именно это он и любит. Дать противнику почувствовать свою силу, а затем сдаться, играя.

– Когда ты видишь интересного мужчину, на что ты обращаешь внимание прежде всего?

– На задницу, – ответила я, не раздумывая.

Он усмехнулся:

– Как всегда! Мою задницу ты тоже разглядывала?

– А как же. У тебя потрясающая задница, Нейл. – Я положила ладонь на его ягодицы и ласково сжала. – Фантастическая задница. – Продолжая смотреть в затуманенные желанием зеленоватые глаза, вонзила ногти в упругую плоть. – Признайся, ты слышал это уже сотни раз.

– Тысячи, тысячи раз, – отозвался он с лицемерным вздохом.

Я наградила его увесистым шлепком, после чего опять вцепилась ногтями.

– Ты решила порвать мою задницу в клочья?

– Боже! Каким бы это было наслаждением!

– Так не стесняйся.

– Да? А что скажет Ронан? – Я наклонилась к его лицу, но он уткнулся лбом в согнутую правую руку, отдав мне на расправу левую, не обремененную украшениями, кроме обручального кольца. – Ты говорил, он прилетает послезавтра.

– Думаешь, мы с ним будем спать в одной постели?

– Не сомневаюсь.

– Ну, разве что разок-другой… А вообще-то я уже подыскал ему жилье в самом центре Хора-Сфакион.

Я не могу понять, говорит ли он с целью меня подразнить или по правде не придает этому никакого значения. На его предплечье – засохшие ссадины. Кожа была содрана о камни, когда Том, добиваясь неизвестно чего, неизвестно зачем, а скорее всего, просто от избытка чувств, гнул его руку через парапет моста.

Я поглаживаю их мягкими пальчиками, заставляя Нейла напрягаться в ожидании худшего, а потом задаю нескромный вопрос:

– Тебе приходилось лишать кого-нибудь девственности?

– Джентльмен на такие вопросы не отвечает.

Я вонзаю ногти в его запястье. В круглую косточку и ложбинку у основания большого пальца.

– Ты любишь меня, злодейка. Ладно, ладно. Была одна девушка. Она меня не предупредила. Хотела, чтобы все вышло само собой.

Этот низкий приглушенный голос… эта дымка в его глазах…

– Ну и как?

– Поначалу совсем никак. Я думал, она просто не хочет, и тут она призналась. Пришлось сменить тактику.

– Ей понравилось?

– А тебе понравилось в первый раз?

– Нет.

Нейл шевельнул рукой, но я его не отпустила.

– Еще вопросы?

– Да. Твоей первой любовницей была, вероятно, Этайн?

– Да.

– А разве она не была девственницей?

Ответ предваряет долгое молчание.

– Да, конечно. Да. Но это совсем другая история.

– Ты не хочешь мне рассказать?

Еще одна пауза. Улыбка сатира.

– Может, и расскажу. Попробуй меня заставить.

Заставить его. Какая глупость. Я устраиваюсь с ним рядом, прижимаю его руку к губам.

– Я не хочу заставлять тебя рассказывать о матери твоего ребенка. Расскажи просто так.

– Ты хочешь знать, с чего все началось? – Нейл улыбнулся с закрытыми глазами. – Мне было шестнадцать лет. Я сцепился с Джеффри, был крепко побит и лежал поздно вечером в своей комнате, изнывая от стыда и злобы. Он был не прав, строго говоря. Но оказался сильнее. Этайн знала о нашей драке и, когда все в доме улеглись, пришла и забралась ко мне под одеяло.

– Девочка и мальчик. Брат и сестра. – Я попробовала представить себе эту картину, и меня бросило в жар. – Все получилось?

– Да. Правда, мы загубили полотенце, которое тетушка разыскивала потом в течение двух недель. Мы оба точно знали, что в первый раз бывает кровь, поэтому подстелили полотенце, а на следующий день сожгли его на пустыре за гаражами.

– Сожгли? – поразилась я. – Это еще зачем? Можно же было отстирать.

– Да брось ты. Шестнадцатилетняя девочка не может незаметно постирать заляпанное кровью полотенце в доме своей матери, одержимой страстью к порядку. К тому же кровь девственницы… словом, это полотенце не должно было попасть в чужие руки. Это я знал точно.

– Так это была твоя идея? Сожжение полотенца.

– Да, – скромно подтвердил он.

Мне хочется спросить, что же было дальше. Как скоро о любовной связи между братом и сестрой стало известно дядюшке и тетушке и как они к этому отнеслись? Продолжались ли ночные свидания после неминуемого разоблачения, или их пришлось прекратить? Виделся ли Нейл со своей сестрой во время обучения в университете, когда у него уже была Мэри, а чуть погодя еще и Чарлин? Как приняла его Этайн после разлуки?.. Он жил с ней. Она родила ему сына. Что стоит за этой скупой констатацией? Какие радости и сердечные муки?

Но вместо этого я спрашиваю:

– Джеффри следил за вами?

– Следил. И выследил. Но никому не сказал ни словечка. Никому, кроме меня. – Нейл тянется за сигаретой, потом вспоминает, что я просила его не курить в постели, и виновато моргает. – Он преследовал меня с яростью отвергнутого любовника. Дня не проходило без того, чтобы мы не наставили друг другу синяков. Райен, его отец, пробовал выяснить, в чем причина нашей вражды, но мы молчали. И продолжали биться насмерть.

– А Этайн не пробовала поговорить со своим старшим братом?

– Пробовала, невзирая на мои протесты. Джеффри выслушал ее и спросил: «А кто тебе сказал, что мы бьемся из-за тебя?» В тот же день мы сшиблись у нее на глазах, и Джеффри назвал меня ирландским псом. Это прозвучало так… символично, что я не обиделся. Что-то в этом было, только я не сразу понял, что именно. Какой-то сакральный смысл. Тогда Этайн отыскала в отцовской библиотеке книгу ирландских сказаний и несколько дней подряд, прежде чем заняться любовью, зачитывала мне отрывки и целые главы. В основном из сказаний Уладского цикла. Понимаешь, о чем речь?

– Думаю, да. Король Конхобар из Эмайн-Махи[47], воины Красной Ветви… и непобедимый юноша Кухулин[48], сын Дехтире и Суалтайма. Вернее, сын Дехтире и бога Луга, который похитил ее прямо со свадьбы и вернул законному мужу только через год, уже с младенцем.