Я запускаю руку в его джинсы, но от меня уже ничего не требуется. Как только пальцы касаются шёлка головки, они окунаются в тёплую вязкую жидкость.

Таль хрипит мне в ухо, мои волосы прилипли к его влажному рту.

Его пальцы всё ещё во мне, там, где саднит. Там, где нет и не будет ни капли влаги.


— Гера… клянусь, я даже в юности не позволял себе такого… что ты со мной делаешь?.. — Таль целует меня, пока я ласкаю пальцами его обмякший член. — Простишь меня за несдержанность? — виновато проводит ладонью по сухой промежности. — Я смогу доставить тебе удовольствие, вот увидишь! Здесь не место, а в следующий раз я всё сделаю правильно, найду способ тебя возбудить…

Не найдёт, но я и не ищу удовольствий. Душа отвергает наслаждение тела, поруганного и грязного, и я не пытаюсь с этим спорить.

Таль обещает, заверяет, целует в уголки губ, и я улыбаюсь в ответ.

Потому что я хочу ему верить.

Я верю, что смогу его любить.


А ещё я хочу, чтобы Таль поскорее уехал. Он уговаривает бросить дела и поехать к нему домой, но я придумываю множество отговорок и прощаюсь.

Проследив, как удаляется его мотоцикл, я бегу домой, не ощущая тела, не думая. Сейчас я не могу мыслить рационально, я просто бегу.

Влетаю во двор и вижу ЕГО. Он знал, что я избавлюсь от Таля и вернусь, поэтому не сдвинулся с места. Так и сидит посередине скамейки. Смотрит на меня, строгий, серьёзный, замотанный в осуждение, признающий только его сценарий жизни.


Набираю полные лёгкие воздуха и бегу к нему. Ничего не замечаю и не чувствую, хочу с разбега разбиться о его грудь, выкрикнуть в его лицо всю агонию, отомстить ему, будто он — сама судьба.

Он следит за моим приближением с каменным лицом.

До скамейки осталось не больше двух метров. Я невменяема, вот-вот впечатаюсь в него на полной скорости. Убью и его, и себя.

Зрение сузилось тоннелем, и я вижу только его, только ненавистную цель.

Два охранника внезапно оказываются рядом, синхронно хватают меня под руки, и я бьюсь, как парус на ветру. Изгибаюсь бешеной дугой перед невозмутимым мужчиной.

Свитер задирается, и мужской взгляд спускается по обнажённому животу до расстёгнутых джинсов, до разъехавшейся молнии, до кружева трусиков в раскрытой ширинке. В безумном порыве бега я не заметила, что так и не застегнула пуговицу после ласк Таля. Молния разошлась, и с каждым моим рывком джинсы сползают всё ниже.

Я замираю, повиснув дугой.


Чужой, нежеланный взгляд страшнее мести. Хлыстом обжигает мой живот, бьёт по лобку через полупрозрачную ткань. Он словно видит отпечатки чужих пальцев, вниз, вглубь, до сухого мёртвого места внутри. Сжигает чужие следы взглядом, сдирает запачканную кожу. Живьём.

С усилием поднимает мрачный взгляд и смотрит на мою правую руку, на испачканные в сперме пальцы. Он не может об этом знать, но… знает? За нами с Талем следили? Назло ему потираю подушечки пальцев друг о друга. Сперма успела засохнуть и ссыпается на землю невидимой пылью.


— Отпустите её! — приказывает. Осмотрев двор, охранники послушно отходят в сторону.

Я не двигаюсь. Ноги парализовало, связало, спутало невидимыми стеблями, тянущими меня под землю. Бахрома сползающих джинсов утопает в грязи. Внутри ураган чувств, но немыслимо расточать его на мелкие движения и слова. Только на что-нибудь значимое, на толчок в грудь, достаточно сильный, чтобы опрокинуть и мужчину, и скамейку.

Но у меня нет таких сил, поэтому я молча встречаю мужской взгляд неопределённого цвета и содержания.

— Помогло? — спрашивает, кивая на мою расстёгнутую ширинку.

— Убирайся отсюда и больше никогда не возвращайся! — мои злые слова врезаются в тишину двора.

— Неужели ты думаешь, что похотливый сосунок справится с твоим прошлым?

— Это не твоего ума дело!

— Не справится! Он не видит дальше конца своего члена!

— Не смей! Не смей! — шагаю к нему, повышая голос. Охрана настораживается, но я останавливаюсь и без их вмешательства. Всем телом упираюсь в невидимую стену прошлого. Она удерживает меня от того, чтобы не разбиться о нежеланное мужское тело. Вдребезги.


Он резко поднимается на ноги. Его ничто не сдерживает, ни в словах, ни в действиях. А я словно в путах, в шоке. Я так близко к прошлому, что не могу дышать. Ужас застилает зрение, всё вокруг плывёт, сознание ускользает. Это гипноз, не иначе.

Глядя мне в глаза, мужчина протягивает руки и застёгивает мою ширинку. Вслепую возится с пуговицей, и прикосновение тёплых пальцев к коже заставляет поджать живот.

Одёрнув перед моего свитера, он достаёт носовой платок. Отутюженный, только вышитых инициалов не хватает. Не разрывая взгляда, берёт меня за руку и вытирает мои уже сухие пальцы. Сжимает слишком сильно, трёт, словно пытается содрать кожу, коснувшуюся чужого члена. Потом, брезгливо поджав губы, запихивает край платка в карман моих джинсов. Ткань колышется на ветру белым флагом поражения.

Он обо всём знает, словно видел нас с Талем собственными глазами.

— Похотливый сосунок тебе не поможет, — выдаёт вердикт. — Таким, как он, срывает крышу от любой недоступной бабы, и они гоняются следом, пока не получат своё. Он никто, тряпка, пустое место. Я надеялся, что ты образумилась, но очевидно, нет. Когда наиграешься, звони!

Он достаёт из кармана визитку и разглядывает меня, ищет подходящее для неё место. Находит. Указательным пальцем поддевает верх джинсов вместе с трусиками и засовывает визитку внутрь. Картонные углы покалывают кожу там, где всё сухо и мертво.


Он уходит.

И тогда я просыпаюсь от гипноза и рвусь вслед за ним. Он не спешит, но я всё равно не успеваю. Поскальзываюсь в грязи, почти падаю. Мир идёт волнами, будто мы с ним существуем в разных реальностях. Я двигаюсь в замедленной съёмке, и в каждом кадре — безуспешный рывок к обидчику, чтобы растерзать, растрясти, наказать за гадкие слова и поступки.

Он не верит, что я выживу. Не верит, что я смогу.

Он презирает мою боль, мою жизнь. Ломает меня каждой встречей. Отпускает меня, потом находит и ломает снова.


Он знает, что я бегу за ним, но не оборачивается. Не боится удара в спину. Садясь в машину, бросает: — Одумаешься, сообщи! — и даёт отмашку шофёру.

Я слежу за удаляющейся машиной, потом кидаю визитку в грязь, втаптываю её, втираю до чёрной массы.

Я никогда ему не позвоню. Никогда. Будь он проклят!


Только в подъезде, в его смрадной одинокой тишине я прихожу в себя. Красное марево гнева рассеивается, и постепенно просыпается разум. Выйдя обратно во двор, я выкапываю визитку из липкого месива, рву её на части и несу домой в грязной руке. Не хочу оставлять улику. Свидетели нашей встречи могут её достать. Могут узнать многое, моё прошлое.

Проходя мимо скамейки, бросаю на неё горсть грязи, чтобы он больше туда не сел. Чтобы не вернулся.

Мужчина, преследующий меня всё это время. Мэр моего родного города. Отец моего бывшего ученика.

Дмитрий Волинский.

Я докажу, что Волинский не прав.

С этой мыслью я вхожу домой, с ней же ложусь спать. Таль не похотливый сосунок, наоборот, он настоящий мужчина. Да, он порывист и настойчив, но разве не положено бороться за желаемое? Таль заботливый, страстный, он искренне хочет мне помочь. Будто в подтверждение моих мыслей, приходит сообщение.

«Ты сегодня ночью работаешь?»

«Да, работаю, но не беспокойся, я доберусь сама»

«Я буду ждать у подъезда»


Когда я спускаюсь вниз, зябко ёжась от ночной свежести, Таль уже держит шлем наготове. Даже предлагает помочь с уборкой, но я отказываюсь. Пока я работаю, он спит, прислонясь к дереву, потом отвозит меня домой. После вчерашней несдержанности он чувствует себя виноватым, поэтому не навязывается. Мы заходим в подъезд, и я вижу немой вопрос в его глазах.

Я в нерешительности, и тогда Таль проводит кончиками пальцев по моей щеке и улыбается.

— У меня крыша из-за тебя съехала, прости дурака! Я уж было отчаялся, и тут ты призналась, что я тебе нравлюсь… вот я и сорвался. Я буду терпелив, обещаю.

Таль улыбается. Если я попрошу, он уйдёт, не станет настаивать.

Я смотрю на пустую скамейку перед домом. Комки грязи всё ещё на ней, лежат напоминанием. И предупреждением.

Откладывать нельзя, пора сделать выбор: либо я доверяю Талю, либо нет. Если доверяю, тогда скажу ему правду, и мы со всем справимся вместе. А если не смогу довериться, то придётся уехать. Денег мало, но придётся.

Бежать или довериться. Довериться или бежать.

Глядя на скамейку перед домом, я принимаю решение. Оно даётся с трудом, со странным щелчком внутри, будто лопнул канат страховки.

Я ловлю взгляд Таля и киваю. Веду его наверх.

От волнения я ступаю как по облакам, спотыкаюсь. Я так не волновалась, даже когда теряла девственность. Возможно, я бы не решилась на близость с Талем, если бы не вчерашняя стычка с Волинским. Если бы он не оскорбил Таля, не назвал его похотливым сосунком. Я подавляю в себе мысль, что делаю это назло, пытаюсь доказать обратное. Прячу крамольную мысль туда, где не слышу её занудный голос.

Таль не похотливый сосунок, он действительно хочет мне помочь. И меня хочет. Всю. До конца. Поэтому он и горяч, и порывист, и ревнив.


Мы крадёмся в квартиру, чтобы не разбудить хозяйку. Пока я принимаю душ, Таль устраивается в моей постели.

Я возвращаюсь в комнату, мои руки дрожат. То, что сейчас произойдёт, может стать началом нового, концом старого и отпущением грехов. Я готова к этому.

За окном рассвет. Теперь я езжу в забегаловку к половине четвёртого, и сейчас уже почти шесть утра. Талю скоро на работу, но он не торопится. Лежит поверх одеяла полностью одетый и смотрит на меня. Он ждёт моего решения. Сам при этом прячет сбившееся дыхание, ведёт блестящим взглядом по моим влажным после душа ногам и ждёт.