Две жены Мамыля – молодая Тиныл и старшая Пэнр-ына, согласно закивали головами после слов главы семейства. А сама Лика не считала свой поступок особым подвигом – стойбище Мамыля, состоящее из его яранги, яранги его младшей жены Тиныл и их дочерей и яранги погибшего брата Имрына – находилось на ее взгляд недалеко от Ново-Мариинска – всего лишь в двух днях перехода. Но в глазах чукчей поездка девушки по тундре в одиночку заслуживала восхищения, и они приняли ее как долгожданную гостью. Лику усадили на санях возле домашнего очага рядом со старшей женой Мамыля Пэнр-ыной и они, сидя вдвоем на почетном месте, слушали напевный рассказ хозяина стойбища о богах Чукотки. Вторая жена Тиныл тем временем хлопотала возле булькающего котла. Приготовив еду, она налила всем в чаши горячую чукотскую похлебку, состоящую из мелко покрошенного оленьего мяса, а также из моняла – полупереварившегося мха, извлеченного из оленьих желудков. Лика нашла похлебку необычайно вкусной и сытной, и вдобавок Тиныл налила ей душистый травяной чай как особо дорогой гостье. Картину довершала юная девушка в камлейке из тонкошерстной шкуры оленя с обрядовыми наклейками, застенчиво расположившаяся у самого входа яранги. Это была Гитиннэвыт (Красавица) – вдова погибшего Имрына. После смерти младшего брата Мамыль по обычаю женился на ней, и она стала его третьей женой.

Яранга Мамыля представляла собой большой шатер многоугольной формы, крытый полотнищами из оленьих шкур, мехом наружу. Ей придавали устойчивость против ветра большие камни, которые привязывали к столбам шалаша. Очаг находился в середине, и он был окружен тремя санями – Мамыля, его жены Пэнр-ыны и Лики. На санях не только ездили, их использовали в качестве сиденья за обедом и ложа для спанья. Лике пришлось поспать несколько ночей в яранге Мамыля на своих санях, поскольку в тундре поднялась снежная буря, и она нашла, что сани – это вполне приемлемая кровать.

Мамыль дошел до повествования встречи победителя-Ворона и радостно встречающих его людей. Казалось, тут его ритмическая речь наполнила собой весь шатер, подчиняя себе слушателей и Лика начала испытывать странные ощущения. Она поняла, что рассказ Мамыля представляет собой камлание – шаманское действо, изменяющее восприятие мира. Ее сознание раздвоилось, даже утроилось. Девушка словно очутилась одновременно в трех мирах. Ее глаза ясно видели Мамыля и его жен, внутренним взором она узрела божественного чукотского Ворона в минуты его торжества, и… одновременно рядом с нею очутился Николас, строгающий рубанком дубовое бревно. Лика даже потрясла головой, чтобы убедиться, что это не сон, но Ник не исчезал, она даже почувствовала запах свежих деревянных опилок. Ритм напевной речи Мамыля участился и Лика, отбросив все сомнения, всецело отдалась счастью находиться рядом с любимым человеком, которое она знала только во сне. Под такой животворящий ритм создавался мир, полный любви, вселенная, полная прекрасной бесконечности, и душа Лики словно купалась в океане восторга и приподнятой радости.

– Лика, ты увидела то, что хотела увидеть, значит – мое камлание удалось, – довольным тоном сказал хозяин стойбища, закончив свой рассказ.

– Да, Мамыль, я увидела любимого человека, с которым нахожусь в разлуке, – подтвердила Лика, постепенно выходя из транса и возвращаясь в привычную действительность.

– То, что ты видела – это не иллюзия, – серьезно проговорила Пэнр-ына. – Это все происходит на самом деле.

– Тогда странно, что мой мужчина держит в руках столярный инструмент, которым работает, – задумчиво произнесла Лика. – Ему по его общественному положению не полагается столярничать.

– А какое у него было выражение лица? – осведомился Мамыль.

Лика задумалась, вспоминая.

– Он выглядел деловитым, сосредоточенным, – наконец произнесла она.

– Значит, он все делает по своей воле, – заключил Мамыль. – А сильный человек всегда делает то, что хочет, невзирая на свое общественное положение.

Лика невольно улыбнулась в ответ на эту своеобразную похвалу своему любимому лорду. Окончательно из транса ее вывело появление старшего сына Мамыля – четырнадцатилетнего Таната, который первый раз вышел на большую охоту из-за болезни отца.

– Отец, я загарпунил тюленя! – радостно закричал подросток, одетый в двойную рубаху из меха пыжиков – подросшего осеннего олененка – и шапку из волчьего меха в виде капора. – Он хотя молодой, но крупный. Мои собаки еле-еле довезли его до стойбища.

– Это хорошо, больше нам не придется резать наших оленей для пропитания, – довольно сказал Мамыль, а Пэнр-ына с гордостью посмотрела на своего сына.

Появление Таната подсказало Лике, что снежная буря в тундре подошла к концу, если мальчику удалось довезти тяжелого тюленя до стойбища. Танат подтвердил ее догадку, и девушка засобиралась домой. Жены Мамыля до отказа загрузили ее сани отборной пушниной и Лика, тепло попрощавшись с гостеприимными хозяевами, поехала в Ново-Мариинск.

По дороге она снова принялась думать о Николасе. Прошло восемь месяцев, как он покинул Чукотку, и Лика уже смирилась с тем, что она больше с ним не увидится и может встретиться с ним разве что во сне. Она всецело погрузилась в работу и начала еще больше преуспевать. Поездки по тундре, как предупреждал ее Николас, были небезопасным делом, девушка убедилась в этом после того, как трое беглых каторжников напали на нее на ночной стоянке, желая овладеть содержимым ее саней и ее телом. Но ее собаки, натренированные Кузьмой Ерофеевым были не только ездовыми псами, но и закаленными бойцами. Они, особенно Пушок, накинулись на каторжан и отделали их так, что Лике пришлось оттаскивать своих псов, чтобы не загрызли злоумышленников насмерть. После этого случая Лика начала брать с собой Мирона, если ей нужно было ехать в дальние чукотские стойбища. Но опасные поездки стоили того – у Лики начали водиться большие деньги. И, после того, как она стала весьма состоятельной молодой женщиной, на нее обратили внимание солидные женихи – молодой купец Сотников Егор, капитан американской шхуны Джон Прэтчетт и прапорщик Алексей Михайлов, которого прислали в Ново-Мариинск пополнить гарнизон после самострела Кудрявцева. Но Лика отказала всем троим – она не представляла своим мужем никого другого, кроме Николаса Трентона.

Немало забот доставлял ей отец. Гриневецкий удачно вправил перелом со смещением его ноги, случившийся от попадания пули и последовавшей затем поперечной трещиной, но рана оказалась настолько серьезной, что заживала чрезвычайно медленно. Верная Варвара ухаживала за барином, терпя все его капризы и давая возможность Лике зарабатывать деньги. Но нет худа без добра, – будучи прикованным к постели Яков Степанович лишился возможности посещать питейные заведения и его алкогольная зависимость значительно ослабела. Про такой случай говорят – не было бы счастья, да несчастье помогло.

Возвращение в Ново-Мариинск прошло без неприятных происшествий и в первой половине дня Лика въехала в городок. Ее путь к складу пролегал через центральные улицы, полные людей. Ясно светило солнце, снег таял, всюду проглядывали яркие первоцветы, и полярная весна вот-вот готовилась уступить место лету. Проезжая мимо церкви Лика перекрестилась и с невольно посмотрела направо, где расположился дом Белогорцевых, втайне надеясь на возвращение его молодых хозяев. Большой дом Белогорцевых по-прежнему стоял тихий и закрытый. Зато позади него на пустыре выросло новое незнакомое строение – настоящий сказочный терем с затейливой резьбой. Он был еще не закончен: рабочие дружно стучали в нем молотками и топорами, но уже сейчас производил величественное впечатление. У Лики даже дух захватило от его красоты – вот в каком доме она хотела бы жить – и девушка погнала быстрее собак к складу, надеясь не только сдать пушнину, но и расспросить Мирона, кто поселился рядом с Белогорцевыми.

– Николас Трентон вернулся, барышня! – ответил ей Мирон, разгружая сани. – В тот день, когда вы уехали к Мамылю, причалил пароход «Пересвет» и высадил англичанина и две бригады строительных рабочих на берег. По этой причине они так быстро начали строить дом-то.

– Николас вернулся?! – дрогнувшим голосом переспросила Лика. – Мирон, ты уверен в этом?

– Да я собственными глазами видел его, Гликерия Яковлевна, – убежденно сказал бывший денщик отца, а теперь ее правая рука Мирон. – Лорд Трентон приходил на наш склад и расспрашивал меня, как вы поживаете. Ну, я естественно не стал от него ничего утаивать – рассказал ему, как вы ездите по тундре, как протекала болезнь Якова Степановича и как к вам женихи сватались.

Не дослушав Мирона Лика поспешно покинула склад и быстро направилась по направлению к строящемуся дому. Ее душа пела от счастья – любимый, которого она считала навеки потерянным для себя, вернулся в ее поселение и она скоро может его увидеть! Повинуясь ее нетерпеливому желанию, показался дом Белогорцевых, за ним недострой.

Девушку смутила тишина в недавно активно строящемся доме; ей показалось, что все рабочие покинули его. Лика нерешительно вступила на порог пахнущего свежей стружкой холла и остановилась, раздумывая, что ей делать дальше. Она рассчитывала расспросить кого-нибудь из рабочих, как ей найти хозяина.

Николас сразу увидел свою возлюбленную фею со второго яруса деревянной лестницы, где перебирал гвозди, выбирая подходящие из них для прибивания резных полочек. Рабочие ушли на обед к Петровичу, а он, страстно желая поскорее завершить строительство своего нового жилья, остался, чтобы своими руками приблизить день новоселья.

Когда восемь месяцев назад пароход «Ермак» увозил опечаленного молодого лорда Трентона от берегов Ново-Мариинска он искренне думал, что покидает Чукотку навсегда. Пренебрежение Лики Кудрявцевой к нему оказалось слишком ярко выраженным, чтобы он мог питать дальнейшие иллюзии на ее счет. Но его тоска по любимой девушке с каждым днем росла, пока сделалась совершенно непреодолимой. Николасу стало не хватать многих его знакомых из Ново-Мариинска, чья подвижническая деятельность во славу русской Отчизны искренне восхищала его. Он крепко подружился со многими русскими людьми, и всегда с теплотой вспоминал о них. Затем ему показалась малопривлекательной мысль о возвращении в Англию. Снова вести там пустую светскую жизнь, слушать одни и те же досужие сплетни, посещать одни и те же игорные клубы – такая перспектива привлекала молодого лорда Трентона все меньше и меньше. Да, существование на Чукотке было полно тяжелых испытаний, его можно было назвать ежедневной борьбой за выживание, но зато какие яркие эмоции оно дарило, наделяло торжествующим ощущением победы над самим собою и наполняло сознание полнотой ощущений. И Николас твердо решил вернуться назад. Пусть Лика его не любит, но зато он будет рядом с любимой, получит возможность помочь ей в случае нужды. Это тоже настоящее счастье!