Не хотела. Секунды три сопротивлялась. Но все же сдалась.

— Часто снится? — словно сам теперь все додумывал и мысли ее в голове слоями поднимал, спросил Кузьма, сосредоточенно вглядываясь в глаза Кристины.

— Мавка? — потребовал ответа шепотом, когда она молча сжимала губы, шумно дыша из-за вновь подкативших слез.

— Какая тебе разница? — огрызнулась, выплеснув, показав свою боль и обиду.

Кузьма зажмурился от ее тона. Так давно не видела его настолько несдержанным и открытым! Видно, сил на притворство уже не осталось.

— Огромная… — хрипло выдохнул. — Любимая моя…

— Не говори так, Кузьма! — не кричала, умолять начала. Не хватало сил сдерживаться и самой. — Не мучь! Не представляешь, как это больно! — задохнулась, прикусила губу.

И вдруг само прорвалось. Понеслось из нее потоком:

— Каждую ночь раньше! Каждую! Даже на лекциях, если отключалась. Едва глаза закрывала. А тебя даже рядом не было, гад, чтобы я могла убедить себя, что все нормально! Я три месяца не спала перед тем проклятым мостом! Мне прыгнуть в воду — уже просто облегчением казалось. Все в голове спуталось: явь, сон. Тебя нет… Себя теряла, — опять упрек, снова обвинение.

И боль. Господи! Откуда в ней столько боли?! Где вмещается?! Сколько она ее в себе носит?

А Кузьма не прерывает. Только черным взглядом смотрит, все сильнее сжимает челюсти.

— Ты знаешь, каково это — спать с кем-то лишь для того, чтобы меня было кому разбудить, когда ты мертвый приснишься?! — бросила в лицо то, что травило душу больше всего. — Соглашаться на компромиссы, отдаваться физически потому, что это рядом чье-то присутствие гарантирует?! И не говорить, почему воешь каждую ночь. Представляешь, как это, Кузьма?! — не голос — наждак.

Слова горло царапают.

Слезы вновь затуманили взгляд. Его черты расплывались. В ушах стучит пульс. Словно часовой механизм в голове тикает. Как бомба.

А он ее руку держит. И Кристина не забирает.

— Хотя Рус и так понимал, кажется. Потом перестал спрашивать. Мать дольше пытала. С Романом проще было, я от самого его присутствия рядом просыпалась. Если коснется случайно. Чужое, не мое совсем… Но хоть от кошмаров избавляет… И тебе назло! Чтобы было, как ты сказал. Хотел, чтобы у меня в доме мужик был, на которого рассчитывать вроде можно? Всегда рядом, в мелочах положиться можно — получи! Чтобы видел: что ни тебе, ни мне от этого не легче! Чтобы ревновал и мучился, как я мучилась!

Впервые в жизни это голосом произнесла. На него смотреть не могла сейчас. Самой больно так, что сил нет. Снова выть диким зверем хочется. От обиды. И от отвращения к себе самой. От гнева на него.

— Сколько, мавка? — хрипло и опустошенно повторил он свой вопрос. — Сколько тебе это снится, любимая?

Наверное, не назови он ее снова так, сдержалась бы. А так…

Опять закричала. Просто, без слов. Грудью, горлом, выплескивая это из себя. Выдернула свою руку у него. Встала, отошла к стене. Обхватила себя руками, не сразу поняв, что начала раскачиваться.

— Постоянно, Кузьма! Слышишь?! Постоянно! Последние года два-три пореже, когда сказал, что вышел из дела. Когда снова обманул, а я так хотела тебе верить. Сегодня… — посмотрела на него снизу вверх сквозь слезы. — Я почти каждую ночь умирала вместе с тобой. Каждую ночь за эти годы! А ты мне говоришь: отпустила бы — полегчало?!

Не знала: на него смотрит, как на сумасшедшего, или сама давно разума лишилась? А внутри — даже не боль уже. Пустота. Выговорилась. Выпустила из себя это все впервые за долгие годы. В небольшое пространство этой палаты выплеснула, на него свалив все. И что дальше делать — не знала.

Уставилась в монитор, отсчитывающий показатели его жизнедеятельности, потому что в лицо смотреть — сил нет. Но и в этих скачущих цифрах всю боль Кузьмы видела. Все опустошающее признание им своей вины. Ненависти к самому себе.

Потому и не хотела говорить. Никогда не упоминала о своем потаенном с момента, как расстались. Слишком хорошо знала своего мужчину, чтобы представлять — как и это он на себя взвалит. Только не титановый же, как ни кочевряжится. Не все сердце и тело может вынести. Хоть и заслужил, наверное.

— Кристина. Маленькая…

Грудью хрипел. Не горлом. Как она кричала несколько минут назад. У него просто сил на крик не было. Вот и хрипел.

— Думал, что от этого как раз и освобождаю… Избавляю тебя от боли. Хотел, чтобы жила спокойно… В безопасности…

Кристина прижала пальцы к щекам. Растерла лицо.

И не отдохнула, и облегчения не почувствовала. Откат только от нервов и напряжения такой, что все вокруг снесло взрывной волной, считай. Разрушительная пустошь внутри нее. И снаружи та же пустошь ощущалась — он проецировал.

Здорово! В очередной раз друг друга грейдером «пережевали» своих упреков и обвинений. И что? Кому легче?

— Как чувствуешь себя? — наивно и глупо попыталась изменить тему. — Уже не морозит? Пить еще хочешь?

Вернулась к кровати, взяла стакан.

Но Кузьма только еле-еле головой покачал.

— Мавка… — шепотом, но даже в этот едва слышный голос такую боль и вину выплеснуть умудрился, что у нее в груди заболело. — Посидишь рядом, пожалуйста? — словно в этот момент поверил, что она развернется и уйдет, прикрыв дверь, как он когда-то, мучительно виновато попросил Кузьма.

Кристина не спорила. И не говорила ничего больше. Упреков не бросала. Уже не могла.

Села все на тот же подлокотник софы.

— Руку… дашь, маленькая? — тем же тоном спросил.

Это было ужасно.

Никогда от Кузьмы такого не слышала. Полного самоуничижения и ненависти к самому себе. Отсутствия непробиваемой уверенности в выбранном курсе движения, которая не отказывала ему даже при смерти.

В солнечном сплетении мучительно болезненный узел скрутился. Сжала пальцы, вдавила ногти в ладонь.

А он не настаивал больше. Посмотрел долгим-долгим взглядом. Тоже молча. Закрыл глаза. Лицо такое, словно внутри кислота разъедает кишки. Или она дренаж схватила и по брюшине у него тягает, вытаскивая нутро наружу. Но ни слова больше не говорит. Не считает себя вправе.

Не выдержала. С тихим то ли стоном, то ли воем, коснулась его щек, которые все же отмыла от крови, погладила лоб. Прижалась губами к его стиснутому рту. И сама сжала ладонь Кузьмы (которую он даже не поднимал уже, потеряв надежду и веру, что может требовать) своими пальцами.

— Я не представляю… Понятия не имею, как это все исправить, — таким хриплым, словно совершенно чужим голосом прошептал он, переплел их пальцы. — Ни одного варианта, мавка, как хоть каплю твоей боли мне искупить…

Распахнул глаза, уставившись на нее. А Кристина зарыдала в голос, уткнувшись в подушку рядом с его головой, впервые за всю их жизнь увидев покрасневшие и воспаленные белки карих глаз любимого мужчины, в которых выступили слезы.

Даже в детстве не видела, чтобы Кузьма плакал. Никогда.

Глава 16

Прошлое


Лето было жарким. Днем и ночью в квартире открывали все окна, но это помогало мало. Более-менее спасал вентилятор, но не будешь же держать его включенным постоянно? Потому так радовали редкие в этом сезоне прохладные дни. Как сегодня. Или это нервы были виноваты в том, что Кристину трясло и руки заледенели?

Окна в аудитории тоже были открыты настежь, впуская свежий воздух. Глупо, конечно, но она действительно сильно волновалась. Хотя сегодня всего лишь подавала документы в приемную комиссию. Что же в день первого экзамена будет?

Представить страшно. Правда, Кузьма обещал, что в те дни поедет с ней, уже договорился на работе об отгулах вроде. А вот сегодня она решила сама идти, чтобы не добавлять ему проблем, хоть любимый и тут предлагал поддержку. Но Кристина отказалась. Не хотела его лишний раз дергать. Не может же Кузьма так много дней пропустить на работе. Тем более что его взяли полноценно на работу на завод к Грише, которого тоже не хотелось подводить. Не совсем официально оформили, не на все время, что он там проводил, конечно. Все-таки они с матерями уговорили Кузьму не бросать учебу, хоть в полузаочном варианте. Но все же.

Зато он перестал работать грузчиком, что очень радовало Кристину. По крайней мере, любимый теперь не настолько жутко уставал. Она же видела, насколько он изматывался раньше. Сейчас же хоть высыпался, просыпаясь не в четыре, а в шесть.

Да и вообще, она заметила в нем какие-то изменения, которые не смогла бы описать внятно. Пробовала поговорить об этом с мамой Кузьмы как-то, но та не поняла, о чем Кристина говорит, не заметила, видимо, а сама Кристина не сумела объяснить толком. Но любимый менялся.

Это не казалось Кристине плохим. Нет. Наверное, даже немного наоборот. Этой зимой с ним происходило что-то, чему она не знала названия. То ли опыта не хватало, то ли понимания. Только Кристина ощущала, видела — Кузьме тяжело. И не столько в физическом смысле, хоть и тут нагрузки хватало. Эмоционально. Он буквально бесновался внутри самого себя. И при этом — каким-то образом пытался это сдержать, сделать невидимым для других. Она поначалу не могла разобраться: списывала на огромную занятость, на постоянную работу. Никто не стал бы отрицать, что Кузьма ужасно уставал. Да еще и учился. Ну или пытался.

Но потом Кристина осознала, что дело не в усталости.

Он ощущался ею не измученным или обессиленным. Наоборот. Словно бы дикое животное, волка, заперли в клетке. И он метался по замкнутому пространству с глухим рыком, разыскивая выход.

Кузьма не рычал, конечно. Нет. Однако Кристина чувствовала, как все в нем, в самой сущности любимого, буквально пульсирует напряжением. И это невидимое, но осязаемое настроение, тем не менее очень реально ощущалось ею вокруг.