– У тебя есть неделя. – Сам себе не поверил Амелин, когда произнёс эти слова. Ведь не далее как сегодня утром лично убеждал руководство в целесообразности перевода подозреваемой в СИЗО. – У тебя есть эта неделя, чтобы меня убедить.

– Убедить в чём? – Услышал слабый шёпот, который заставил зубы сильнее сжать.

– Ковалёва Анна Сергеевна, вы обвиняетесь в убийстве Крайнова Павла Александровича. По результатам предварительного расследования было заведено дело, в котором вы являетесь главной подозреваемой в соответствии со статьёй Уголовного кодекса Российской Федерации «Преднамеренное убийство». – Выговорил скоро то, что много раз повторял в своей ежедневной деятельности, но именно сейчас слова давались с трудом. Кажется, впервые за столько лет. И причину тому знал, ведь один остался. Всегда казалось, что по жизни один был, а сейчас понял, как сильно ошибался и один именно сейчас.

Аня, казалось, и не заметила его слов, не обратила на них внимания сразу. Потом только странно дёрнулась и вскинула взгляд.

– Кирилл. – Прошептала. – Кирилл Крайнов.

– Вы обвиняетесь в убийстве Павла Крайнова.

– Но вы же говорили про Кирилла. – Закончила фразу севшим голосом и было видно, как напряглась, как мысли собрать пытается, как ладонями в койку упирается, пытаясь встать или хотя бы поймать равновесие.

– Я передал Александру Юрьевичу ваши соболезнования по поводу гибели его сыновей. – Холодно добавил и подбородок задрал, пытаясь себя самого в бесстрастности к делу убедить.

Проговорил и на Аню посмотрел. На то, как дышать стала чаще, как в резком движении рот обеими ладонями залепила, потому что всё равно не справилась. Как мелко дрожали побелевшие пальцы, как в безмолвном крике спазмом схватило горло, как расширились зрачки и, только прикрыла веки, по лицу покатились крупные слёзы. Она дышала. Она шумно дышала, пытаясь остановить приближающуюся истерику, а слёзы текли, казалось, даже без её воли, просто спускались к острому подбородку и исчезали, соприкасаясь с подтянутым к нему одеялом. Судорожный вдох сменялся напряжённым подвывающим выдохом. Скрыть вой пыталась, но что-то мешало. Причину, что не позволяла выдать реальные эмоции, назвать не могла. Просто страшно стало. За себя, за Алису, за Пашу… И показать свою слабость страшно. Потому что рвать на части станут. Те, кто слабее первыми нападут! И Амелин сейчас как на жертву смотрит, примеряясь, с какой стороны ухватить, чтобы больнее было. Вот и закрывала рот, глаза закрывала, пытаясь в этой темноте спрятаться, потеряться. Вздрогнула всем телом и с громким хлещущим звуком всё лицо ладонями скрыла, замыкаясь в страхе, в истерике. Громко охнула, жадно хватая воздух, пополам согнулась, переживая болезненный спазм внутри. Пока ещё не осознала. Страшно, но не осознала. Только чувствовала, как из глубин сознания слетаются мысли, которые понять помогут. Их много, разные, не знаешь даже, на какую отозваться. Просто складываешь в бесконечные стопки, как файлы, которые обязательно нужно просмотреть, но не сейчас, сейчас их можно только упорядочить, распределить в порядке важности. И снова не справилась. Перед глазами эти самые мысли как картинки замелькали, демонстрируя глобальные по своему размеру бреши в некогда стальной обшивке контроля и порядка. Головная боль усилилась, звёзды перед глазами ярче стали, слёзы… их слишком много, а воздуха не хватает и понимаешь, что начинаешь давиться им, с самой собой борясь за первенство очередного вдоха.

Контроль над эмоциями вернулся так же быстро, как и исчез. Вот уже уравновесилось дыхание, вот слёзы высохли и с лица стёрла их следы, вот подняла взгляд на Амелина. Он не изменился в лице. Так и стоял, глядя будто сквозь неё. Строгий и собранный. Не человек – машина. Он получил приказ и его нужно выполнить любой ценой. Так и убеждала себя сдержаться, промолчать, с силой сцепив зубы. Убеждала, но поддалась такой манящему, непредотвратимому по своей силе желанию попросить… Ведь он нормальный… он тоже человек… ведь не может не понять!

– А как же Алиса?.. – Проронила тихо и сквозь землю провалиться захотелось, так Амелин сейчас смотрел: точно определив самую главную слабость, то, чего лишиться не может себе позволить.

Задрожала. Всем телом задрожала и зубы застучали так, что со стороны слышно.

– Мне увидеть её нужно. – Выдавила из себя, закрыв глаза, не желая видеть его триумфа. Голову склонила и кулаки в бессилии сжала. – Ты ведь можешь… – Прошипела в ответ на молчание. – Ты ведь можешь устроить! Что за это хочешь?! – С койки вскочила, но приблизиться не рискнула. Казалось, Амелин только этого и ждал. Пока окончательно потеряется в головокружительном ужасе, в своём ночном кошмаре.

Отступила, отдышавшись, и покаянно голову склонила.

– Я должна с ней поговорить, понимаешь, должна! – Вскинула взгляд, но на непробиваемую стену безразличия натолкнулась. – Ну что ты молчишь?! Ей же страшно, а она совсем одна! Я нужна ей сейчас, она так не сможет… – Прошептала, понимая, что на месте опадает, желая спрятаться от всех, от этого требовательного взгляда, от упрёка в нём, и нет сил держаться, даже понимая, что это то единственное, чем и себе, и девочке помочь может.

– Успокойся и сядь. В таком состоянии ты ей точно не поддержка. О себе подумай. – Предложил, будто сделку озвучил и выждал момент, когда смысл сказанного дойдёт.

– Чего ты хочешь?

– А чего я хотеть могу, как думаешь? – Усмехнулся и губы облизнул. – Меня интересует правда и ничего кроме правды. Помнишь, как в фильмах о доблестных полицейских? Положа руку на библию, так сказать. Я знаю, что это ты! – Жёстко приговорил, своим тоном, будто гвоздями к полу прибивая. – Я не знаю почему. А любопытство страшная вещь, Аннушка. Оно, порой, иссушает похлеще болезни. Что молчишь?

– Я не знаю, что тебе сказать… – Будто преодолевая желание умереть на месте, головой качнула. Руки в пол упёрла и с напряжением оттолкнулась, чтобы встать. Удар всегда нужно принимать стоя. Так Олег учил. Многому учил, только запомнилось не всё. Сейчас фейерверком в голове загорелось и отказаться от мысли, которой стала одержима не получалось.

Встала и плечи расправила, задирая подбородок, пожалуй, круче самого Амелина.

– Я отвечу на любые твои вопросы.

– Мне важен только один: почему?

– Это не я.

Он громко хмыкнул.

– Знаешь, несмотря на весьма и весьма высокое по своему уровню воспитание, – развеселился Амелин, вперёд шагнул и на койку присел, неустанно изображая очередной приступ дружелюбности, – несмотря на пуританские взгляды матушки и запередельную строгость со стороны отца, и один, и другой родитель неустанно повторяли знакомую всем нам истину: «хочешь соврать – соври, хочешь украсть – укради, но помни главное: не попадайся». Ты попалась, Анечка. – Сдавленно рассмеялся своей шутке. – Ты попалась, детка, так имей смелость в этом признаться.

– Это не я. – Упрямо повторила и не отвела взгляд, когда Амелин в лице изменился и презрительно надул губы.

– Ты же знаешь, что моему хорошему к тебе отношению будет своей предел. Хочешь его увидеть как можно скорее?

– Это не я. У тебя ничего не получится. Слышишь? – Прошептала, сдерживая крик отчаяния. – У тебя ничего не получится. Ты ничего не докажешь, потому что это не я. Это не я. Не я!

– Сядь! – Перебил своим криком и по коротким волосам провёл, голову вверх запрокинув, своеобразный предел напряжения переживая. – Сядь и слушай.

– Это не я, неужели ты не понимаешь? Чем не угодила? Почему выслушать не хочешь? – Вопросами сыпала, а Амелин только удивляться её самонадеянности успевал.

– Так, ты же не говоришь ничего, радость моя. – Оживился и безумный взгляд в Аню упёрся. – Только требуешь. Со стороны на себя посмотреть не хочешь? Ведь хорошей девочкой сейчас быть должна. Слушаться и во всём уступать. А ты? Что делаешь ты?

– Я хочу увидеть Алису. У тебя дети есть? Если с тобой что-то случится, кто рядом останется, никогда не задумывался?

– Мать, к примеру. – Отчего-то развеселился, но хорошо понял, почему Аня взбесилась.

– А у неё нет матери, понимаешь ты это или нет?! У неё только я и Паша были. Я! И Паша! А теперь его нет…

– Мне кажется, по Кириллу ты убивалась дольше. – Голову набок склонил, умиляясь реакции.

– Потому что я знала: что Паша во всём разберётся и прекратит этот цирк! А теперь мне нечего ждать и нет времени рыдать: у меня ребёнок, которому защита нужна!

– Защита от кого?

– От жестокого мира людей. – Устало улыбнулась, осознавая, что на муху, упорно летящую в стекло похожа. Вроде и свет, вот он, совсем рядом… А не добраться. В моральном упадке глаза прикрыла и на койку осела, нервно теребя волосы широко расставленными пальцами.

– Мне нужно позвонить. – Взгляд вскинула и осталась равнодушной к широкой улыбке Амелина. – На это я имею право. – Заявила твёрдо, а тот готов был вслух рассмеяться.

– Да брось! Обвинение предъявлено, государственный защитник тебе предоставлен будет. Александр Юрьевич, кстати, все связи на уши поднял, чтобы желающего в этой роли выступить найти. Как думаешь, многие отозвались? Сколькие готовы тебя лично отблагодарить за то, что Крайнова с пути убрала? Скольким он был будто кость в глотке?

– Мне нужно позвонить. – Повторила с запредельной настойчивостью. Так, что у Амелина и желание смеяться отпало. Точнее… Точнее, ему просто стало интересно, кого же она с таким упорством желает услышать…

В азарте, который перечёркивал весь здравый смысл достал из кармана пиджака телефон и Ковалёвой протянул, попутно отмечая, что вся бравада не более чем показательные выступления: пальчики всё же дрогнули… Дрогнули, а потом она над экраном зависла, не решаясь номер набрать. Вроде и выбрала комбинацию цифр, а потом сбросила, нервно закусив губу. Значит, кто-то у неё всё же есть. Что не учёл?

– Используй этот шанс со смыслом, дорогая. Позвони дочери, успокой малышку.