— Ну, и как гуляется? Инфраструктура как? Привлекательная?

— Никак. Дома низкие, людей мало, магазинов мало. Вечеринки скучные.

— Зато у нас метро красивое!

— Это у нас в Москве метро красивое! А у вас вообще не понятно какое!

— У нас быстрое.

— А у нас, типа, медленное? У нас оно вообще!

— Зато у вас в Москве пробки!

— А у вас тут единственный проспект, и тот все время перекрывают!

— А у вас лица кавказской национальности!

— А у вас на улице ни одного нормально одетого человека не встретишь!

— А я?

— А ты? — Оля сверкнула глазами. — А ты тоже плохо одет! Ты вообще одет ужасно!

— Чем же тогда объяснить такой настойчивый интерес ко мне?

— Чей? Мой?

— Твой! Ко мне!

Они снова стояли, дыша огнем, пугая прохожих.

— С чего ты взял, что есть интерес?

— С чего? А действительно, с чего? Ничего ж не происходит, да?

— Ничего!

— Все в порядке, никаких изменений, да?

— Никаких!

— И я, значит, фигню несу сейчас, да? Выгляжу, как дурак!

— Ну, — Оля пожала плечами, — выглядишь ты неплохо, а дурак или нет — мне все равно!

Игорь понял, что надо было догнать и ударить. Но сейчас уже смысла нет. Уже сказала.

— Все равно? — Игорь сунул сигарету в зубы, дрожащей рукой высек искру. — Ладно. Тогда пока!

— Пока!

И он зашагал прочь, а Оля осталась стоять. Лицо у Оли было глубоко надменным, целых пять секунд оно было глубоко надменным. Через пять секунд Оля уже летела следом за Игорем.

— Дура! — жарко ругала саму себя Оля. — Дура! Дура! Дура!

Только разъяренный Игорь двигался значительно быстрее Оли, в каком бы состоянии она ни была. На мгновение Оля вышла на финишную прямую, даже видела развевающиеся фалды Игорева вампирского пальто. Но толпа как-то очень подозрительно быстро сориентировалась и сомкнулась, отсекая ее. «Потому что ты — дура!» — мрачно молчала толпа и с пролетарским презрением осматривала Олины золотые сапожки.

* * *

Накануне Нового года привезли диван. Его полностью переделали, оставив только цвет. Вся общественность собралась увидеть, как диван будут втаскивать в подъезд. К сожалению, шоу не получилось. Втащили легко и даже подняли на второй этаж без потерь. Ирина Павловна от разочарования напала на грузчиков и начала ругать за то, что топчут в ее подъезде своими нечистыми кедами. Лилия Степановна грузчиков защищала. Потом оказалось, что в квартиру Вадима диван все равно не входит, и сразу стало веселее.


— Я не понимаю этой логики! — кричал Вадим, топя педаль. — Что значит «не надо выпендриваться с рекламой»? Суть рекламы — выпендриться, чтобы привлечь внимание! Или я не прав? Скажи ты! Скажи, ну?

— Ну, — Таня улыбалась. — У нашей рекламы особенная стать! Надо уметь выпендриться так, чтобы никто не заметил, что ты это сделал!

— А не то что?

— Не то тобой заинтересуются специальные органы…

— Да за что? За то, что я развиваюсь, даю людям качественный товар и работать им даю? За что?

— Вадим, так исторически сложилось.

— Да бред это! Ясно? Вы что, не видите, что вокруг тонны бреда?

Таня решила молчать. Вадим и без того завелся не по-детски, ему еще машину вести по декабрьской грязи, ему еще весь день работать. Не надо поддерживать его ярость, надо ее сокращать.

— Что ты улыбаешься?

— Ничего, — а что, Таня улыбалась? Странно.

— Что, смешной я?

— Нет, нормальный.

— Да смешной, смешной, знаю. Приперся со своим опытом на чужой базар. Только, Таня, я думал, что логика — она всюду логика.

Таня улыбалась.

— Слушай, — Вадим окончательно успокоился. — Я, конечно, рекламу все равно сниму. Мне реклама как двигатель торговли нужна, а не просто так, деньги потратить. Я хотел с тобой посоветоваться… Ничего, что я с тобой советуюсь?

Очень приятно. Конечно, ничего! Конечно!

— Конечно, ничего!

— Ты уж меня извини, я злоупотребляю, может быть. Все чего-то советуюсь, советуюсь… С умным человеком всегда хочется советоваться.

Еще приятнее. Таня отвернулась к окну, чтобы не полыхать щеками слишком явно.

— Так вот, я хочу в рекламе жену мою снять, Олю.

Черт…

Ну, а что же тут такого? Вполне оправданное решение. Вадим имеет полное право снимать свою жену. Он даже обязан это делать, если параметры жены позволяют. А Олины параметры еще как позволяют.

— Я себя чувствую очень виноватым. Как приехали, с тех пор ни разу даже не говорил с ней толком. Закрутился с этими проблемами. А она у меня девушка молодая чувствительная…

Таня кивала, не отрываясь от окна. Было по-прежнему жарко, но уже как-то совсем не так хорошо, как пять минут назад.

— К тому же, она у меня актриса, модель, красивая и безработная. Я так сразу сорок зайцев убиваю… И на гонораре экономим, а?

— Да, это хорошая мысль, — охотно согласилась Таня. — Очень правильное решение!

— Правда? — от печали Вадима и следа не осталось. — Ну, спасибо, друг!

Сейчас еще хлопнет ее по плечу. Как друга.

Нет, не хлопнул.

И на том спасибо.


Оля долго набирала Вадима, грязно ругалась, но голос в телефоне настаивал на том, что «абонент не доступен». Грузчики смотрели, Ирина Павловна и Лилия Степановна качали головами.

— Ну, блин, несите в другую квартиру тогда! Оля затолкала телефон в карман подальше. — Несите в седьмую! Пусть там стоит, портится, если вам в кайф все заново переделывать! Я, блин, не врубаюсь, на фига с вами договариваться на конкретное время, если вы все равно приезжаете, когда захотите!

— Лифт сломался у клиентов перед вами. Руками на девятый тащили…

— Да мне пофиг, куда вы там что тащили! Сначала полгода ждешь, пока вы переделаете свою же ошибку, потом полдня, пока довезете!

— Так фуру с материалами на границе арестовали!

— А пошли вы! — Оля не выдержала, ушла, оставив дверь недостроенной квартиры открытой. Пусть сами заволакивают, ставят, с Вадимом созваниваются. Задолбало!

Лилия Степановна немедленно взяла ответственность за установку дивана на себя, помогла грузчикам советом нашла

в пустой квартире самый светлый уголок, сгребла оттуда пустые бутылки, которые остались с Хэллоуина. Ирина Павловна по этому поводу отпустила парочку едких комментариев, но как только стало ясно, что есть необходимость в соседской помощи по уборке мусора, — ушла.

— Вы, мальчики, все ставьте, а я пока за веничком схожу!

И Лилия Степановна, хромая, спустилась к себе, отворила дверь, включила свет в вечно темной прихожей — и едва не лишилась сознания…

На протертом диване в гостиной, у всего мира на виду, лежал ее голенький сынок Алешенька и такая же голенькая квартирантка Настя Первая.

Лилия Степановна взялась за сердце, потом за косяк двери, потом за висок.

— Ой, — сказала Лилия Степановна густым, дрожащим голосом, — о-о-о-ой…

Настя Первая подняла голову, взметнув белыми волосами, весело пискнула и начала елозить по дивану в поисках одежды. Алешенька молчал и не двигался.

— Алешенька! Алешенька! — Лилия Степановна мучительно долго добиралась до дивана, плакала, останавливалась передохнуть, снова шла. Ей нужно было добраться до белого тела сына, но собственное тело не слушалось.

— Это все он! — кричала над ухом Настя Первая. — Это он! Вы знаете, какой он у вас озабоченный!

Лилия Степановна знала только одно: она сейчас доберется до Алешеньки и умрет рядом.

В этот момент сыночек развернулся на другой бочок и задорно захрапел. Тогда Лилия Степановна несколько подуспокоилась.

— Что с ним? Что с ним?

— Да спит он! — возмутилась Настя Первая. — Они ж все, эти мужики, спят после секса!

— После чего? — нет, умереть все-таки придется…

— Да вы так не пугайтесь! — Настя Первая уже намотала на себя какую-то одежду и теперь была деловита и энергична. — Ничего ужасного не произошло, в милицию я на вас подавать не буду!

— Какая милиция, Господи? Настя? Что случилось? У меня сейчас сердце не выдержит!

— Что случилось? Да то, что должно было! Я вернулась с занятий, а тут — этот маньяк как набросится на меня! Раз — и все!

— И что, что все?

— Что? — Настя зарделась, как маков цвет. — Изнасиловал!

— О! — Лилия Степановна упала мимо дивана и на пару секунд умерла.

Пришла в себя оттого, что в нее брызгали водой.

— Вы как? Вы там нормально?

— Настя… Настя… Что же это такое?

— Да ничего, нормальные мужские инстинкты.

— Да какой он мужчина? Он ребенок! Ребенок испуганный!

— Это он-то испуганный? Вам показать, какие синяки у меня на ляжках!

— Прошу вас, Настя, не надо! Не показывайте! Я не могу…

Настя устало вздохнула и начала усаживать, а потом и укладывать Лилию Степановну рядом с голым Алешенькой.

— Вы мне тут только не вздумайте помирать! — ворчала она, ворочая вялые тела будущих родственников. — Еще столько всего надо сделать, а вы тут помирать решили!

— Будьте добры, Настя, принесите мне воды… и нитроглицерин!

И Настя копалась в старушечьих аптечках, дула на обломанный ноготь, но все шире и шире улыбалась.

— Мы еще посмотрим! — и она капала нитроглицерин в чашку со щедростью мелиоратора. — Мы еще посмотрим!

Когда Лилия Степановна с трудом подняла голову, она увидела уже совсем сияющую, довольную Настю и поднос с лекарствами.

— Пейте, мама! — сказала Настя Первая и погладила Лилию Степановну по руке. — Вам надо быть сильной и здоровой, нам еще много чего сделать надо!


Игорь проснулся поздно, долго прислушивался к жизни за дверью — нет ли Тани и Ирины Павловны? Нет. Тогда можно выходить.