– Нет, – шептал Глеб. – У нас слишком давно не было секса. – Он принялся стягивать с нее платье. – Ты ведь сама этого хотела за ужином. Разве не так?

– Ты меня неправильно понял.

– Я все правильно понял. Я видел твои глаза.

Справившись наконец с платьем, Глеб бросил его на кровать и снова потянулся к жене, чтобы обнять ее, но внезапно застыл, в недоумении уставившись на нее.

– Что это? – спросил он изменившимся голосом.

– Где? – Римма обернулась, притворившись, что не понимает, о чем речь.

– Не там, – сказал Глеб. – У тебя на плече.

Она опустила голову и окинула взглядом синяки, в которых легко угадывались отпечатки пальцев.

– А! – воскликнула она. – Это от массажа. У меня слишком нежное тело, ты же знаешь. Стоит лечь на гальку, и на ногах уже остаются синяки…

– В таком случае, – проговорил Глеб медленно, – надо полагать, засосы на шее тоже оставила массажистка? Или массажист?

– Дурак! – выпалила Римма.

– В этом ты, наверное, права, – процедил он.

Ему вспомнилось, как совсем недавно он трепетал перед женой, выбиравшей платье, как обрадовался в ресторане, что она не ограничивает его в выборе блюд и позволяет себе прилюдные проявления любви. А теперь – вот это.

Глеб ткнул пальцем на характерную отметину на теле жены:

– Только дурак поверит, что такое пятно появилось само по себе.

– Не само по себе, – сердито выкрикнула Римма. – А от застежки лыжного костюма, понял?

– Может, продемонстрируешь, как это могло получиться?

– Обойдешься! – Римма начала стремительно одеваться. – Если хочешь ревновать, то хоть лопни от ревности. Параноик!

– Не устраивай истерик!

– А ты не устраивай допросов. То смотрит, как петух на зерно, то усмехается… Весь отдых испортил. Деспот! – Она заплакала. – Я хочу домой!

С этими словами она выскочила из номера.

Глеб не стал ее догонять, хотя в глубине души Римма рассчитывала на это. Даже самой себе она не могла признаться, что виновата. Этого не умеет делать большинство людей. Нам всегда необходимо переложить вину на других. Не оправдав себя в собственных глазах, мы вынуждены не только признавать свои ошибки и недостатки, а еще и бороться с ними. Но кому этого хочется? Гораздо проще винить других.

Размазывая тушь по лицу, Римма стояла в коридоре, с надеждой глядя на дверь, но та упорно не желала открываться. Это означало, что Глеб ей не поверил. Он не выйдет, не догонит, не обнимет, не попросит прощения. Но и Римма не станет. Неужели конец? Неужели их брак, казавшийся таким прочным, разрушится вот так просто, будто карточный домик?

Не в силах сдержать слезы, Римма всхлипывала снова и снова. Она чувствовала себя маленькой девочкой, заблудившейся и всеми брошенной. Одиночество и чувство вины были подобны невидимому рюкзаку, который надели ей на спину. Ссутулившись и едва переставляя ноги, Римма брела по пустому коридору отеля. Она не знала, куда идти.

Не знала, что делать.

Не понимала, как жить дальше.

Она зашла в лифт, и на следующем этаже к ней присоединилась счастливая пара: забавный полный юноша и худенькая, маленькая, как птичка, девчушка. Влюбленные ворковали, не замечая присутствия посторонней женщины, обнимались и целовались. Римма видела в их нежности друг к другу то, что когда-то присутствовало в их с Глебом отношениях. С Димой все выглядело иначе: были страсть и азартное стремление нарушить границы. Но на похоти и риске брак не строится. Он строится на доверии и уважении. Именно поэтому она вышла когда-то за Глеба.

А теперь рушила свою жизнь собственными руками.

Лифт спустился вниз, и влюбленные выпорхнули в холл, где было много других – веселых, счастливых, довольных собой и жизнью – людей. Римма продолжала стоять в кабине. Она еще не решила, куда идти.

Глава 7

Первый час Римма провела на улице, глядя на далекие огоньки, мерцающие в сумрачной долине, и стараясь успокоиться. В полном одиночестве она бродила по тропкам, петляющим между деревьями. Снег, искрившийся под ногами, круглая луна в радужной дымке, морозная свежесть и чарующая тишина вскоре дали ей то, что она искала.

Глядя на звезды, мелькающие в прорехах облаков, Римма остановилась и уткнулась носом в теплый шарф. «Как же я завидую вам, горы, – подумала она, стараясь согреть дыханием замерзшие кончики пальцев. – Вы не предаете, не обманываете, не делаете ошибок. А потому и не раскаиваетесь ни в чем. Мы же, люди, так глупы, что портим свою жизнь, тратя ее на ерунду. Вы просто горы и все. А кто же я?»

Язвительный внутренний голос дал ей ответ. Римма поморщилась и побрела дальше.

Она не была готова к новому разговору с мужем, поэтому решила пока не возвращаться в номер. Римма нуждалась в уединении, которое смогла найти в полутемном баре отеля. Заказав бокал сухого мартини, она устроилась за самым дальним столиком, чтобы никто не мог помешать.

Затеяв интрижку на стороне, она не думала о том, что рано или поздно придется отвечать за свои действия. Все люди склонны гнать от себя мысли о смерти, разлуке и расплате. Римма не была исключением. Теперь она не знала, что ответить мужу на вопрос о красноречивых следах на своем теле. Можно, конечно, продолжать лгать. Но только кто же ей поверит?

Чем больше Римма думала о последнем разговоре с Глебом, тем больше злилась на Диму. Почему-то она была уверена, что он нарочно оставил отметины на ее теле. Словно хотел отправить послание ее мужу: «Теперь твоя жена принадлежит мне. И я делаю с ней все, что заблагорассудится».

Своими действиями Дима лишь подтвердил догадки Риммы, что он эгоист и думает только о себе. Это низко – так подставлять женщину, которой признаешься в любви. Но не моральные качества любовника тревожили Римму больше всего. Ей было по-настоящему больно от поведения Димы. Как он мог обнимать ее утром, а несколько часов спустя любезничать у нее на глазах с другой женщиной?

Кто она ему? Жена или невеста? Просто любовница? Почему он не признался, что не свободен?

В баре начала играть живая музыка. Приятная и романтичная. От бархатного мужского баритона с сипотцой по коже побежали мурашки. Песня, естественно, была о любви. Любовь причиняет людям столько страданий, но их помыслы все равно сосредоточены на ней.

– Киллин ми софтли, – мурлыкала себе под нос Римма, – киллин ми софтли[4].

Баритон пел о том, как кто-то кого-то медленно убивает своей песней. «Очередная грустная сказочка для взрослых», – подумала Римма с внезапной злостью. Любовь не имеет ничего общего с этими лирическими сопельками. Все значительно жестче, грубее, грязнее. Ты живешь привычной жизнью, занимаешься обычными делами, а потом – хоп! – и тебе снесло крышу, и с этого момента твое поведение становится совершенно непредсказуемым, бессмысленным, безумным. Люди калечат свои судьбы из-за недолговечного чувства, которое вскоре рассеется, как дым, дурманивший мозги.

Взять хотя бы пресловутых Ромео и Джульетту. Стали бы они так убиваться (в буквальном смысле), если бы дожили до тридцати? Или, например, до сорока? Куда бы подевалась вся их страсть? Осталась бы только скучная действительность, в которой эти двое успели бы надоесть друг другу.

«Может, стоит узаконить супружеские измены? – рассуждала Римма, вертя в руке запотевший стакан. – Не в этом ли все дело? Допустим, прожили супруги вместе три года, или пять, и имеют право на пару недель расстаться, чтобы освежить чувства. Вкусив наслаждений на стороне, снова сходятся и живут душа в душу до следующего внебрачного отпуска. Ведь все именно так и поступают, только скрывают измены. А ведь это естественно – пробовать что-то новое, неизведанное, получать новые впечатления».

Римма представила себе Глеба с другой женщиной, например, вон с той молоденькой хохотушкой, которая веселится в компании двух молодых людей за столом у дальней стены. Нет, ни за что! Римма стиснула пальцы в кулаки, но тут же разжала, чтобы не повредить ногти. Она скорее убила бы Глеба, чем отпустила к другой. Получается, она все-таки его любит? Тогда как же Дима? Что у Риммы с ним? Животная страсть? Похоть и ничего больше? В таком случае почему на сердце так тяжело? Душа болит и страдает…

Римма машинально помассировала левую грудь, вспомнила, как еще недавно там лежала горячая Димина ладонь, и расстроилась окончательно.

Алкоголь и душещипательная музыка делали свое дело. Бокал мартини в хорошем настроении повышает градус позитива, и тот же мартини в печальном состоянии удваивает грусть и обиды. Римма кусала губы, чувствуя, как обида на Диму закипает в ней с новой силой.

Она больше не думала о любви.

«Да кто он такой, этот голодранец, чтобы вытирать о меня ноги? – Римма со злостью отодвинула опустошенный бокал. – Подставил меня, а сам, небось, посмеивается, представляя, как я выкручиваюсь. Да еще и пассию себе завел. Подонок! Если он думает, что ему все сойдет с рук, то напрасно, напрасно. Я ему тоже испорчу отдых. Да! Отличная идея. Мы еще поквитаемся».

Пока Дима был одинок, Римма сохраняла способность хоть как-то контролировать свои чувства. Но теперь, после того как он появился в ресторане с другой, ее словно подменили. Необузданная страсть рвалась наружу, не желая слушать никакие окрики и увещевания разума. Существовало только одно средство, способное утихомирить это помешательство. Римма еще сильнее, чем прежде, нуждалась в уверенных губах Димы, в его проворных умелых руках, в шепоте, прикосновениях. Она задыхалась без него, как рыба, выброшенная на берег. Страсть сопровождалась жаждой, которую невозможно утолить.

Заказав еще один бокал мартини, Римма посмотрела по сторонам. И не поверила своим глазам. Однако это был не мираж и не видение: всего через пару столиков от нее сидел Дима со своей пассией.

Он выглядел отлично – красив и элегантен, как всегда. Но и брюнетка, несмотря на зрелый возраст, тоже имела безупречный вид. Ее подтянутое тело позволяло показывать ноги. И вот сейчас она была одета в облегающее зеленое платье, которое казалось неприлично коротким. В декольте у нее красовалось множество разных кулонов, сверкавших десятками бриллиантов, угадывавшихся по переливам даже издали. Римма завистливо наблюдала за ее манерами и осанкой. Такую элегантность редко можно обнаружить в девушке или молодой женщине. Необходимы годы тренировки. Даже Римма не могла не признать, что рядом с этой дамой выглядит настоящей простушкой.