После десяти лет брака Римма с Глебом сроднились настолько, словно были братом и сестрой. И это явно не придавало отношениям огня. Напротив, гасило пламя. С одной стороны, они стали одним целым, с другой – больше не осталось иллюзий, исчезло пространство для фантазий. Оба были понятны и привычны друг для друга, как открытые книги. И уже невозможно взять на себя новую роль. Ты словно обязана оставаться в одном и том же образе до конца. Оставаться такой, чтобы тебя не перестал понимать муж, чтобы смог узнать в тебе ту самую, которую полюбил когда-то. Ведь люди так устроены, что им сложно что-то менять и что-то терять. Даже с привычной болью мы расстаемся с трудом.

И вот теперь Римма, у которой и без того скверно на душе, должна была провести отпуск бок о бок с любовью из прошлого. От этой мысли ей становилось не по себе. Как бы она ни старалась даже мысленно не предавать мужа, пока что внешнее сравнение с Димой было явно не в его пользу.

* * *

День пролетел незаметно. После ужина Римма предложила Глебу никуда не ходить, а вернуться в номер и лечь пораньше. Он охотно согласился, но не уловил по своей простоте сути призыва. Римме как никогда нужно было почувствовать себя желанной женщиной. Ей нужны были доказательства, что ее муж – лучший любовник на свете, которому она хочет покориться. В последнее время их секс не тянул больше, чем на троечку по десятибалльной шкале, хотя раньше имел твердую девятку.

Римме вспомнилось, как на том недорогом курорте, куда они отправились с мужем после свадьбы, они не вылезали из постели. Персонал их постоянно подначивал, интересуясь, знают ли они, что здесь есть горы? Куда же делась та страсть? Ведь они оба остались прежними. Неужели все это невозможно вернуть?

Войдя в номер, Римма прильнула к Глебу и, игриво укусив за мочку уха, прошептала:

– Пойдем со мной в душ?

– Я ополоснулся перед ужином, – пожал плечами Глеб.

– Ты шутишь? – Римма недоверчиво смотрела на мужа. – Я же зову тебя не мыться…

– Ой, не понял, прости. – Лицо Глеба залилось краской. – Но, если честно, я не очень хорошо себя чувствую. У меня изжога. Кажется, что-то не то съел за ужином.

– О боже! – вспыхнув, воскликнула Римма. – Еда – твой главный интерес в жизни!

– Почему же главный? У меня есть ты!

В данном контексте признание прозвучало как издевательство. Стуча каблуками сапог, Римма устремилась к выходу.

– Ты куда? – робко поинтересовался Глеб, когда она открыла дверь.

– Выпью чего-нибудь в баре, – ответила Римма, не обернувшись. – Спокойной ночи, выздоравливай.

Глеб некоторое время стоял перед захлопнувшейся дверью, а потом принялся раздеваться.

Он никогда не переживал из-за вспышек гнева жены, потому что знал: она любит его и через пару часов все образуется. По своей натуре Глеб был довольно закрытым и несколько ленивым человеком. Все эти страсти, битье посуды, выяснение отношений и погони друг за другом совсем не для него. Он предпочитал спокойную размеренную жизнь и такую же любовь. Поэтому он не стал волноваться из-за маленькой ссоры, а просто лег в постель.

Конечно, если бы он знал, чем обернется для него это равнодушие и спокойствие, то непременно пошел бы вместе с женой.

* * *

Римма всегда чувствовала себя несколько неловко, когда оказывалась в местах развлечений одна. Ей мерещилось, будто на нее поглядывают с насмешкой: мол, явилась в надежде кого-нибудь подцепить. Или же думают, что ее просто бросили в разгар веселья. В общем, в обычной жизни Римма избегала одиночных выходов «в свет». Но не сегодня.

Пусть думают что хотят! Да, она одна. Ей так нравится. Ей так хочется. И пойдите все к черту.

Семейная пара, спускавшаяся в лифте вместе с Риммой, выглядела как злая пародия на ее собственный брак. Пожилой толстяк, неизвестно для чего приехавший на горнолыжный курорт, что-то ласково нашептывал на ушко молоденькой хрупкой спутнице, а она улыбалась, непроизвольно отстраняясь от нависающей над ней туши. Было в этом что-то карикатурное. И очень-очень обидное.

В бар Римма вошла походкой мушкетера, готового вызвать на дуэль любого, кто бросит на нее неосторожный взгляд. Отбив сапогами четкий размеренный ритм, не совпадающий с вкрадчивой ленивой мелодией, сочащейся из динамиков, она остановилась в центре комнаты, решая, где бы расположиться.

За стойкой сидели два загорелых атлета в тесных свитерах и женщина лет сорока, нервно поигрывающая коктейльной соломинкой. Атлеты заметили появление Риммы, бросили на нее рассеянные взгляды и вернулись к беседе, почти соприкасаясь лбами. Дама с соломинкой о чем-то спросила у бармена и громко захохотала.

Решив, что в этой компании ей делать нечего, Римма устроилась на диване за низким столиком с цветочным букетом. Она умышленно расположилась спиной ко входу, чтобы никто не подумал, будто она кого-то дожидается. «Просто пришла расслабиться», – говорили скучающее выражение ее лица и свободная поза.

Просмотрев карту напитков, Римма остановила выбор на мартини, который оказался совсем не таким, какой подавали в родном городе. Сервис тоже отличался. Странное дело, но официанты-соотечественники, давно перенявшие манеры иностранных коллег, так и не научились их неподражаемому чувству собственного достоинства, никогда не переходящему в хамство. Ну а до предупредительной вышколенности австрийцев им вообще далеко, как дворняжкам до служебных собак.

Когда стакан наполовину опустел, в помещении что-то неуловимо изменилось. Все так же звучала негромкая тягучая музыка, все так же шушукались загорелые атлеты у стойки, но воздух внезапно стал другим, как это бывает в преддверии грозы. Римме вдруг стало трудно дышать, а вдоль позвоночника словно провели ледяным пальцем.

Даже не оглядываясь, она совершенно точно знала, кто сейчас стоит у нее за спиной и смотрит ей в затылок. Дима. Он и никто другой.

Неужели заметил еще тогда, за завтраком, хотя не подал виду? Или увидел только сейчас и силится понять, она ли это?

Облегчая ему задачу, Римма повернулась в профиль, словно ища взглядом официанта. Внутри нее все сжалось и похолодело, пальцы превратились в негнущиеся сосульки, в горле пересохло, как будто она находилась в пустыне без капли воды.

– Повторите, пожалуйста, – сказала она, щелкнув залакированным ногтем по стакану.

Покалывание в спине и затылке подсказывало, что расстояние между ней и Димой сократилось. Римма заставила себя смотреть прямо перед собой. На шее пульсировала вена, виски были ледяными, а щеки горели.

«Заболеваю?» – спросила себя Римма.

«Да, – насмешливо подтвердил внутренний голос. – Любовью».

– Привет, – прозвучало за спиной.

Прежде чем обернуться, Римма поблагодарила официанта за напиток и покачала головой: мол, нет, спасибо, больше ничего не надо. Озноб и одеревенелость совершенно прошли. Знакомый голос перенес Римму в некое волшебное измерение, где нет ни прожитых лет, ни брака, ни посторонних людей. Только она и Дима. Сознавать, что он рядом, – все равно что погрузиться в горячую ванну, расслабившись, не тревожась и не думая ни о чем.

Повернув голову, Римма посмотрела ему в глаза – манящие, как две шоколадки. Он возмужал, а ресницы по-прежнему были юношеские, длинные и густые.

– О?! – изобразила она удивление. – Дима? А ты как здесь?

Получилось очень естественно. Хотя на самом деле Римме хотелось расплакаться от счастья, повиснуть у него на шее и наговорить кучу трогательных глупостей.

– Прилетел, – пояснил он, улыбаясь. – На самолете. Можно присесть?

– Да, конечно.

Римма зачем-то решила подвинуться и переставила свой стакан, едва не пролив содержимое на скатерть.

– Я, пожалуй, тоже выпью, – объявил Дима. – За встречу. Что будешь? Здесь неплохие вина. Но лично я порекомендовал бы ликер. Яичный? Абрикосовый?

– Не знаю, – пролепетала она.

Ей вдруг показалось очень обидным, что Дима рассуждает о напитках, вместо того чтобы держать ее в своих объятиях и радоваться неожиданной удаче.

– Нет, – сказал он. – Будем пить «Моцарт». Это шоколадный ликер. Ты как к сладкому относишься?

– Нормально, – ответила Римма, тряхнув льняными волосами. – На фигуру, как видишь, не жалуюсь.

– Вижу, – подтвердил Дима с серьезным видом. – Ты такая же, как раньше. Вру. Лучше, в тысячу раз лучше. Ты стала потрясающе красивой, Римма.

Комплимент наполнил ее восторгом, подобно тому как гелий наполняет воздушный шарик. Удивительно, что она не воспарила, оторвавшись от стула, невесомая, не подвластная больше земному притяжению.

В ту ночь законы для нее были не писаны.

– Спасибо, – улыбнулась она, постаравшись быть слегка снисходительной. – Раньше ты не умел говорить комплименты.

– Я и сейчас не умею, – признался Дима, принимая у официанта пузатую золотистую бутылку. – Это правда. Ты красавица.

– Ты тоже хорошо выглядишь, – сказала Римма, опуская ресницы и наблюдая за тем, как на столе расставляются свежие фрукты.

– Приходится. Теннис, плавание, диета. Но сегодня мы можем позволить себе немного расслабиться.

Дима уверенно и точно наполнил рюмки вязким ликером, протянул одну Римме.

– Очень вкусно, – пригубив, одобрила она.

Инстинкт самосохранения всполошился, напоминая о двух выпитых мартини, но его тревожные сигналы были заглушены приятным опьянением.

– Чем занимаешься? – спросила Римма, глядя Диме в глаза. – Все еще играешь на гитаре?

– В свободное время, – ответил он, пробуя фрукты. – Но его всегда не хватает. Вот, вырвался сюда на несколько дней, а сам так и жду, что появятся срочные дела – и тогда прощайте, Альпы.

– И что за дела?

– Бизнес.

– Какой? – продолжала допрос Римма, которой было интересно буквально все, что касалось ее первой любви.

– Всякий, – уклончиво ответил Дима. – Предлагаю закрыть тему. Давай не будем о делах, а? Нам ведь есть что вспомнить…