— Нормально…

Я сгорбилась и неосознанно обняла живот. Нежный голос свел на нет все попытки держаться, и я снова начала плакать. Тихо, чтобы он не услышал, но Андрей догадался.

— Не плачь, верни ему трубку, я все улажу.

Я отдала телефон.

— Я хочу с тобой встретиться, — вновь заговорил Власов. — Ты разоружишься и придешь один, куда тебе скажут. Согласен? Конечно, ты сможешь ее увидеть. Мы ее привезем. Я тебя хорошо знаю, Андрей. И ты меня знаешь. Ее застрелят, если не будешь слушаться.

Он отключил телефон и вновь мне улыбнулся.

— Правильно себя веди и все обойдется, — серьезно сказал Власов. — Я не хочу тебя убивать. Но это только от него зависит.

Он направился к дверям и я обернулась, с мольбой глядя ему в спину. Я видела тоненькую золотую полоску на пальце. Женат. Может и дети есть — должны быть по возрасту. Не изверг же он, издеваться над беременной, хотя кто знает… Я боялась давить на жалость, не уверенная, что он не разозлится сильней.

Он рад, что я в его руках. Враг Андрея.

Что с ним сделают? Для чего пытаются выманить?

— Займитесь ею, — услышала я в коридоре.

В кабинет вошел мужчина, который привез меня, по выправке и тому, как обращался с шефом, я запоздала поняла, что это охранник. С ним была суровая женщина за пятьдесят — кто-то из штата обслуживания, судя по форме, которое напоминало платье горничной.

— В ванную, — голосом надзирательницы из колонии для несовершеннолетних велела она.

— Зачем… — пролепетала я.

— Потом вопросы задавать будешь.

Мужчина остался в дверях, а она завела меня в ванную и загородила проем, уперев руки в бока. Ростом она была с мужика и руки, как у молотобойца. На полке лежала стопка одежды: что-то вроде ночной рубашки и розовый женский халат.

— Сбрасывай все. Поживее, — в голосе ноль сочувствия, хотя тоже женщина.

У меня задрожали губы. Я чувствовала себя униженной и, закусив губу, чтобы не разреветься, сняла халат. Она покрутила меня, проверила волосы — довольно профессионально обыскала.

— Трусы тоже. Все снимай.

— Это издевательство, — процедила я. — Меня похитили.

На лице даже мускул не дрогнул. Опустив глаза, я сняла трусы и приняла протянутую мне ночную рубашку. Мои вещи она отдала охраннику. До меня дошло, зачем меня обыскивали и меняли одежду — боятся, что на мне передатчик или маячок. Андрея здесь хорошо знают, и боятся. Жаль, он меня не чипировал, как любимую кошку.

Надзирательница отвела меня в обычную комнату и заперла на ключ.

Моя тюрьма? Охранник остался за дверью, в комнате я была одна. Прежде чем пошевелиться, я огляделась, как на минном поле. Комната немаленькая, пол паркетный, через французские окна лился свет. Широкая двуспальная кровать застелена красным, идеально натянутым покрывалом. Винтажный шкаф. Чайный столик с двумя креслами. Я подошла к окну. Идеально вымытые стекла создавали иллюзию, что их нет. Кресла стояли так, чтобы можно было пить чай и смотреть на сад.

Меня больше интересовал забор — слишком высокий, ворот не видно…

В замке заскрежетал ключ. Вошла надзирательница с подносом.

— Через полчаса заберу. Не съешь — твои проблемы, — предупредила она, оставила поднос на столе и вышла. Я окинула завтрак взглядом: молочная каша, ломоть хлеба, чай и несколько пакетиков сахара.

Есть не смогу.

Я нервно сжала пальцы, бродя по комнате. Если ухаживают — я пока нужна, хотя бы, чтобы показать Андрею — так я поняла из разговора. Заберет он меня, поможет ли? В ушах звучали его рассказы, страхи, что со мной сделают, если найдут… Снова начал побаливать живот.

— Я болею, мне нужны лекарства, — сказала я, когда она вернулась за посудой.

— Какие еще лекарства? — она прищурилась. — Скажу шефу, пусть решает.

Меня оставили в покое до вечера. В следующий раз замок заскрипел, когда уже стемнело — та же самая надзирательница, но на подносе вместо ужина стакан воды и несколько таблеток в мензурке. Она шлепнула поднос на столик и повернулась ко мне, сидящей на кровати.

— Глотай.

Я оценила разнокалиберные таблетки.

Они нашли выписку в сумке: белую круглую пилюлю, и еще одну, я узнала.

— Желтое — это что? — подозрительно спросила я.

— Успокоительное.

Знакомые я выковырнула из мензурки, а желтые оставила.

— Пей все.

— Не буду. Я не знаю, что это.

Интересно, если вышвырну их, она меня ударит?

— Ну, как знаешь. Тебя на встречу повезут, шеф сказал  дать, — она собрала посуду на поднос и направилась к дверям. — Скинешь, сама виновата.

Я растерянно смотрела ей вслед.

На встречу с Андреем? Так скоро? Если повезет, он заберет сразу… Но почему-то кажется, это пустые надежды. Я ощутила жуткое предчувствие, от которого холодели руки, исчезали силы — предчувствие непонятного и страшного, что обязательно случится. Как в день смерти мамы.

Как только женщина вышла, в комнате появился охранник и знаком велел собираться. Меня посадили в машину и куда-то долго везли. Наконец, седан припарковался. Вечер снаружи дышал подступающей осенней прохладой. Я выбралась, оглядываясь. Надеялась, увижу Андрея… Но здесь даже Власова не было. Только несколько мордоворотов. Вокруг лес, природа притихла, когда воздух наполнился выхлопом, ревом двигателей, и человеческими голосами.

Мы стояли  у домика с закрытой террасой.

Ставни покосились, дорожка заросла травой. Меня завели на террасу — в ее конце, у глухой стены, стоял стул, туда меня и посадили. Включили свет. Надо мной вспыхнула слабая лампа. Я сложила на коленях руки, сцепив ледяные от страха пальцы. Смотреть я могла только прямо — в темноту. Один из охранников встал позади с пистолетом наголо.

Я поняла, что они делают: готовят западню.

Андрей не увидит меня, пока не войдет на террасу. Власов не подставится — такие мужчины не любят риска, они любят выходить победителями.

Я взглянула на охранника.

У него был грубый профиль, решительно сжатые губы. Смотрел он вперед, не мигая — как будто ждал появления цели.

— Чего пялишься? — спросил он, заметив, что я смотрю.

— Вы ведь его не убьете? — прошептала я. — Ведь не убьете, правда?

Он усмехнулся, как неандерталец.

Не ответил, да мне и не надо было. Шум стих — люди Власова подготовились и затаились. Сердце колотилось в груди. Даже не знаю, за кого волнуюсь… За него, наверное. Была уверенность, что со мной ничего не случится. А вот с ним… Ждали долго. Ночной лес ожил от летаргии, вызванной нашим появлением. Постепенно становилось холодно — я была в халате поверх тонкой ночнушки.

Затрещала рация:

— Кирилл не отвечает.

— Это он, — хмыкнул неандерталец. — Приготовьтесь.

Я поерзала и он грубо схватил меня за плечо — не дергайся.

Пальцы впились больно, он сам нервничал. Выманивают, а сами трясутся. Знают Андрея, как сказал Власов.

Мучаясь от озноба и страха за него, я с надеждой вглядывалась в темноту. Они появились неожиданно.

Первым к нижней ступеньке террасы шагнул парень в перекошенном костюме. Я видела его в доме — в охране Власова. Пиджак распахнут, рубашка порвана, словно кто-то резко выдернул оружие из кобуры на боку и зацепил ткань. На колени смятых брюк прилипли травинки. Он надрывно выдувал воздух из разбитого носа. Блики от лампы сделали натянутую кожу на лбу желтой, как у покойника. Лицо искажено болью, правое запястье он держал на весу, бережно закрыв второй рукой.

Андрей стоял позади. Согнулся, спрятался за ним. Из-за головы охранника было немного видно левую, поврежденную сторону лица. Смотрел волком: пристальный, неподвижный взгляд исподлобья, мрачный, резкий изгиб сжатых губ. Как только они появились, охранник рядом со мной поднял руку с оружием. От движения волосы на затылке шевельнулись — до мурашек.

Стало так тихо... Даже дышать перестала.

В тишине раздался звук взводимого курка. Меня держали за плечо, чтобы не дергалась. К основанию черепа прикоснулось дуло.

— Кидай пушку, Ремисов!

Андрей ждал, рассматривая нас из-за живого щита.

Мне в глаза смотрел. Ждал, оценивая обстановку. Я не понимала, что он чувствует, мои глаза были полны боли, по щекам текли слезы, а его не выражали ничего.

— Здесь твоя баба, и живая, кидай! Мне приказали застрелить ее, если начнешь быковать! Сдавайся! Власов с тобой поговорит!

Дуло сильнее ткнуло в мой затылок, принуждая подчиниться.

— Передай, я согласен, — глухо сказал он.

— Сам передашь. Кидай!

Андрей дал заложнику отойти и поднял руки, боком демонстрируя пистолет — подойди, забери. Спокойно следил, как его окружают, но по обреченным глазам и ассиметричному рту было понятно, что он знает, чем все закончится.

Ну зачем ты пришел…

Меня увидеть, убедиться, что жива — для этого привел заложника? Они готовились кинуться, кружили, как стая шакалов, но боялись приблизиться. Наконец, кто-то решительно забрал пистолет — Андрей отдал без сопротивления. Рывком его толкнули к стене, заставив расставить руки и ноги. По одному подойти не рискнули, обыскали группой — грубо и жестко, дергая, как куклу или труп.

— Повернись, — сказал охранник, а когда Андрей сделал это, сложив за головой руки, резко ударил в лицо.

Тот отшатнулся, налетев на бойца, заблокировавшего со спины. Его брали в кольцо. Мужчины были полны гнева. Тот, кто врезал — даже дышал тяжело, задыхаясь от ярости.

— Позови Власова, — невнятно сказал Андрей, взгляд вилял, он пытался держать под контролем всех одновременно.

Мужчине это не понравилось.

— В глаза смотри, тварь, — он шагнул вплотную — Ты наших людей полгода отстреливал. С тобой еще не закончили. Помнишь, как на войне со снайперами поступают?