Вета Сашина - Тепло его объятий

– Вот черт, – бормотала она в перерывах между позывами. – Дура, дура несчастная…

Стоило оторваться от унитаза, как все повторилось. Держась за скользкие бортики, Римма опустилась на колени. Тошнота изматывала. Желудок давно опустел, но спазмы не прекращались. «Так мне и надо», – повторяла про себя Римма, моргая слезящимися глазами.

Давным-давно, в прошлой жизни, она уже испытывала нечто подобное. Жанка, ее подруга по институту, собрала дома девичник. Родители укатили за границу, наказав любимой дочери вести себя хорошо и все такое прочее. Они были врачами. Оба по хирургической части, так что спиртного в квартире хватало: их постоянно одаривали – кто шампанским, кто коньячком, а кто и более экзотическими напитками. Благодарные пациенты преподносили также коробки конфет, которые уже и складывать было некуда. Одним словом, материальная база под посиделки была подведена основательная.

Вначале подруги решили пить разноцветные ликеры и гадать на кофейной гуще, но вскоре как-то незаметно перешли на более крепкие напитки, и гадание не задалось. Сплетничали, хвастались, пели хором, пытались танцевать. Кто-то предложил украсить девичник представителями сильного пола. К счастью, никому не дозвонились, а если и дозвонились, то не сумели сформулировать мысль. Полчаса спустя квартира превратилась в вытрезвитель самого низкого пошиба.

Всех тошнило: по очереди и вместе. Жанка опорожняла желудок из открытого окна, Римма успела единолично занять туалет, остальные справлялись как могли. Итог получился плачевный. Соседи снизу увидели загаженный подоконник и вызвали полицию. Блюстители порядка, не сумев проникнуть в нехорошую квартиру, не придумали ничего лучше, чем наябедничать по телефону Жанкиным родителям. Те отменили вылет и помчались домой, где застали всю компанию вповалку.

Римму забрал отец, прочитавший ей наутро лекцию о женском алкоголизме. Она тогда прониклась и решила, что в жизни больше не прикоснется к спиртному. Слово, данное себе, она не сдержала. И вот результат – плачевный, но вполне ожидаемый.

Из зеркала на Римму взглянула отдаленно похожая на нее женщина – бледная как смерть, с висящими вдоль щек сосульками волос.

Пришлось снова принимать душ и мыть голову. К концу процедуры буря в организме прекратилась, но Римму начал бить озноб. Она как следует растерлась полотенцем, а из другого соорудила тюрбан. Старательно почистив зубы душистой пенистой пастой и прополоскав рот, она вернулась в постель и забралась под одеяло. На этот раз не рискнула лечь на спину, а повернулась на бок, спиной к Глебу, поджав под себя ноги.

Ступни были просто ледяными. Очень хотелось прижать их к горячим ногам Глеба, как раньше. Она всегда так делала, когда мерзла по ночам. Но сегодня это невозможно. И она сама виновата. Только она одна.

– Что же ты с собой делаешь? – услышала она в темноте голос Глеба.

– Что? – тупо спросила она.

– Ты опять была у него?

– У кого? – пробормотала Римма.

– Ты знаешь, – сказал Глеб.

– Ничего я не знаю. Давай завтра поговорим, ладно? У меня голова раскалывается.

– Это все, что ты можешь сказать?

– Ну Гле-е-еб. Ну пожалуйста…

Мольбы на него не подействовали.

– Если секс с ним настолько хорош, почему просто не бросишь меня?

Римма задумалась над тем, что же ответить Глебу, и незаметно провалилась в сон. Поэтому она не слышала, что он говорил. Возможно, что-то очень важное. Вероятно, что-то такое, что заставило бы ее принять правильное решение в тот же миг.

Но только узнать об этом Римме было не суждено. Она уже провалилась в черную пропасть беспамятства.

Посреди ночи она дважды вставала, чтобы выпить воды. Ее мутило от отравления алкоголем и отвращения к себе. Под утро приснилось, что она, абсолютно голая, явилась на работу и только там заметила, что одежды на ней нет. Глеб требовал, чтобы она немедленно убиралась домой, тащил ее за руку, а Дима хохотал, наблюдая за этой сценой.

Римма вздрогнула и проснулась. Издевательский Димин смех все еще звенел в ушах. За окном занимался молочный рассвет. Впереди был новый день.

Мужчинам никогда не понять женщин, хотя бы потому, что они не знают, каково это – находиться большую часть своей жизни под влиянием гормонов. Отсюда мужская стабильность и рассудительность. А вот женщины под действием гормонов принимают неправильные решения, совершают спонтанные поступки и закатывают истерики. Но мужчина, который смотрит на раздраженную женщину, видит лишь раздраженную женщину. Он не представляет себе, что значит не принадлежать себе.

То ли от чувства вины, то ли от избытка гормонов в то утро Римма ощутила неожиданный прилив нежности к Глебу. Она незаметно наблюдала, как он одевается, и отметила про себя, что он похудел за эти дни. Живот не пропал, но явно уменьшился и перестал нависать над брючным поясом, подобно дрожжевому тесту, лезущему из кастрюли. Жира на боках тоже стало меньше, под кожей отчетливее проступили мышцы. «Молодец, – подумала Римма. – Подтянулся. Видимо, ограничивает себя в еде, а я даже не заметила. Нужно его похвалить. Наверняка ведь ради меня старается».

– Ты похудел, Глеб, – сказала она, поощрительно улыбаясь.

– Да? – равнодушно спросил он. – Может быть, может быть.

– Как нога?

– Вынужден тебя огорчить. Уже не беспокоит. Так что сегодня я иду кататься.

– Отлично! – воскликнула Римма, и ее саму передернуло от фальши.

За завтраком они практически все время молчали, даже не пытаясь найти темы для разговора. Глеб напряженно думал о чем-то своем, и Римме это определенно не нравилось. Он все глубже уходил в себя, будто моллюск, готовый окончательно сомкнуть створки раковины. И что потом? Если Глеб замкнется, Римма останется снаружи одна. Ее настолько испугала такая перспектива, что она почти не смотрела в сторону Димы.

– Ты совсем не ешь, милый, – ласково сказала она. – Принести тебе чего-нибудь сладкого?

Он сделал пару мелких глотков кофе и только потом ответил:

– Нет, спасибо, Римма. Не хочется.

– Что с твоим аппетитом?

– Пропал, – сказал Глеб, глядя в чашку. – Как и многое другое.

– О чем ты? – насторожилась Римма.

– Пойдем на гору, – предложил он, пропуская вопрос мимо ушей. – Времени осталось совсем мало. Или ты предпочитаешь кататься одна?

– Не говори глупостей!

Пока они поднимались в вагончике, Римма молчала, задетая откровенной холодностью мужа. Она тянулась к нему, желая преодолеть пропасть, возникшую между ними, а он ее попросту отталкивал. И как теперь быть? Как правильно себя вести? Продолжать попытки или, наоборот, стать такой же отчужденно-равнодушной?

Принять решение Римма не успела. Среди лыжников, готовящихся к спуску, она увидела Диму с Ириной. Оба были в красно-синих костюмах, подобранных явно в тон, и одинаковых ярких шарфах, повязанных из желания щегольнуть перед окружающими. У Риммы при взгляде на них заныли виски.

Не подавая вида, как ей неприятно видеть этих двоих вместе, она лучезарно улыбнулась и подошла к Глебу, который возился с креплениями лыж.

– Давай помогу, милый.

– Я сам…

Он хотел отдернуть ногу, но Римма уже ловко присела и поставила защелку на место.

– Зачем ты… Я не калека, – проворчал Глеб.

Вместо того чтобы поблагодарить. Краем глаза Римма увидела, как Дима положил руки на плечи своей мадам, заглядывая ей в лицо.

– Просто мне захотелось тебе помочь, – улыбнулась она Глебу и попыталась прильнуть к нему.

– Милая, я никогда не любил спектакли, – холодно произнес он, отстранившись.

– Спектакли? – Брови Риммы сошлись на лбу двумя опасными стрелками, обращенными к носу.

В прежние времена Глеб сразу бросился бы ее успокаивать, чтобы избежать неприятных эксцессов, которыми обычно сопровождалось ее испорченное настроение.

Но не сегодня.

– Театр одного актера, вернее, актрисы, – продолжал он. – Для одного зрителя. Того, который постоянно на нас пялится.

– Кто? – неестественно удивилась Римма.

– Да вон тот молодой человек. – Глеб кивнул в сторону Димы с Ириной. – Извини, не знаю его имени.

– Господи! – Закатив глаза, Римма тяжело вздохнула. – Не помню, чтобы ты когда-то был таким ревнивым, как в этом отпуске.

– Я тоже не припомню, чтобы ты была такой мастерицей лгать.

С этими словами, оттолкнувшись палками, Глеб понесся вниз. Стремительно набирая скорость и ловко объезжая других лыжников, он демонстрировал чудеса мастерства, которого прежде у него не наблюдалось. Снег веером вылетал из-под его лыж на крутых поворотах. Спускаясь, Глеб ни разу не затормозил и тормозить явно не собирался. И стойка у него была самая что ни на есть классическая: ноги пружинисто согнуты, спина прямая, корпус наклонен вперед, палки вытянуты параллельно земле.

Римма еще некоторое время стояла на вершине горы, изумленная грубой прямотой Глеба и, возможно, еще больше – его неожиданным прогрессом в катании.

– Доброе утро! – послышался незнакомый женский голос за ее спиной.

Обернувшись, Римма застыла. От неожиданности у нее перехватило дыхание. Перед ней стояла Ирина. Волосы были убраны под лихо сидящий шлем такого же ярко-красного цвета, как глянцевая помада на ее улыбающихся губах.

– Думаю, нам пора пообщаться, – сказала она. – А то лопнешь от любопытства.

– Не понимаю, о чем вы… о чем ты говоришь.

– Все ты прекрасно понимаешь. Не зря же вчера официанта расспрашивала.

– Я не… – Римма смешалась. – Это совершенно не так. Он меня не так понял.

– Зато я прекрасно поняла, – отрезала Ирина. – Облегчу твою задачу и расскажу о нас сама. Так сказать, история из первых уст. – Она приняла такую позу, словно попала в объектив известного фотографа. – У нас Димой давние отношения, которые он ни на что не променяет. Это понятно? Он никогда меня не бросит. Разве что я сама дам ему пинка под зад. – Проиллюстрировав сказанное движением ноги, она продолжила: – Хочешь знать почему?