Меня травили, как крысу, принёсшую в город чуму. Подъезд расписали оскорблениями, лестничную площадку тоже. «ТЫ ЗНАЛА!» — кричали надписи. Это самое вежливое, но самое страшное из обвинений. Мне присылали письма, меня проклинали. На улице кто-то плюнул мне в лицо.


Я сходила с ума. Полиция прислала помощь, чтобы распугать недоброжелателей, но те вернулись. Сбегая от погони, я нашла убежище в кафе рядом с домом. Задыхаясь, ввалилась туда, умоляя о помощи. Кто-то подал мне стакан воды. Я хлебнула, но проглотить не успела. По вкусу поняла, что что-то не так, и выплюнула. В воду добавили чистящее средство из кладовки кафе. Привкус хлорки оставался со мной ещё долгие дни, как и язвы во рту. С тех пор я не могу отвязаться от этого запаха, ищу его везде. Запах мести. Я стала одержима им. Лучше всегда ощущать его рядом, чем бояться, что очередная месть вот-вот обрушится мне на голову.

Полиция старалась, они делали, что могли, но всё произошло слишком быстро, и, когда против тебя ополчилась толпа, силы не равны. Я знала, что надо бежать, но, дезориентированная, в шоке, я не успела себя защитить.

Чтобы сходить за едой, я вызвала платную охранную службу. Молодой мужчина честно попытался вывести меня на улицу. Шёл впереди, вооружённый и смелый. Я следила за ним, гадая, друг он или враг. Я слишком сосредоточилась на нём, чтобы заметить опасность.

С верхнего этажа на меня вылили кипяток с примесью горячего масла. Чудом не попали на голову, потому что я наклонилась завязать шнурок.

Я пролежала в больнице под охраной почти месяц.

Как справились женщины, пережившие такое? Как им спалось? Елось ли? Дышалось ли свободно?

Я искала информацию о них. Ко многим отнеслись справедливо, их защитили. Может, у них другая история, или только мне не повезло. Мы жертвы, а не «сопутствующий ущерб», но меня не защитили, не успели или не захотели. Или просто отмалчивались. Родным было хуже, чем мне, я не виню их за это. Дважды овдовевшая мать одна растит моих младших сестёр. Когда меня увезли в больницу, они уехали из города, сменив имена. Мама оставила мне сообщение: «Постарайся понять».

Да, я понимаю. Мать отвечает за девочек, она права, что уехала и отрезала их от кошмара.

Я всё и всех понимаю. Может, в этом и есть моя проблема, я слишком понимающая для всех, кроме себя.


Когда я вышла из больницы, меня ждала машина. Водитель сказала, что её прислала полиция.

— Бедняжка, как же вам тяжело приходится! — вздохнула она, выруливая на дорогу. — Ничего, поверьте на слово, скоро всё закончится.

Она отвезла меня к озеру. Тому самому, экскурсию к которому запретил мэр города. Мёртвому, лоснящемуся масляной плёнкой, с кучами мусора. В городе шла компания сбора средств на его очищение, но у женщины были другие планы.

— Ты знала! — сказала она и, вооружённая, попыталась меня утопить.

Меня спас охранник, приставленный ко мне в больнице. Он видел, как меня увезли, и поехал следом.

Вернуться домой я не смогла, мою квартиру подожгли.

И тогда я перестала бороться и доказывать свою невиновность. Я бросилась бежать.

И с тех пор не останавливаюсь.

Порой накатывает всякое, но даже в самые тяжёлые минуты в глубине души горит жаркая необходимость жить и пробиваться к свету. Она бьётся спасительным пульсом, настигает сладким привкусом во рту. Каждый раз сомневаешься, мучаешься, а потом — вот он, родимый, инстинкт самосохранения.

Я люблю жизнь, даже если она напоминает пытку.

Я никогда не перестану бежать, даже в клетке, даже в тупике. Я никогда не сдамся.


Дмитрий Волинский.

Мой самый жёсткий критик с нашей первой встречи.

Мэр города. Моего любимого города, который проклял меня, взял за горло.

Отец Ари, моего ученика. Моего любимого ученика, которого я познакомила с моим мужем, педофилом.


Во время скандала мне было больно и страшно за учеников. К счастью, Сергей не тронул никого из них, но пока это расследовали и доказывали, время душило агонией.

Я привела мужа в школу.

Он стал спонсором, приезжал в школу с книгами.

Дети разговаривали с ним.

Дети пожимали ему руку, как в тот майский день на стоянке.

Матери рыдали перед журналистами: «Он касался моей малышки, разговаривал с ней. Я и подумать боюсь, что могло случиться».

В их глазах я видела смертельный страх, он отражался в моём сердце.

И да, конечно, всплыла памятная фотография — сын Волинского, Сергей и я. Она разлетелась по сети до того, как Дмитрий успел её изъять. Прямо с подписью Ари: «Самая лучшая учительница в мире».

Та самая, которая привела в школу педофила.


Люди хотели наказать кого-то за свой страх, за то, что им пришлось пережить.

Я их понимаю, не могу не понять.

И над всем этим — Дмитрий Волинский, отец Ари, голос города, его рьяный защитник.

Дмитрий лично курировал расследование. Не сразу, конечно, не с первого дня. Сначала он был с сыном. Увёз Ари подальше от города, окружил психологами и охраной и не успокоился, пока не убедился, что с сыном всё в порядке. Но потом он вернулся, чтобы защитить свой город от зла в лице моего мужа и ему подобных. К тому времени я уже была в больнице.

Он следил за мной и следит до сих пор.

За последние месяцы мы перешли на «ты». Не из-за добрых отношений, а чтобы бросить друг другу вызов. Я поменяла несколько мест жительства, но Дмитрий каждый раз находит меня. Иногда мне кажется, что я хочу быть найденной. Намного проще справляться с фактом его появления, чем ждать и бояться, что вот-вот увижу его перед домом, и в этот раз он поставит мне ультиматум. Не знаю, какой. Раз следит за мной, значит, подозревает, ищет, ждёт. В больнице он пытался откупиться от меня, от моих невысказанных претензий, а я отказалась, и его это разозлило.

Дмитрий появляется раз в месяц, иногда реже. Оскорбляет мой образ жизни, работу, внешний вид. Говорит, что нельзя так жить, что я упала на дно, провоцирует меня. Мы ругаемся, а потом он уезжает, а я снова пытаюсь спрятаться. Безуспешно, потому что силы неравные. И вот я познакомилась с Талем, почувствовала надежду, и Дмитрий снова явился, чтобы напомнить о себе.

Я знаю, что он сильнее.

Но это не значит, что я перестану бежать.


Когда-то я думала, что нет ничего замечательнее, чем греться в лучах ежедневного счастья. Теперь я знаю правду: прекрасен день, когда ничего не случается. Когда я, невидимая, тихо ползу сквозь темноту.

Врагов надо встречать лицом к лицу. Жизнь сделала меня трусихой, но я не бегу вслепую, как грызун в лабиринте. Обняв себя для смелости, я смотрю Дмитрию в глаза.

Что я знаю о Дмитрии Волинском? Подавшись в политику, он продал свой очень успешный бизнес, об этом писали в газетах. Он состоятельный человек, меценат, из богатой и влиятельной семьи. Его невеста, Кристина, диктор телевидения, а её отец работает там же главным редактором.


Волинский застёгнут на все пуговицы, безупречен и крайне уверен в себе. Узел его галстука симметричен, будто его выверяли линейкой. Даже волосы, и те идеальны. И ногти тоже. Я всегда обращаю внимание на мужские руки, и к Дмитрию не придерёшься. Ногти одинаковой длины и, конечно же, чистые. Крупные руки, сильные пальцы.

Волинский говорит уверенно, строго, без особой мимики.

Мой преследователь — один из симметричных, идеальных прямоугольников моей жизни.

Меня это не устраивает, хочется к чему-нибудь придраться. Перечеркнуть Дмитрия, ослабить его власть надо мной.


Обычно наши встречи проходят по предсказуемому сценарию: я возмущаюсь по поводу преследования, а Дмитрий отчитывает меня. До чего я докатилась, как низко пала и как безрадостно моё будущее — это как минимум. Он ждёт… нет, жаждет моей капитуляции. Чтобы я упала на колени и умоляла его о помощи.

Это придаёт мне сил бороться. Какой бы жалкой ни была моя жизнь, противостояние с Дмитрием Волинским помогает держаться на плаву.

Дмитрий никогда не увидит меня на коленях.


В этот раз меня привезли к нему, полуголую, отчаявшуюся жертву. Но даже в самом жалком из возможных состояний я стою прямо, словно в мой позвоночник вбили кол.

Я не склонюсь перед Дмитрием Волинским.

— Я сбегу, — повторяю настойчиво. — Я сбегала уже несколько раз, и ты не сразу меня находил.

— Ты всерьёз в это веришь? — Дмитрий откидывается на спинку стула и скрещивает вытянутые ноги в роскошных ботинках. — Ты сбегала только потому, что я это позволял.

Он смотрит на моё лицо, игнорируя босые ноги в грязных разводах и мятый халат, будто ему всё время привозят женщин в таком виде. В машине было тепло, но меня до сих пор потряхивает после того, как я лежала полуголая на влажном асфальте.

— Я сбегу! — повторяю упрямо. — И в этот раз ты меня не найдёшь.

Дмитрий отвечает снисходительной усмешкой.

— Позволь быть с тобой откровенным, Виктория. Ты совершенно не умеешь прятаться. Неужели не смотришь полицейские сериалы? Ты нарушаешь все правила, оставляешь массу следов. Половина города знает, что Зинаида поселила у себя нелегальную уборщицу.

Он прав, я слишком расслабилась. В начале я красила волосы, пыталась изменить внешность косметикой, а теперь просто лежу на дне.

— Я справилась! — отвечаю упрямо. — Меня никто не нашёл, кроме тебя, а ты… не считаешься.

— Не считаюсь? — скривил рот в неприязненной гримасе. — И чем же я заслужил такую сомнительную участь?

— Ты ненормальный. Зачем за мной следить? Отомсти, обвини меня в чём угодно, накажи, а потом оставь в покое.

— Замечательный план! Жаль, я сам до этого не додумался, — сухо ответил Дмитрий и разблокировал планшет.

Через пару секунд в номере раздались наши с Талем голоса.