Кузьма сжал зубы так, что на лице бугры спазмированных мышц проступили. Кости словно обострились, проступая сквозь ткани. А из-за уже запекшихся пятен крови лицо вообще стало похоже на какую-то гротескную маску смерти.

Ее затрясло от этого еще больше. Кристина выдернула свою руку и пошла в ванную, примыкающую к палате.

— Молчишь?! — намочила полотенце под струей горячей воды. Отжала, сгоняя всю свою злость на несчастном куске махровой ткани. Но легче не становилось. — Почему ты меня все время обманываешь, Кузьма?! Почему вечно лжешь? Один решаешь за нас обоих?!

Понимала, что накручивает себя, а не получалось остановиться. Начала вытирать его лицо. Нежно и мягко, несмотря на всю злость.

Он молча смотрел на нее таким темным взглядом, что глаза черными казались. И тени вокруг них, как впадины. Надо будет еще растворы прокапать…

— Оттуда нельзя уйти, малыш. Я сделал максимум из возможного, — наконец, сипло прошептал он. — Или вот так, как сегодня, можно. Надо было отпустить меня. Тебе бы стало легче…

Повернул голову так, чтобы касаться ее мокрых пальцев щекой.

Ее заколотило. Натуральным образом затрясло. Руки заходили ходуном, все тело начало трястись. Отскочила от кровати, комкая мокрое полотенце в руках, словно этим могла успокоиться, вернуться самообладание. Воздуха не было достаточно, хватала открытым ртом, а легкие будто отторгали его.

— Твою… налево, Кузьма! — ругнулась излюбленным выражением Руса, хоть и застыдилась. — Точно же! Елки-палки! Как же это я сама не додумалась?! Идиот! — не выдержала, с размаху запустила этим полотенцем в стену.

Ткань шлепнулась с глухим звуком. И как-то медленно, словно на покадровой прокрутке, упала на пол. Кузьма сосредоточенно смотрел на нее через прищур. Но Кристину уже это мало интересовало.

— Какого черта ты меня с моста тогда снимал, а?! Жил бы себе уже который год спокойно, и меня не мучил, и сам жизни бы радовался, да?! Так?! — Кристина заорала.

Кузьма же просто почернел лицом. Дыхание хрипом вырвалось из легких, словно у него спазмом горло свело.

— Мавка! — были бы силы, наверное, рявкнул бы он. Встряхнул бы ее.

А так — зашипел с убийственной яростью. Только ее уже не волновало.

Сама не поняла, когда все предохранители настолько сорвало. Снесло все. Ухватилась за спинку кровати в ногах, просто потому, что за что-то держаться надо было. От адреналина уже подбрасывало, слова с трудом выговаривала. Ей его поколотить хотелось.

А он смотрел так тяжело и напряженно, с болью, с яростью, но и с черной виной, которую признавал за собой. Дышал все еще с таким усилием, словно и он задыхался. Будто не лежал в кровати, а в гору дрался. Или она его каменной плитой придавила.

Сзади хлопнула дверь. Но Кристина едва успела повернуться, чтобы увидеть собранное лицо Богдана, который одним взглядом оценил обстановку и тут же ретировался обратно в коридор. Видимо, решил, что несмотря на громкость, реальных угроз жизни босса нет. А ей хотелось, очень хотелось надавать Кузьме самых настоящих оплеух.

Тем более в этот момент, когда он снова попытался сдвинуться в кровати: то ли сесть, то ли выпрямиться, приподняв изголовье. Зря она его пожалела и обезболивающего добавила.

Звуковой сигнал повышенного пульса надрывался. Да и ритм частил. Она точно обеспечила и ему всплеск адреналина.

— Иди сюда, мавка, — тихо велел он, протянув в ее сторону целую руку.

Раскомандовался. Как же!

— Не дергайся! — на той же высоте голоса, рявкнула Кристина. — Я тебе запрещаю! Я прибью тебя, Кузьма. Обещаю! Вот на ноги поставлю, а потом сама прибью! Думаешь, я не поняла, что ты вечером придумал, да?! Опять все сам решил? Подохнуть и меня «освободить»?! На меня и мое мнение — плевать! Не думаешь ты обо мне ни капли, что бы там ни говорил! Сколько ты меня еще по бетону своей воли раскатывать будешь, Кузьма?! За что, скажи, ради Бога?

На глаза навернулись слезы обиды и злости на самого родного и любимого. Ядовитые, выжигающие нутро, душащие изнутри.

— Кристина, иди сюда или я сейчас встану! — он действительно попытался приподняться, уперев целую руку в матрас.

— Встанет он. Сейчас! Ага, давай! Я на это посмотрю, — ни на грамм не успокоившись, Кристина скрестила дрожащие руки на груди. Задрала нос, чтобы слезы по щекам не катились. — Давай-давай, вот дренаж заденешь, сам на пол свалишься от боли. А я на это полюбуюсь…

— Кристина, — Кузьма сжал губы.

Было видно, что ему уже чертовски плохо, но он точно не собирался сдаваться и отступать.

— Маленькая, я же…

— Нет, Кузьма! — она даже руки вперед выставила, прервав его. Знала эту «волынку». — Не начинай! И не думай говорить, что ради меня все делал. Неправда это! Ты свои амбиции удовлетворял! Добивался того, чего ты хотел, пустив мое мнение, мои мечты и самих нас — в «расход»! — вновь ухватилась за кровать.

И, наверное, не поняв, дернула. Кузьма покачнулся, и вдруг побледнел так, что одного цвета с подушкой стал, скривился. Зажмурился, на лбу пот выступил. Сцепил зубы. Но у него все равно вырвался хриплый стон.

Достаточно было секунды, чтобы ярость сменилась ужасом. Кристина в мгновение ока забыла обо всем и подлетела к нему, с колотящимся сердцем наблюдая за падением показателей артериального давления.

— Ляг! Немедленно! — надавила ему на лоб, заодно проверяя, нет ли лихорадки.

Он рухнул на подушку, шумно дыша сквозь зубы.

Быстро прошлась руками по плечам, проверяя повязки, отбросила одеяло, игнорируя попытки Кузьмы ухватить ее за руку.

— Что болит? Где? — все выглядело нормально.

И на бедре без проблем, казалось. А его колотило, хоть он и пытался этого не показывать.

— Нормально все, мавка, — прохрипел Кузьма. Цвет лица немного вернулся вроде. — Уже нормально. Холодно только. Дико. И словно все кишки наружу, — этот придурок попытался еще и криво улыбнуться.

Отчего она таки зарыдала в голос прямо над ним. Глянула сквозь эти слезы на содержимое полиэтиленовой емкости, присоединенной к дренажу. Кровотечения не открылось. Все казалось в норме. Но судя по клинике, он все-таки умудрился немного сместить трубку дренажа и та «проехалась» по внутренностям, раздражая чувствительные рецепторы в брюшной полости. Плюс слабость.

— Идиот! — всхлипнула, аккуратно вновь укутав его одеялом. — У тебя полметра трубки в животе, а ты дергаешься. Встать он собрался. Ха! Кровопотеря такая, что многим только этого хватило бы, чтоб подохнуть. Не говоря уже про все остальное. Растворы в тебя вливаю до сих пор. Но нет, упертый, дергаешься! — ворчала она, проверяя, удобно ли подушка лежит под его шеей. — Легче? — уже не вырывалась, когда он ухватился за ее ладонь.

Слабо, без былой цепкости. Даже не удерживая, а словно сам нуждался в поддержке. Только Кузьма такого не признает, не дождешься.

Опустилась на подлокотник в изголовье софы, которая так и стояла чуть ли не впритык к кровати. Наклонилась, прижавшись лбом к его лбу. Волосы так и остались скрученными в нелепый узел, как во время операции. Сейчас выбились из-под шапочки растрепанными прядями. Обо всем с ним забыла. Все неважно.

— Тебе еще матери звонить надо. И бодрым голосом желательно. Я ее с таким трудом успокоила. А ты тут трепыхаешься, — продолжала ворчать, целуя его лоб.

Что-то не понравилось. Встала, потянулась к тумбочке, взяла термометр, включила, сама засунула ему под мышку. Кузьма все это время держал ее ладонь, которую Кристина уже не забирала, и молчал. Даже глаза закрыл. Кристина понимала, что сил у него сейчас и так «кот наплакал», а он еще и дергается, пытается тут командовать.

— Мое же «прости» ничего не изменит, правда, малыш? — едва слышно, но упрямо пробормотал он, еле приоткрыв глаза.

Но цвет лица получше стал. Не серо-синюшный уже. И давление понемногу адекватным становилось.

— Слова вообще мало что меняют, Кузьма, — так же тихо выдохнула она, вновь сев на подлокотник. Иначе не доставала до его рук и головы. Кровать высокая. — Я вон, и на коленях перед тобой стояла, а толку? — хмыкнула.

Болезненные слова. Острые. Жалящие. Обоим от них больно. Обоих эти воспоминания травят, не позволяя и сейчас дышать свободно. Сколько всего на полу той квартиры для них осталось? Когда забыть сумеют? Или хоть отпустить на все четыре стороны…

Уже даже не злость бурлила. Обида осталась. Опустошенная, измученная, душащая. Но кричать — смысл какой, если чуть ему хуже — она рядом в могилу ложиться готова?

— Пить хочешь? — поинтересовалась, поглаживая мокрый и холодный лоб Кузьмы свободной рукой.

— А можно? — пытался следить за ней сквозь прищур, но то и дело отключался.

— Можно уже.

Забрала термометр, сигнализирующий писком об окончании измерения. Тридцать семь и один. Очень даже неплохо при его ситуации. Плеснула воды в стакан, который тут же стоял, на тумбочке. И осторожно прижала к его губам, поддерживая голову так, чтобы удобней было пить.

— Что тебе снилось, мавка? — прошептал Кузьма, сделав два-три глотка.

Обессиленно откинулся на подушку. Но старался смотреть на нее. Упрямец.

Кристина тяжело вздохнула, отставила стакан. Никогда это в слова не облекала. И сейчас не хотела.

— Что ты умер. Тогда, когда тебя Вадим притащил к нам домой с ножевым. Что я пропустила внутреннее кровотечение. Не спасла. Убила… — губы едва шевелились.

Но он побледнел еще больше, показалось. И снова сжал свои зубы так, что она услышала их скрип.

— Маленькая моя… Любимая, — выражение лица, словно снова боль дикая накатила на него.

И такое мучительное напряжение в глазах. Только ей и от своих эмоций чересчур больно.

Отвернулась. Он руку слабо сжал.

— Ты же всегда все делаешь. Сверх человеческих возможностей. Кристина! Посмотри на меня, — попросил, когда она не повернулась.