Как только Аня раскачиваться после минутной истерики перестала, понемногу в себя пришла, дыхание задержал, боясь неверным жестом, неверным поведением обратно столкнуть. Молчал. Только её решения ждал. И за терпение был вознаграждён её едва заметным кивком согласия. Правда, она всё так же мимо него смотрела, но присутствие чувствовала.

– Я отчима всегда ненавидела. – Глубоко вздохнула, слёзы сдерживая. Глаза закрыла, а ртом воздух хватала, пока не перетерпела. – С того самого момента, как он в нашей жизни появился. Так странно, мама будто не замечала ничего, а в нём же человеческого на долю не насобирать было. Животное. Во всём! В словах, в поведении, во взглядах. Мне лет одиннадцать было, когда они поженились. Отец сбежал я его и не помнила. А потом в доме появился мужчина. Он сам так о себе говорил. Уважения требовал, послушания. А мне плевать было на его требования. Будто и не изменилось ничего, себя вела. Поначалу мама вразумить пыталась, а потом смирилась. Списала моё поведение на переходный возраст и успокоилась. У отчима была своя теория происходящего, но он её оглашать, что вполне естественно, не торопился. Всё понимал и чего-то ждал… Я потом уже поняла чего. – Невесело усмехнулась. – Он пил, гулял, мать избивал, а она всё прощала. Она прощала, а мне тогда что?! Потому делала вид, что ничего не замечаю. Своей жизнью жила. Сейчас понимаю, что неправа была, а тогда… как баран… рогами упёрлась и знать ничего не хотела. Всегда упрямая была. И цели у меня были, и стремления, а как отчим появился, единственным смыслом стало побыстрее вырасти и свалить от них подальше.

Губы поджала, пережидая болезненные для себя воспоминания. Ведь так и бегала от них до сих пор, даже не пытаясь переосмыслить. Потому сейчас всё казалось каким-то нереальным, будто и не с ней.

– Когда исполнилось четырнадцать, жить лучше мы не стали. Мать была больше похожа на отбивную грушу и её роль сводилась к обязанностям прислуги. Приготовить поесть, в доме убрать, постирать. А отчим всё чаще на меня засматривался. Без слов. Только смотрел и ждал, пока я эти взгляды поймаю. И я ловила. Всё понимала, но молчала. А иногда не молчала, но матери и не думала говорить. Потом играть в гляделки ему надоело, – холодно хмыкнув, Аня с отвращением скривилась. – Тогда он стал бросаться в мою сторону похабными словечками. То нахваливал, то оскорблял – неважно. Весь смысл к самому вниманию сводился. Пошлые шуточки, многообещающие улыбки… уже тогда понятно было, что рано или поздно всё закончилось бы плачевно. Я бы тоже под ним оказалась. Избитая, растоптанная, униженная. Понимала. – Проскрипела отвратительным голосом. – А сделать ничего не могла… – Дрожащую губу закусила.

Вдруг голову в плечи вжала, задрожала, но всего на несколько секунд, на несколько мгновений, а потом снова плечи расправила, правда, взгляд уже был не пустой, а полный той самой ненависти, о которой говорила в самом начале.

– Он ментом был. Многое себе позволить мог и ничего за это не получить. – С отвращением к собственным воспоминаниям оскалилась. – Вскоре моё безразличие к матери сменилось жалостью. Не той жалостью, с которой котёнка на улице подбирают, а другой, которая всю душу выносит! Всё внутри выжигает!

Голову опустила и принялась свои ладони разглядывать.

– Он избивал её страшно. Я потом уже поняла, что не просто так. Что ненавидит её за то, что есть, за то, что до сих пор не сдохла! – С каким-то подвыванием воздух в себя втянула. – Пристёгивал наручниками к батарее и дубинкой бил пока не устанет. Целенаправленно. Уничтожить пытался. Утром отстёгивал и уходил на работу. Меня в школу отвозил и из школы забирал. Всегда. Чтобы помогать ей не смела. Даже притронуться не позволял. А пока вместе ехали, взглядом пожирал через зеркало заднего вида. Я всегда сзади сидела. Он говорил, что детям на переднем сидении ездить не положено, правда, тут же, похабно ухмыляясь, добавлял: «Или ты уже выросла, а, Зай?». Только так ко мне и обращался. Все в восторге были. Учителя млели, на него глядя, всё в толк взять не могли, зачем он с моей мамой связался, если вокруг столько свободных и без детей. Благородной души человеком называли. – Нервно рассмеялась, отрицательно головой покачивая. – Так и жили. Я пыталась отгородиться, полный пофигизм изображая, а он над этим насмехался, но верил. По моим правилам играл. Или только подыгрывал… – Предположила. – А однажды из школы забрал и не домой повёз, а к выезду из города. Я хоть и испугалась, но виду не показала. Сидела, как и всегда на заднем сидении, ногти пилила. От нервов обычно или чтобы хоть чем-то себя занять. Тогда он предпочитал отмалчиваться. Долго ехали… уже по трассе и он вдруг говорит: «Как настроение, Зай? Не хочется свою жизнь как-нибудь разнообразить?». Я его послала. Всегда так делала, а он потешался. Что, говорит, злая такая? Никто тебя не трахает? Так, это поправимо. И пряжкой на ремне демонстративно звякнул. Улыбался паскудно, зубы скалил, а потом улыбку убрал и абсолютно серьёзно на меня глянул: «У нас, Зай, случилось большое несчастье. Мамаша наша того… отошла в лучший мир» – проговорил с прискорбием, а потом заржал, будто псих! Долго потом говорил. Много чего – я не слушала. В голове только и пульсировала мысль, что мамы больше нет. Знаешь, даже понимая, что это вот-вот случится, ты всё равно остаёшься не готов. И я была не готова. Казалось, столько раз прокручивала в голове все эти события, а как оно бывает на самом деле, представить так и не смогла. По-другому всё было. Будто в параллельной реальности. Он всё говорил и говорил, а для меня его голос как жужжание. Вроде и слышно, но ничего не понимаешь.

– Аня? – Позвал Амелин, а она и его не слышала. Вся там была. В своих воспоминаниях. – Аня? – Повторился зов и она, устало рассмеявшись, выдохнула.

– Всё в порядке. Я здесь. – Отозвалась, но по сути, в лабиринтах мыслей и оставалась. – Он гнал как сумасшедший. Я и в себя-то пришла от гула двигателя его служебной машины, а мы всё ехали и ехали. На придорожных знаках я даже названий не узнавала. Наверно, это была уже соседняя область. Поняла, что и меня убить хочет. Изнасиловать и убить. Он иногда об этом рассказывал. О своих фантазиях. Смаковал подробности и всё время губы облизывал, раз за разом повторяя, как я буду под ним стонать. Но всё это… всё, что происходило… я глаза закрывала и делала вид, что не было ничего. Ты спрашивал, когда смогла отгораживаться от прошлого… вот тогда и научилась. Иначе бы точно с катушек слетела. Всё, что он говорил, сквозь себя пропускала, но внутри не задерживала. Потому и не было психологической травмы на сексуальном фоне. Потому что всё это из своей жизни вычёркивала, оставляя лишь пустое место. И если сейчас назад оглянуться, то всё, что до тебя было, на пустоту и похоже. Просто белые пятна. Как пробелы в истории.

На какое-то время замолчала и задумалась. Как Андрей потом понял, пыталась вспомнить, где остановилась и куда возвращаться. Потемнела с лица, плечи опустились, а голос стал похож на механическую запись. Люди так разговаривают под гипнозом. Понимал, что Аня себя примерно в такое состояние и ввела, чтобы события воспроизвести. Чтобы то белое пятно, пустоту заполнить.

– Мы неслись по бесконечной дороге, как вдруг я услышала его слова: «Тебе понравится» сказал он… или не так, – скривилась, – а что-то вроде того, что-то с тем же смыслом. Сказа и принялся у себя между ног чесать. Я не поняла толком, что делал. Дрочил, может, а, может, просто что-то ему мешало, но скорость не сбавлял. Он проговорил, а пилочка в моих руках, она, будто раскалённая стала, так руку жгла. Может, помнишь, длинные такие были, острые. Сейчас таких и не делают… – Растерянно улыбнулась, сквозь пространство и время глядя. – Я замахнулась и воткнула эту пилочку в его шею по самую рукоятку. – Судорожно выдохнула, вздрогнув. – Воткнула, но вместо того, чтобы испугаться, свою власть почувствовала. Страх в его глазах увидела, всё через то же зеркало, через которое он так долго смотрел на меня. Пилочку вытащила и воткнула её слова. С ещё большей силой. С ещё большим удовольствие. Наверно, я тоже на какой-то момент сошла с ума, иначе и не скажешь, ведь прежде и жука раздавить жалко было, с балкона их на дерево выбрасывала. Хотя он человеком давно не был, потому жалеть его смысла не было…

Замолчала, но дышала ровно, спокойно.

– Как его звали, Аня? – Тихо уточнил Амелин, простейший психологический тест провести пытаясь, и совсем не удивился, когда услышал:

– Никак. – Просто сказала она, пожимая плечами. – Его никак не звали. – Взгляд вскинула и будто действительно не понимала, о чём он спрашивал. Задумалась, на нужную волну возвращаясь, и осторожно улыбнулась, но не сумасшедшей улыбкой, а вполне осознанной. – Я ударила его раз пять или шесть – не помню. Пока он не захрипел, пока не поняла, что уже конец. И вот тогда испугалась. Правда, не того, что меня ответственность за содеянное ждёт. Об этом точно не думалось, а вот умирать не хотелось. Правда, мои желания совсем не учитывались, когда наш автомобиль на всей скорости шёл под откос. Он уже в отключке был, а я, пытаясь с управление справиться, руль в обратную сторону вывернула – на встречную полосу. Последнее, что перед глазами тогда видела – огромную чёрную машину. Блестящую, будто черти её языками лизали, не иначе. – На Амелина посмотрела и улыбнулась. – Эти мысли чётко запомнила. – Пояснила тут же и руками развела, вроде как не зная, что ещё сказать, губы поджала. – Мы врезались в другую машину. Только не так, как должны были, а вроде как по касательной. Я так понимаю, второй водитель вовремя отреагировал. Автомобиль съехал в кювет, перевернулся… Меня через лобовое стекло выбросило и, знаешь, практически ни одной царапины. – Ухмыльнулась, будто в удачу не веря. – Я когда на дорогу выползла, увидела, что машина та не одна была. Три сразу. Дорогие, страшные. Таких и не видела, а что бандиты, догадалась. Смотрю на них и думаю, что за тачку свою прямо здесь и закопают. А они сторонятся меня и ошалелыми глазами смотрят. Только потом дошло, что я вся в крови была. В его, конечно, не в своей. И руки как у наркоманки трясутся. Несколько человек к нашей машине подошли и вроде как осматривать её принялась, а ко мне только один мужчина приблизился. Невысокий и неприметный на фоне тех быков, что первыми бежали, я даже не сразу поняла, что он с ними. Подошёл и осторожно так, тихо спросил, что же случилось. Я всё и выложила. Без слёз, бес истерик. И что урода этого я убила тоже призналась. Не видела смысла юлить. Не поняла, что происходит, когда он скомандовал собираться. Одного только к себе подозвал и что-то на ухо шепнул. Я рядом стояла и смотрела, как заворожённая. Он меня за запястье держал и не отпускал. Я думала, боится, что сбегу, а он пульс высчитывал. Мягко улыбался и что-то говорил. Что-то успокаивающее. Бессмысленное. В машину посадил, сам рядом сел. Автомобили по его приказу в обратную сторону развернулись… как раз в ту, куда отчим ехал, а дальше только сумасшедший гул двигателей, тихий, будто гипнотический голос незнакомца и мелькающие за окном картинки придорожных деревень. Это Давыдов был. – Пояснила специально для Амелина и отчего-то усмехнулась.