— Это ужасно! — говорит, откашливаясь.

— Да, это ужасно, — подтверждаю пустым голосом.

— О таком читаешь в газетах, слышишь в новостях, но чтобы вот так, лично… — Он снова говорит про себя, про свой шок. Про своё личное столкновение с кошмаром в моём лице. Словно очнувшись, добавляет: — Я не представляю, как ты перенесла такое…

Не перенесла и никогда не перенесу, но выразить это в словах невозможно.

— Я пытался угадать, что у тебя за проблемы. Думал, что-то простое… типа муж изменял или бил…

— Домашнее насилие «простой» проблемой не назовёшь, — отзываюсь глухо.

— Нет, конечно, но я имел в виду… проще, чем… это.

«Это». Я бы многое отдала, чтобы больше никогда не думать и не вспоминать об «этом».

— Гера, ты должна понять… я… в шоке. Любой другой на моём месте отреагирует так же. Это же… ну… — Таль передёрнул плечами, — бля… ужасно.

Таль действительно хотел помочь, но, столкнувшись с правдой, потерял ориентацию. Настолько, что до боли сжимает моё плечо и смотрит беспомощным, почти детским взглядом. Он надеется, что я помогу ему справиться с его собственной реакцией на моё прошлое.

Мужчина, в котором я ищу спасение, ждёт помощи от меня.

И тогда я просыпаюсь от гипноза, в который позволила себе впасть, просыпаюсь от веры в лучшее. Однажды, в самом начале, я уже верила в хорошее. Ведь невиновные не страдают, не так ли? Так и верила, дура, пока меня не распяли, и пока я не распяла себя сама.

Ничего хорошего мне не причитается, поэтому…

Я мысленно прощаюсь с лежащим на мне мужчиной.

«Нас» уже нет, да и не было вовсе. Был только порыв, азарт со стороны Таля. А теперь он пожалеет о каждом прикосновении ко мне. К женщине, которой касался ОН. Мой муж.

В остекленевших глазах Таля, в потерянном подёргивании губ я вижу правду. Ту самую, о которой позволила себе забыть. А ведь я знала чуть ли не с первого взгляда, что Таль не выдержит моих секретов. Не выдюжит. Справиться с такой правдой можно только не думая и не чувствуя, но кто так живёт?

К сожалению, не я.

Считаю мгновения, как предсмертные удары сердца.

Дыхание Таля учащается, становится глубже, но, увы, это не возбуждение. Это осознание, мысли, образы, взрывающие его нутро. И вопросы. Жуткие, душедробительные вопросы, рвущиеся из него сквозь стиснутые зубы.

Спала ли я с мужем. Как, где, как часто…

Где он находил жертв.

Что делал с ними.

И многое, многое другое.

А в центре всего, как психоделическая вишенка на кошмарном торте, главный вопрос из всех…

Знала ли я.

Десятки людей, знакомых и нет, твердили одно и то же: что я не могла не знать или должна была хотя бы догадываться. Люди прячутся за уверенностью, что у такого греха, несомненно, есть признаки. Улики. Что-то очевидное, что я либо пропустила, либо не хотела замечать.

Таль не оригинален, он такой, как все.

— Как ты узнала? — спрашивает хрипло.

— От полиции.

— И ты ни о чём не подозревала?

Моё нутро затягивается льдом. Ещё немного, и чувства впадут в спячку, и тогда я смогу перенести любую боль. Увы, даже друзья и родственники задали этот вопрос и не раз. Любящие и любимые люди допустили возможность того, что я знала, но молчала.


Вес Таля давит на меня, затрудняет дыхание. Кожа сжимается, становится мала, слишком чувствительная и тяжёлая. Вырваться бы, вылупиться из неё, стать кем-то другим, потому что собой быть невыносимо.

— Нет, я ни о чём не подозревала.

— Ну… тогда тебе тяжело было о таком узнать… особенно если твой муж казался нормальным…

На дне его взгляда шок. Глаза расширены, и Таль вроде здесь, рядом, а на самом деле далеко в своих мыслях. Ведёт пустым взглядом и, заметив уже опавший член, вздрагивает. Хоть Таль и не был во мне, всё равно рефлекторно проводит по члену рукой, стирая частички меня. Мои отравленные, грязные следы.

Стрельнув в меня виноватым взглядом, наспех заправляет член в трусы.

— Скажи, как он находил жертв? Что он делал… куда ходил… где…

Моё тело обмякло на постели, сдавшись безысходности.

— Гера, не молчи! Ты не можешь обрушить на меня такую информацию, а потом закрыться!

Теперь, когда мысли Таля движутся полным ходом, он требователен и груб. С силой сжимает мои плечи, надавливая прямо на шрамы. Он ищет доказательств, что моя ситуация отличается от его реальности, что я пропустила очевидные знаки. Он не справляется с нашей близостью, с тем, что он хочет меня, а я… такая. Со мной случилось… такое.

Это не мой грех, но он отпечатался на мне навсегда.

Я всё понимаю, ведь у Таля есть дочь, поэтому его разум отторгает близость такого кошмара.


— Не молчи, Гера!!

Приходится найти в себе силы заговорить, от страха, что Таль разбудит хозяйку.

— Оказывается, существуют люди, продающие своих детей. Сергей много ездил по работе и… договаривался. Покупал.

— Девочек?

— Не только.

Таль пытается переварить информацию, но не может. Никак. И я его понимаю.

— Если он договаривался, значит были доказательства в компьютере, в его почте!! Неужели ты не видела?

Моё нутро взрезают кривым, ржавым ножом.

Я уже отпустила Таля, уже почти отключилась. Дышу по инерции и отвечаю тоже.

— На домашнем компьютере ничего не нашли, он им почти не пользовался. У него своё небольшое издательство, он работал допоздна и там… он использовал рабочий компьютер.

— А куда он ездил по работе?

— В магазины и на книжные ярмарки.

— Какие книги он издавал?

— Детские, — давлюсь этим словом.

Взгляд Таля кажется наэлектризованным, во влажной глубине блестящими точками кружат страшные мысли. Броуновское движение.

— А сейчас он где?

— Он умер в тюрьме, ему помогли покончить с собой.

Несколько секунд Таль думает о значении этой фразы, потом кивает.

— Да, я слышал, что в тюрьме такие долго не живут. — Таль встречается со мной взглядом и вымученно улыбается. — Значит, всё закончилось… это хорошо…

Я не отвечаю.

Для меня ничего не закончилось и никогда не закончится. Это не то прошлое, через которое можно перешагнуть. Особенно учительнице, обожающей детей. С моими учениками ничего плохого не случилось, но…

— Всё хорошо, что хорошо кончается, — Таль кривит рот, в его улыбке столько лжи, что становится горько во рту. Он видит мою беспомощность, глубину моего горя и трясёт головой, приходя в себя. — Гера, детка, но ты ведь не виновата, что он… такой. Всякое бывает… случается…

Таль мямлит, морщится от сухости во рту. Целует меня, его губы как мятая бумага. Я не отвечаю, и он целует глубже, с напором, доказывая себе, что его слова — правда, что я — сторонняя фигура в этой истории.

Вдруг замирает, пока в его воображении разворачиваются очередные яркие картины.

— Вы с ним… он тебя… вы занимались… — хрипит.

— Да.

Я с ним, он со мной, мы вместе. Да-да-да. В народе это называют «счастливый брак».

Таль силится сглотнуть. Взгляд бегает по комнате, ищет, где приземлиться, только бы не на мне, не на моём поруганном теле.

Внутри меня закипает ярость, хочется выместить её на Тале: «Да, я была с ним, он касался меня здесь, и здесь, и там тоже. Везде. Ты не найдёшь и сантиметра моего тела, не загаженного его прикосновениями. Я прокажённая, вся».

— Тебе, наверное, тяжело это вспоминать, — бурчит в сторону.

Наверное? Лучше бы он молчал или просто ушёл без слов.

Таль стыдится своей реакции. Он так хотел быть героем, который решит мои проблемы, что сдаться, не дойдя до финиша, — это большой удар для его самолюбия.

— Всё хорошо! — врёт. Рывком прижимает меня к себе, подхватывая под попу. Прячет лицо в изгибе шеи и жадно целует. Жадно врёт. — Ты просто женщина, которой не повезло. Вытянула дурную карту в игре под названием жизнь! — говорит высокопарно.

От избитой фразы становится плохо, и я даже не пытаюсь обнять Таля, не помогаю ему притвориться, что всё хорошо. Он яростно трётся о меня, мнёт, царапает, но эрекции нет. Я не сопротивляюсь, покорно развожу ноги. Пусть использует моё тело, чтобы обмануть себя, но я уже знаю правду: Талю не по силам вынести моё прошлое, как, впрочем, и мне самой.

Волинский это предвидел, да и я тоже, но всё равно задыхаюсь.

Таль упорно целует моё тело, доказывая нам обоим, что ему не противно трогать меня после бывшего мужа.

Вдруг снова останавливается. Даже его рот становится ледяным.

— Куда он ездил на ярмарки? — голос скрипит сквозь спазм в горле.

Прохладный воздух комнаты холодит обнажённую грудь, но я отвечаю спокойно, как будто не лежу голая и облизанная до пояса.

— По всему региону.

— Какие книги он продавал?

— Я уже говорила, детские.

— Какие детские?! — кричит.

— В основном, интерактивные.

Таль приподнимается, нависает надо мной. Его мышцы дрожат.

— Это такая хрень, в которой жмёшь на кнопки, и они пищат, играют музыку… — говорит угрожающе. — Отвечай, Гера! — ударяет кулаком в стену.

— Да.

— В каких городах он был?! Назови!

— Он ездил по всему региону…

Таль выкрикивает название города, и я киваю.

Там живёт дочь Таля.

— Бля… Нет… Бля… у моей дочери таких книг целая полка… она что-то говорила про библиотеки какие-то… может, это была ярмарка… — Таль скатывается с постели, выхватывая телефон из кармана. Роняет его на пол и падает на колени, матерясь и дрожа. Три раза печатает код, чтобы разблокировать телефон, и наконец набирает номер. Раздаётся весёлый женский голос автоответчика, сообщающий, что Лена не может подойти к телефону, потому что делает «что-то интересное».