Колтон изо всех сил старается сохранять серьезность, но уголки губ предательски подрагивают.

– Нам лучше снять одежду, – предлагаю я, когда ощущаю, что замерзла.

На лице Колтона появляется широкая улыбка. Он поднимает бровь.

– Вот так, значит?

Заливаюсь смехом:

– Двусмысленно выразилась. Я имела в виду…

И от его улыбки у меня розовеют щеки. Снова пытаюсь заговорить:

– Я имела в виду, что нам холодно, мы все мокрые, и ты можешь…

Он тихо смеется и тянется заправить прядь волос мне за ухо. И когда его пальцы дотрагиваются до моей кожи, в воздухе что-то неуловимо меняется. Дождь обволакивает серой пеленой весь мир, кроме нас двоих. Я наклоняюсь к Колтону.

Он мягко обхватывает меня руками и переносит к себе на колени. Мы сидим лицом к лицу. С моих плеч соскальзывает полотенце, и по телу пробегает дрожь. Я чувствую лишь тепло его пальцев, когда они скользят по моей спине, зарываются в мокрые кудри, а потом движутся вверх к шее и плечам. И везде, где они касаются меня, словно остается след из крошечных искр. Я целую Колтона. У его губ вкус дождя и океана.

Вдалеке грохочет гром. Я чувствую, как внутри нас нарастает желание. Поцелуи становятся все более жадными, а тела сильнее прижимаются друг к другу. Колтон сбрасывает с себя полотенце, и я касаюсь губами его шеи, в то время как руки спускаются по его груди к низу живота.

Он резко притягивает меня к себе, снова целует, и я хватаюсь за край своей майки. Тяну мокрую ткань вверх, слегка вздрагиваю от холода, а затем нащупываю застежку лифчика. Когда бретельки соскальзывают по рукам и я скидываю бюстгальтер на пол, Колтон делает резкий вдох. Он берет мое лицо в ладони, прижимается ко мне лбом и тяжело дышит. Все размыто. Мы смотрим друг другу в глаза.

Дождь все еще стучит по крыше. Чувствую, как у меня неистово колотится сердце.

Колтон чуть отклоняется назад и нежно проводит большим пальцем по шраму на моей губе. Я жмурюсь, и в этот же момент Колтон целует его, но снова отстраняется. Я открываю глаза и вижу, что он держится за подол рашгарда. Секунду колеблется, но все же стягивает его через голову, и мы замираем друг напротив друга – обнаженные в полумраке.

У меня прерывается дыхание, когда я бросаю взгляд на его грудь. Шрам начинается чуть выше впадины между ключицами и тянется вниз ровной тонкой линией. Я ощущаю, как он смотрит на меня, ждет моей реакции, и испытываю непреодолимое желание дотронуться до этого шрама. Поднимаю ладонь, но она неуверенно застывает в воздухе.

Колтон без лишних слов берет мою руку и прижимает ее к груди, и я ощущаю быстрые удары его сердца. Оно стучит в такт с моим.

– Куинн…

Он шепчет мое имя, и я подаюсь ближе. Думаю только о нас, о том, что происходит здесь и сейчас. Падаю на кровать и тяну Колтона за собой, пока он не прижимается ко мне всем телом.

Его губы спускаются вниз по моей шее, нежно касаются ключиц, потом возвращаются к лицу, и мы целуемся. И в этот момент забываем наше прошлое. Забываем обо всем на свете, кроме нас и этого вечера. Забываем о наших шрамах, о боли, тайнах и стыде. Они растворяются в шуме дождя. В нашем дыхании. И в стуке сердец.

Глава 29

В жизни бывают минуты, когда так наполнено сердце, Что при малейшем толчке иль если падет в него слово Камешком легким, оно готово уже расплескаться, Тайну свою, точно воду, на землю пролить невозможно.

Генри Уодсворт Лонгфелло. «Сватовство Майлза Стэндиша» [7]

КОГДА Я ПРОСЫПАЮСЬ, первое, что чувствую, – как ритмично поднимается и опускается грудь Колтона, на которой покоится моя голова. Я лежу в его жарких объятиях, но все равно ощущаю стоящую в воздухе холодную промозглость, и от этого мне хочется прижаться к нему еще сильнее – ближе к теплу его кожи и ударам сердца. Я так долго считала, что оно принадлежит Тренту. Но теперь точно знаю: это сердце Колтона.

Открываю глаза, вижу изгиб его подбородка, обнявшую меня загорелую руку и сразу вспоминаю мягкое прикосновение его губ под настойчивый шум дождя. Тогда наши сердца, его и мое, слились в едином ритме. Эти минуты принадлежали только нам, и больше никому.

В запотевшие окна пробивается бледный свет. На улице еще немного моросит. Шелест дождя перемежается с редким гулким стуком капель, которые стекают на крышу с раскидистого кипариса.

Я кладу ладонь на шрам, затем провожу кончиком пальца по его шее, и он шевелится, ощутив мое прикосновение. Делает глубокий вдох, накрывает мою руку своей, перемещает себе на грудь и улыбается.

– Привет, – говорю я с внезапной застенчивостью, хотя мы все еще крепко прижимаемся друг к другу под одеялом.

Колтон приоткрывает один глаз, потом второй. Чуть опускает голову, чтобы взглянуть на меня.

– Значит, мне это не приснилось. – На его лице расцветает широкая улыбка. – В отличие от всех предыдущих моментов.

Я смеюсь и игриво толкаю Колтона плечом, но воспоминания о нашем вечере и мысль о том, что я ему нравлюсь, наполняют меня теплом. Тянусь к его губам, он нежно обнимает меня, и кажется, что мир вот-вот исчезнет, но тут раздается писк моего мобильного. Начинаю его искать, но Колтон притягивает меня к себе и бормочет после долгого поцелуя:

– Давай пока об этом не думать.

И я не могу ему отказать. Телефон некоторое время продолжает жужжать, а потом замолкает. После этого приходит оповещение о новом голосом сообщении. Испытываю легкое волнение. Я же сказала Райан, что поехала к Колтону. Может быть, она просто хочет спросить, как дела?

В обычной ситуации я бы не придала этому значения, но все-таки прошла гроза, а я совсем не там, где обещала быть, поэтому начинаю тревожиться, выскальзываю из объятий Колтона, подтягиваю одеяло к груди и хватаю мобильный.

Когда я вижу экран, у меня внутри все обрывается.

Двенадцать пропущенных звонков.

Мама. Райан. Бабуля.

Снова и снова.

– О боже.

Колтон резко поднимается на кровати.

– Что? – спрашивает он. – Что такое?

Я пытаюсь справиться с волнением и включить голосовую почту.

– Я… Я не знаю, может быть, что-то…

Меня прерывает настойчивый голос Райан:

– Куинн, папе плохо. Немедленно приезжай в больницу.


Перед нами распахиваются двери приемного отделения. Вместе с острым запахом антисептиков на меня резко накатывают воспоминания о том дне, когда я в последний раз приезжала в эту больницу. Чуть больше года назад. Я была сама не своя, все еще сжимала в руке кроссовку Трента, а папа стоял у стойки регистратуры и задавал медсестрам вопросы. На меня смотрели убитые горем родители Трента. Его уже увезли из отделения. Все решения были приняты, бумаги подписаны, священник вызван. С ним попрощались без меня.

Замираю на месте, пытаюсь дышать, но ноги становятся ватными.

– Эй, – Колтон поддерживает меня за локоть, – ты как?

Открываю рот, чтобы ответить, но вижу свою семью. Они сидят на тех самых бежевых стульях, на которых сидели мы с папой, пока ждали, когда нам разрешат увидеть Трента и попрощаться с ним.

Теперь здесь мои родные. Они напряжены и не произносят ни слова. Мама смотрит куда-то перед собой и явно не замечает ничего вокруг. Она разбита. Наверняка думает о том, все ли она делала правильно и можно ли было что-то изменить. На Райан одежда, в которой она обычно пишет картины. Сестра смотрит в одну точку и не двигается. Она готова расплакаться, но изо всех сил сдерживает слезы. А бабуля сидит очень прямо и сжимает сумочку. Она кажется такой спокойной посреди бури.

Колтон ласково берет меня за талию.

– Это твоя семья?

Я киваю и готовлю себя к страшному слову инсульт. Быстрым шагом пересекаю комнату. Первой лицо поднимает Райан, и ее глаза округляются, когда она видит нас. Лишь тогда я понимаю, как нелепо выгляжу со спутанными волосами и размазанной тушью, в еще влажной толстовке Колтона.

– Что случилось? Папа в порядке? – Я чувствую подступающие слезы. И не важно, каким будет ответ. – У него был инсульт?

Мама поднимается и так крепко меня обнимает, что я начинаю готовиться к худшему. Через какое-то время она расслабляет руки, но не разжимает объятий.

– Мы точно не знаем. Его пока осматривают. Нам скоро все скажут.

– Как это произошло? Почему… Я думала, у него…

Останавливаюсь, потому что понимаю: в последнее время я вообще об этом не вспоминала. О папиных лекарствах, осмотрах, симптомах. Думала, что он в порядке. Что ему ничто не угрожает. Позволила себе забыть, что такого не бывает.

– Он помогал мне с картинами, – произносит Райан. Она так и продолжает смотреть в пол. – И потом… Он внезапно стал очень нелепо говорить. Я подумала, что он шутит, и засмеялась.

Сестра поднимает на меня взгляд. В ее глазах стоят слезы.

– Засмеялась, а у него глаза закатились, и он упал. Просто взял и упал… – Пальцы на коленях сжимаются.

Бабуля кладет поверх руки Райан свою ладонь, чтобы она успокоилась:

– А потом ты поступила как надо и набрала 911. И это все, что ты могла в тот момент сделать.

Сестра выпрямляется на стуле:

– Нет, я сразу должна была все понять. Нужно было позвонить раньше…

В разговор вмешивается мама. Она не хочет, чтобы Райан винила себя.

– Милая, ты сделала все, что было в твоих силах. А все остальное не в твоей власти.

Кажется, мама сама не верит своим словам. Вижу, как она корит себя за то, что не предприняла все возможные меры, чтобы уберечь отца. Мне хочется достучаться до нее. Сказать, что она просто не могла этого предугадать. Что иногда, несмотря на все наши желания и сожаления, мы не в силах ничего изменить.