— С твоим.

Таня посмотрела на Вадима, Вадим на Таню. Полное непонимание, хотя и тревоги особенной пока нет.

— А почему не откроют? — Вадим нажал на кнопку звонка сильнее. Слышно было даже здесь, на площадке первого этажа, как он орет-заливается.

— Ну, не открывают обычно, когда такое делают.

— Какое? — Вадим оставил звонок в покое и двинулся вниз. — Какое это «такое»?

Алия выдержала его взгляд, хотя Танина морщинка на лбу ее огорчила.

— Они там любят друг друга.

Пауза.

Еще пауза.

Темнота.


— Ну, за Новый год! — сказал знакомый дизайнер. — За то, чтобы в следующем году нас не только хвалили за наш креатив, но и платили за него!

— И за то, чтобы все наши враги заболели свиным гриппом!

— И все враги нашей синеглазой страны!

— И за то, чтобы финансовый кризис не коснулся никого из нас!

— И за то, чтобы не было войн, предательств и венерических заболеваний!

— И за мир во всем мире!

Настя Вторая смеялась, слушая своих безумных приятелей. Играла музыка, шел Новый год.

— А я хочу, чтобы в Новом году моя Настя от меня никуда не ушла!

О ком это Алешенька? Настя внимательно посмотрела, даже нахмурилась, но он уже трескал свои блинчики.

— Да будет так! — подытожил дизайнер.


Вадим помчался наверх, начал молотить в дверь кулаками, ругаться. Таня просто села в уголочек и там плакала.

Выбежал протрезвевший Митя. Начал оттаскивать Вадима от двери, уволок к себе. Алия не тронулась с места, только закурила вторую.

— He жалей об этом, — сказала она Тане. — Вы больше не были друг другу нужны! Хочешь выпить?

Таня покачала головой.

— Не надо тут сидеть. Холодно. Идем в дом.

В принципе, действительно. Что сидеть.


В квартире Алии устойчиво пахло грозой и жареным. Новым годом и Смертью. Тристан и Эрик счастливо орали что-то в гостиной, перекрикивая телевизор. Там же на полу сидели странные люди, гости Алии и Мити. Но было видно, что вмешиваться в чужую криминальную лав стори гости не собираются, поэтому корректно пьют без хозяев.

— На кухне они, — сообщила неизвестная девушка.

Странно, все знают, кого ищет Таня. Наверняка знают и причину. Только Таня ничего не знала.

На кухне дымили сразу все — и Вадим, и Алия, и Митя, и плита, и духовка. Крохотная форточка не справлялась с трафиком дыма. Таня прислонилась к стене, не входя в кухню, — и без того воздуха не хватало.

— Продолжай, — хриплым голосом говорил Вадим по телефону. — Нет, все в порядке. Я тебя внимательно слушаю! Очень внимательно!

Алия гладила Вадима по плечу.

Разговаривает с Олей… И где-то рядом с Олей Игорь…

— Ах, ты давно поняла… Как давно? День назад? Месяц? А, вот так даже? Долго же ты терпела, бедняжка! Нет, я в порядке!

— Пить будешь? — спросил Таню Митя.

Таня покачала головой. Зачем еще и пить. И без того…

— Дикие люди! — Митя налил себе водочки. — Я бы пил! Этот отказался, ты тоже… Вы хоть поругайтесь, я не знаю, посуду побейте…

— Они сильные! — заметила Алия.

— Господи, куда я попал? Все кругом сильные, один я — чмо! Выпью с горя… Где же кружка?..

— Ты обещал сегодня пить только шампанское!

— Вот и женись после этого! — Митя восторженно выплеснул водку в раковину. — Если не изменяет, то издевается! Что за женщины пошли! Нет уже той покорности! Вот раньше мужик жил, как в сказке!

— Нет, Оля, я не собираюсь больше это обсуждать! Хотя будет лучше, если ты соберешь свои вещи, и… Куда? Не знаю, Оля… И поверь — мне все равно!

— Сейчас будет хату требовать! Половину оттяпает точно! — совсем развеселился Митя.

Таня закрыла глаза.

Вадим бросил трубку и дрожащими пальцами попытался погасить сигарету. Промазал, попал на клеенку.

— Все нормально! — Алия смахнула пепел на пол. — Ты не уходи в себя! Ты говори с нами!

— Не боись, старик! Сейчас мы выпьем, развеселимся. Пойдем твою жену стыдить!

— Митя! Умолкни!

— Алия, любимая! Сколько тебя учить! По-русски не умолкни, а заткнись!

— Заткнись!

— Во! Это — мой язык! — Митя поцеловал жену. — Не грузитесь, пацаны! Все пройдет! Хотите пыхнуть для остроты? Можно еще устроить групповой секс на лестнице, как акт протеста. Можно попросить моих друзей, они нассут у нее под дверью! Мы все можем, когда мы вместе! Вместе — мы сила!

— Митя! Заткнись! Умолкни!

— Таня!

Таня подняла голову. Это кто ее зовет? Это Вадим. Смотрит, бледный, как… Как… Очень бледный…

— Таня. Возьми ключи, сходи ко мне. Там елка. Возьми эту елку и отнеси Светлане Марковне. Пожалуйста.

— Хорошо, — Таня покорно протянула руку. Рука тоже — бледная.

Вадим потянулся к ней, тяжело толкая животом стол. Движения медленные. Поискал в кармане, уронил что-то. Достал увесистую связку.

— Вот этот ключ… Или этот… Не помню…

— Я разберусь.

И только на лестнице Таня поняла, что не может подняться на второй этаж. Второй этаж весь был испорчен, загажен, опасен. Весь второй этаж шатало и трясло. Любой, кто хотел подняться на второй этаж, подвергался опасности.

С другой стороны, надо было что-то делать. Как-то функционировать, иначе весь кислород уходил на осмысление происходящего. А оно не поддавалось осмыслению, и в организме ежесекундно происходил коллапс, отчего Таню трясло и лихорадило не меньше, чем второй этаж.

Она все-таки поднялась.

В квартире Вадима было тихо и печально, несмотря на дизайн. Елка молчала, не звенела серебряными колокольчиками — была искусственной, и игрушки тоже искусственные. Замок закрылся без скрипа. Тишина и горе.

И тут Таня не выдержала, подкралась к двери седьмой квартиры и прижалась ухом к ее нечистой поверхности.

Тишина.

Таня стояла в странной позе, вжималась в дверь, молоточки и наковальни в ее ухе работали, как ненормальные, впитывая даже стук снега по подоконнику в проклятой квартире. Но больше ничего…

Остаться здесь, у двери. Когда-нибудь он выйдет. Просто посмотреть ему в глаза.


Настя Вторая успела несколько раз толкнуть Алешеньку в снег, прежде чем он рискнул сделать то же самое. Было у Насти инфантильное, эксцентричное желание поваляться накануне Нового года в снегу. И вот свершилось.

— Давай, падай рядом!

— Там холодно!

— Да ладно ты! Ты ж одет, как чукотский охотник!

— Мама будет ругать!

— Ты уже взрослый! Ты можешь сам принимать решения!

— Мама говорит, что я не должен быть самостоятельным, потому что не умею отличить опасное от неопасного!

— Как это не умеешь? — Настя Вторая приподнялась на локте, приминая снег. — Сегодня ты несколько раз не разрешил мне идти на красный!

— Да. На красный свет ходить нельзя! Красный свет — прохода нет!

— Кипяток — это опасно?

— Опасно!

— Открытый балкон на десятом этаже — опасно?

— Опасно!

— Полежать в снегу — это опасно?

— Опасно.

— Нет, Алешенька! Лежать в снегу в течение пяти минут совсем не опасно. Опасно лежать в снегу голым час!

— Я не буду лежать в снегу голым час!

— Тогда иди сюда на пять минут!

— Хорошо.

В общем, Настя окунула его в снег в четвертый раз. Смотрели на звезды.

— Вот что, аналитик, пообещай мне, что завтра позвонишь и расскажешь, как встретил Новый год!

— Хорошо. А ты куда пойдешь?

— А, к друзьям в общагу. Куда мне еще идти?

— К нам! Мама сделала селедку под шубой!

— Нет, спасибо! Даже ради селедки я не буду смотреть на твою Настю!

— Даже ради селедки? — Алешенька страшно удивился. — Даже ради селедки?

— Да! Даже ради селедки!

Потом пришлось объяснить Алешеньке, что нужно подавать даме руку, когда встаешь из сугроба, а дама там еще валяется. Не то, чтобы Насте Второй требовалась помощь при вставании, — она и сама могла помочь встать кому угодно. Просто надо было учить недотепу реальной жизни в реальном обществе. А то цветет себе в горшке на завалинке, заботливо прикрытый салфеткой.

Возле подъезда произошла заминка. Настя не знала, поцеловать его на прощанье или нет. Как-то по-детски это, буськать в щечку. Как-то по-дурацки. С другой стороны, просто пожать руку или дать по плечу после такого классного вечера тоже не катит.

— Короче, я пошла!

— До свидания!

— Спасибо за вечер! С наступающим!

— Тебя тоже с Новым годом!

Настя развернулась и пошла, заставляя себя не махать ему рукой, не хватало еще. Внутри было светло и печально. Хорошо туснулись.

Вдруг Алешенька заверещал, заорал страшным голосом.

— Что случилось? Что? — Настя уже бежала назад, скользя по снегу, спотыкаясь об обломки детских качелей.

— Дверь не открывается! Не открывается! — Алешенька дергал дверь подъезда и плакал.

— Тише, стой! — Настя попыталась отодрать его пальцы от дверной ручки. — Тише! Сейчас открою!

Нелегко далась ей борьба с тридцатилетним дядькой. Спустя минуту Алешенька ныл в сторонке, а Настя разминала помятую кисть.

— Смотри, — она взялась за ручку, — открывается очень просто. В другую сторону… Ты что, никогда сам дверь не открывал?

— Никогда! — честно признался Алешенька. — Всегда мама!


У Тани началась какая-то очень глубоководная истерика, ее сотрясало и дергало, ей икалось, стоналось и плакалось как-то совсем неконтролируемо. Она нашла способ поднять руку повыше, сжать кулак и отвести подальше, чтоб с размаху въехать в эту поганую дверь. Ничего не делать нельзя. Бить, пока не откроют, или пока дверь не проломится под силой гнева.