Замечательный выдался денек! Римма ощущала себя девчонкой и по-настоящему радовалась свободе. Ей нравились физические нагрузки, нравилось напряжение мышц. Она вспомнила, как Глеб устает после получасовой прогулки, и поморщилась.

«Кто же виноват, что мне скучно с ним? – оправдывалась она перед собой. – Если бы вместо того, чтобы набивать желудок, он занимался спортом, то, возможно, сейчас я каталась бы с ним, а не с Димой».

Все мысли неизменно завершались все тем же рефреном: «Сам виноват».

Дима выглядел веселым и беззаботным. Когда он заразительно хохотал, подставляя смуглое лицо ослепительному альпийскому солнцу, Римма не могла налюбоваться им. Он был красив, как полубог. Но и себя она ощущала необыкновенной красавицей. От этого ей порой хотелось вести себя немного картинно, как будто она героиня какого-то фильма – красочной мелодрамы, имеющей очень мало общего с реальной серенькой жизнью.

Вдоволь накатавшись на лыжах, Римма с Димой решили согреться глинтвейном. Устроившись в удобных креслах под открытым небом и укрыв ноги пледами, они любовались панорамой, открывавшейся сверху.

– В горах всегда чувствуешь себя немного другим, – говорил он. – Тут все видится четче, ярче. – Пригубив ароматного горячего вина, он улыбнулся. – И тут есть ты.

Римма улыбнулась в ответ. Душа ее пела. Она давно забыла, какой можно быть счастливой.

– Жаль, что мы тогда расстались, – продолжал Дима, держа стакан на отлете. – Мне было так больно, когда ты меня бросила.

– Я не бросала. Просто так сложилось…

– Не оправдывайся, не надо, – перебил он. – Что было, то прошло. А что будет…

Он не договорил. Любые слова покажутся сейчас лишними. Они просто улыбнулись друг другу и, взявшись за руки, неспешно побрели к отелю. Римма не думала о том, что их могут увидеть. Она вообще ни о чем не думала. Только чувствовала – сердцем, кожей, всем своим естеством. Она уже и не помнила, когда ее сердце так сладко замирало от простого прикосновения. Это было безмятежное, почти сказочное состояние. Но тут в мозгу зазвучал тревожный сигнал, постепенно разрушая иллюзию.

Они приблизились к территории отеля, и Римма поспешно забрала свою руку у Димы.

Увидев ухмылку на его лице, она нахмурилась.

– Напоминаю, что я замужем, – произнесла она, чеканя каждый слог.

– Я помню, – кивнул Дима.

Его очередная ухмылка вызвала у Риммы обиду, но уже не за себя, а за мужа. Глеб послушно сидел в номере, не подозревая, что ему наставляют рога.

– Послушай, то, что происходит между нами, – не более чем курортный роман, – отбарабанила Римма, в такт словам тыча Диме в грудь указательным пальцем. – Я люблю мужа. Через несколько дней улечу с ним домой. Так что прошу, не делай впредь такого выражения лица.

– Какого? – осведомился Дима, гася улыбку, но не до конца.

– Победителя, – уточнила она.

– Как скажешь. Но я тебе тоже кое-что поведаю. – Дима повернулся к Римме в пол-оборота и посмотрел куда-то вдаль. – Хочу, чтобы ты знала: я никогда не забывал о тебе. Я прекрасно понимал, что ты стыдишься моей бедности и рано или поздно у тебя появится другой. Но я мечтал, что когда-нибудь разбогатею и ты станешь моей. Знаешь почему? – Он повернулся к Римме и уже вполне серьезно посмотрел ей в глаза. – Потому что мы по-настоящему любили друг друга. Разве нет? – Не дождавшись ответа, он продолжил севшим голосом: – Мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой. И что бы ты ни говорила… – он замолчал, чтобы унять дрожь в голосе, – но эти дни особенные, и мне их никогда не забыть.

В его глазах блеснули слезы, и он крепко обнял Римму. Гладя ее по волосам, он покрывал поцелуями ее лицо и шептал на ухо бессвязные слова любви. Растрогавшись, она тоже заплакала. Ее сердце больше не могло вынести того, что на него взвалили: чувство вины, внезапное счастье, боль – чужая и собственная.

Вырвавшись, словно птица, из Диминых объятий, она побежала прочь и скрылась в отеле.

* * *

Римма вернулась в номер, лишь когда полностью успокоилась. Но, зайдя в комнату, где лежал муж, она почувствовала себя мошкой под стеклом всевидящего микроскопа. Она не помнила, чтобы прежде Глеб когда-нибудь так смотрел на нее. У него появился какой-то новый взгляд, который, словно рентген, проникал в ее душу и мысли.

Скукожившись, Римма опустилась на кровать рядом с Глебом, который лежал, уставившись в телевизор.

На экране красивая девушка, старательно пытаясь справиться с модуляцией[3], пела о любви. Выглядело фальшиво. Что могла знать эта поп-дива о любви?

Вероятно, Глеб подумал о том же, потому что тут же переключился на теннисный турнир.

Римма нежно поцеловала мужа в лоб, взъерошила рукой его волосы.

– Как провел день? – спросила она. – Сильно скучал?

– Здесь столько спортивных каналов, что скучать просто некогда. – Глеб посмотрел на Римму и странно улыбнулся. – А ты как провела время? Надеюсь, хорошо?

– Очень, – кивнула Римма, опустив глаза. – Сегодня чудесная погода. – Ее лицо просветлело. – Может быть, тебе стоит прогуляться? Ты совсем бледным стал.

– Пожалуй, уже не сегодня.

Римма кивнула и перевела взгляд на экран, где вместо тенниса показывали соревнования по плаванию. Потом был футбол, затем опять теннис.

Супруги молчали не меньше четверти часа, пока Римма не поднялась с кровати и не подошла к окну.

– Тебе же скучно, – нарушил тишину Глеб. – Сходи куда-нибудь.

– Ты прав, – обрадовалась Римма. – Наверное, пойду на массаж. Глупо не пользоваться такой возможностью.

Глеб только улыбнулся в ответ.

Как показалось Римме, странно улыбнулся.

* * *

Кляня себя за то, что заварила такую кашу, Римма спускалась на лифте вниз.

«Учитывая, что я десять лет хранила верность мужу, – размышляла она, грустно усмехаясь, – нужно было сильно постараться, чтобы в недельном отпуске завести себе любовника. Выходит, это судьба?»

В лифте играла приятная музыка, Римма почувствовала спокойствие. Она искренне надеялась, что во время массажа ей удастся навести порядок в своей голове и разобраться в происходящем. Приблизившись к двери в кабинет, она взялась за ручку и замерла.

«Черт возьми, кому я лгу? – подумала она с досадой. – Самой себе? Я же хочу совсем другого, а не массажа!»

Через мгновение, злясь на себя и одновременно ликуя, Римма помчалась к лифту. Лифт оказался занят, но у Риммы не было сил ждать его. Задыхаясь, она понеслась вверх по лестнице.

* * *

Дима не сразу ответил на стук в дверь. Когда дыхание Риммы, сбившееся от бега, немного успокоилось, она услышала шум воды в душе. Закрыв глаза, она решила досчитать до десяти, а потом уйти. Но, дойдя до девяти, ее мысленный счет остановился. Она просто стояла и ждала, не в силах справиться с желанием. Словно каждый раз, когда она уступала ему, оно становилось сильнее. Подобно зверю, которого она кормила собственными руками, чтобы потом быть им же съеденной.

Когда напор воды в душе затих, Римма снова постучала. Стараясь справиться с дрожью, охватившей все тело, она слушала шаги босых пяток за дверью.

– Привет, – выдохнула она, когда на пороге появился Дима, замотанный ниже пояса коротким полотенцем.

Сейчас, глядя на него при ярком свете, она забыла обо всем. Его тело казалось совершенным. Широкие плечи, ни грамма жира на животе, торс с хорошо различимыми мышцами, длинные стройные ноги. Стараясь гнать от себя мысли о том, что скрывается под полотенцем, Римма шагнула Диме навстречу.

Он понял ее без слов.

Полотенце упало на пол. Туда же стали падать детали ее одежды, одна за другой. Дима прижал ее спиной к стене и впился губами в ее шею.

– Эй, осторожнее! – всполошилась она.

Он посмотрел на нее помутневшими глазами.

– Что?

– У меня кожа нежная, – пояснила Римма, сглатывая.

– Самая прекрасная кожа в мире, – пробормотал он, опять давая волю губам.

Постанывая, она попыталась вырваться, но он не унимался, словно нарочно стремился оставить на ней любовную печать поцелуя.

– Дима, Димочка! – взмолилась она. – Не надо. И не тискай меня так сильно.

– Почему? – промычал он, сжимая пальцами ее плечи.

– Следы ведь останутся.

– И пусть… пусть останутся… Ты ведь теперь моя… Опять моя…

Его страстный бред действовал на нее как наркоз. Она понимала, что все эти характерные синяки и кровоподтеки невозможно будет объяснить ни массажем, ни падением на трассе, но не находила в себе сил противиться.

Дима, продолжая припирать Римму к стенке, приподнял ее и медленно опустил. Она вскрикнула, как будто ее пронзили клинком. Они оба тяжело дышали и ритмично двигались, постепенно становясь одним целым. Им было неудобно, но наслаждение от этого казалось еще более острым. Перестав контролировать себя, Римма стала постанывать в такт его толчкам. Настенная картинка, задетая ее головой, упала им под ноги.

Словно боясь растоптать ее, Дима, удерживая Римму на весу, тяжело двинулся к кровати.

– Остор…

Она не успела договорить. Они упали на покрывало. Не ослабляя хватки, он перевернулся на спину. Римма то приподнималась, то падала на него всем телом. Сейчас она не смогла бы остановиться даже под страхом смертной казни. Вся жизнь потеряла смысл в предвкушении нескольких ослепительных мгновений беспамятства.

Дима, скрипя зубами, опрокинул ее на лопатки. Римма видела над собой его раскачивающееся лицо со страдальчески нахмуренными бровями. Его глаза были открыты, но, казалось, он ее не видел. Вскрикнув, она тоже на мгновение ослепла. Вспышка получилась чрезвычайно яркой: она даже испугалась, что сейчас взорвется и разлетится на молекулы.

Потом восторг стал ослабевать, и они остались лежать неподвижно, словно выброшенные на берег существа, не имеющие сил вернуться обратно. Теплые волны неги прокатывались внутри Риммы, постепенно сходя на нет. Она почувствовала, что, как дикая кошка, вцепилась когтями в спину Димы, и поспешила раскинуть руки по кровати. Его тело перестало быть невесомым и буквально вдавило ее в матрац.