– Что произошло? – Тихо спросил и видел, в какой момент Аню прорвало. Как грязь полилась, будто из гнойной раны, которой её прошлое, по сути, и являлось. И она болела, болела, пульсировала… Затягивалась уродливым рубцом, но продолжала жить глубоко внутри. Сейчас только выходить начала и важно всё до конца выжать.

– Он всё узнал, понимаешь… он узнал всё! – Прокричала Аня не своим голосом, ненависть из себя выгоняя! Слёзы катились, лицо от напряжения раскраснелось и мелкие сосуды на нижнем веке принялись лопаться. – Не знаю, как, не знаю, от кого, но всё… всё узнал. Ты спрашивал про записку. Ту, которую сожгла… – Судорожно зашептала. – На ней запись из клиники в Майами была. Фамилия, имя, дата смерти. И прошептал он мне тогда всего три слова: «По моим правилам». – Зловеще проговорила. – Моральный урод, садист, чёртов извращенец… он думал, что на меня можно надавить и сломаюсь! Под него прогнусь, но не учёл одного: уже давно не страшно. – В истерике головой протестующе закачала. – С того самого момента, как это животное, своего отчима, уничтожила, не страшно. Сам свою судьбу решил. Он в глаза мне смотрел и говорил в холл спускаться, а взглядом своим все круги ада обещал, потому что знал: никуда я от него не денусь. Алису на кон ставил. Святым торговать вздумал: ребёнком, которого холил и лелеял столько лет, и за это поплатился!

Отдышалась и задрожала от напряжения, от ненависти, которую хранила.

– Пошла, своей ненавистью ведомая. И не соврала, когда сказала, что не знала, куда идти нужно. Интуиция путь диктовала, ни что иное. Они кричали. Между собой с Давыдовым спорили, и Паша не слышал, как я подошла. И видела, как в Кира выстрелил. Брата своего убил. Потому что давно человеком быть перестал. Такое же животное. – Брезгливо скривилась. – Пистолет прямо на полу нашла. Не знаю чей. Что заряжен, проверила и выстрелила, даже не целясь. Я умею стрелять. Хорошо. – В глаза посмотрела и губы добела сжала. – И ты это знаешь, потому что у отца спрашивал. Хочешь услышать, что на его могиле сказала? Ведь смотрел на меня, я видела. Смотрел и тебя мучил вопрос, какие слова я произнесла, а просто всё: «Слабаком был, слабаком и подох!». Ни от кого не скрывала и ему сказала. Пусть даже после смерти. А что семью спасала… Так, я не Давыдова в виду имела, Андрей… Не Давыдова – Алису! Она семья! – Выкричалась и стихла.

– И не жалко? Ладно Пашка… С ним всё ясно. А тот парень, который сел? С ним что?

– А что?! – Вызывающе усмехнулась. – У Валерика всё отлично! – Губы скривила, в уме что-то прикидывая. – Сел по смешной статье… Что-то вроде превышения должностных полномочий при выполнении служебных обязанностей. Не помню точно. Получил пять лет, через три года по УДО вышел. Долларовым миллионером стал. Чем плохо? Жена красавица, ребёнок вот-вот родится. Для него этот случай стал шансом в большой мир, шанс новую жизнь начать и он этот шанс не упустил.

– А ты, я вижу, в курсе? – Амелин скривил губы, выражая презрение за тот цинизм, с которым были произнесены слова.

– Они с женой квартиру купили. Новостройки в квартале от нас. Я иногда вижу их на прогулке. Порой, они просят сфотографировать их, счастье запечатлеть… – Усмехаясь, головой покачала, что-то отрицая.

– А, причём во всей этой истории Кирилл?

– Всему виной его неугомонная совесть. – Выдохнула Аня устало и голову опустила. – Совесть и развитая интуиция. Он тоже понял, что у меня с Давыдовым завязки. Едва ли мог знать наверняка, но рискнул. Может, ты слышал, Алиса как-то рассказывала, что незадолго до смерти он к Паше приходил, чтобы поговорить. Тогда ему и пригрозил, что если тот не успокоится, если свой нрав не угомонит, то пойдёт к Олегу и расскажет, как Паша надо мной издевается. Давыдов бы не простил. И на тот момент, Паша уже это хорошо знал, ведь наверняка помнил, с каким лицом тот Алису ему доверил. Вот и всё. А когда увидел, что Кир Давыдова на разговор пригласил, понял, что это его единственный шанс решить всё одним махом.

– То есть ты Кирилла в тот вечер видела?

– Видела. И Крайнов видел. Он как раз на лестницу свернул, когда мы с Пашей из подсобки возвращались. Могла бы остановить – так бы и сделала. – Устало пробормотала и, наконец, решилась в глаза посмотреть. – Но я не успела. – Головой покачала и на этом смолкла. – Просто понять не успела.

Амелин отступил. Пальцами в волосы вцепился и голову запрокинул, путанные мысли в единое целое собирая. Правду услышать хотел, но не такого откровения ждал. Не так всё себе представлял, потому как реагировать – не знал. Только увидев, как Аня растерянным взглядом по комнате шарит, вдруг понял, что не всё спросил, не всё выяснил и на своё место вернулся, чтобы такую необходимую свободу ей дать. Простор дать почувствовать.

– Аня? – Тихо позвал, внимание на себя забирая. – Анют?.. – Тихо прошептал. – Скажи, а между нами что?.. – Странно улыбнулся. – Между нами тоже… Алиса? – Дал подсказку и улыбка стала шире, но какой-то потерянной, пустой.

В полной тишине прозвучал звук забытого до этого момента радио. А прежде, казалось, оно и не работало. Диктор что-то весело лепетала. Какую-то бессмыслицу. Такую же, как до этого говорила и Аня, ведь сейчас, на фоне последнего вопроса Амелина, всё действительно теряет смысл. То, что было, теряется на фоне настоящего. Когда решить здесь и сейчас нужно, чего ты хочешь и кем пойдёшь по жизни дальше. Старая композиция известного певца. И слова… будто Андрей их же взглядом говорит, повторяет. Тихий шёпот на грани слышимости. Его слова, его мысли, его переживания. И боль его. И Аня всё это видит. Так же смотрит в ответ, пытаясь понять, что происходит, но, ведомая мелодией, будто завороженная, финала ждёт. Хочет, может на его вопрос ответить, но слов почему-то нет. Только её глаза, которых Амелин отчего-то не замечает. Теряет его, как в дурном сне, за руки этим взглядом уцепить пытается, а он всё дальше оказывается и нет никакой возможности выбраться. Ты вязнешь, вязнешь в своих переживаниях, вот-вот захлебнёшься, а выхода нет! И ответа в его глазах нет! Осудил. Уже осудил, даже не пытаясь понять! И крик о помощи не слышит – ждёт чего-то. Чего?! Того, что сломается, ждёт? Под грузом его обвинений сломаться должна. Сквозь землю провалиться и на голову песка самой себе насыпать, в последний путь пускаясь. А время идёт и идёт… он всё ждёт какой-то её реакции, а Аня даже понять не может, что сделать должна, что сказать, чтобы понял, чтобы поверил. Может ли он поверить ей после всего, что было? Да она сама себе не верит сейчас! Потерялась, заблудилась, не может разглядеть эту тонкую грань между выдумкой и реальностью. Сама себе мир придумала и жила в нём, умело от любых проблем загораживаясь, а он всё перевернул! Будто нож самый длинный взял, в неё по рукоятку вогнал и провернул, всё нутро наружу выворачивая, а теперь смотрит и понять не может, что из того, что взору предстало, правда, а что вымысел. Смотрит и понять не может, что только правда и есть! Что её истина, что она вся в этом погрязла давно и теперь неделимым целым со своим прошлым стала!

Музыка… Как и любом произведении, она имеет завязку, основное действие и развязку. Сейчас входит в тот самый последний поворот. С максимальным напором. А Амелин… он этой музыке поддаётся. Ведомый ею, теряет смысл, теряет желание что-то услышать, а Ане и добавить-то нечего. Всё, что могла, сделала. А слова?.. Что могут значить слова, когда внутри ничего не осталось? Оболочка, наполненная бесконечной болью и желанием сдаться. Защиты, опоры ищет, а натыкается каждый раз на равнодушие, на такую же безразличную ко всему пустоту. Так, есть ли смысл в словах, если их всё равно никто не услышит?..

Мелодия стихла, а тех слов, которые Амелин так ждал, произнесено не было. Хотя едва ли он ждал чего-то особенного, так… Хватило бы простого опровержения… Да даже отрицательного кивка головы! Пусть бы хоть знак подала, что он ошибается! Что слова, которые, ведомый инстинктами, проговорил, ведь он так не думал! Не хотел думать, произносить их не хотел! Но произнёс… и обратного пути нет. Что-то внутри щёлкнуло, замкнуло. Наверно, то самое понимание, которое оправдать готово было любой её поступок, любую ошибку… Оно сломалось, заклинило и теперь никак не хотело запускаться снова.

Амелин встал, на Аню не глядя, отточенным движение поправил ворот свободной сорочки, возвращая ему идеальную стойку, манжеты рукавов одёрнул, чтобы ровно на сантиметр из-под пиджака выглядывали, спину выпрямил и подбородок задрал, прямо перед собой глядя. Как финальный штрих, как знак полной готовности. На губах мелькнула и исчезла жёсткая ухмылка. Всегда там была, и только на Аню глядя, превращалась в простую человеческую эмоцию, в живую реакцию на родного человека. Сейчас её не было. Только механические, выученные за долгие годы службы движения.

– Не уходи. – Услышал он тихий шёпот, сделав всего один шаг в сторону. На Аню посмотрел и вдруг подумалось, что показалось. Настолько слабым был голос, настолько тихой просьба.

Но она смотрела на него. Смотрела и чего-то ждала. Понимания?!

– Не уходи… – Дёрнулась Аня как от пощёчины, когда сделал второй шаг. Более уверенный, основательный, широкий.

Голову в её сторону повернул и скривился, не желая позволить пониманию проникнуть в мысли, заставить чувствовать вместо того, чтобы думать, рассуждать, высчитывать!

– Не уходить? – Переспросил странным тоном, будто усмехнувшись. Корпусом к ней повернулся и сделал пару шагов вперёд, рядом с женой останавливаясь. – А что мне делать, Анют? Остаться? А зачем? Кому это нужно? Тебе? – Зубы сцепил, рвущиеся слететь с языка выражения, удерживая. – Или это мне должно быть нужно?

Подбоченился, стоя над ней, пытаясь с эмоциями справиться, отдышаться, нервно языком по пересохшим губам водил.

– Ну? Не молчи, Ань! – Прокричал и за подбородок её ладонью ухватил. – Не молчи, Ань, не молчи! Так нельзя! Нельзя, понимаешь ты это или нет?! – От злости затрясся, сверкнул колючим взглядом и лицо её вроде отпустил, а на деле, так оттолкнул от себя, будто прикосновениями брезгуя.