На работе ко мне отнеслись замечательно, с открытым дружелюбием, и сразу приняли в свой круг. Приняли, вот только я не вступила. На доброту ответила отчуждением, на улыбки — недоверием.

И сейчас в битком набитом автобусе мне очень тяжело, хочется домой, подальше от людей. Уже предвкушаю, как закроюсь в комнате, занавешу окна и буду наслаждаться тишиной и одиночеством. Со временем я привыкну, расслаблюсь, может, даже стану прежней, но пока что не могу. В присутствии людей из меня вытекает сила, я кровоточу ею весь рабочий день, и только вернувшись домой и забившись в угол, могу постепенно накопить новые силы.


Водитель объявляет мою остановку, и я проталкиваюсь к выходу. По пути покупаю два пакета еды, по одному под каждую руку, и еле добираюсь до дома с тяжёлой ношей.

Пнув коленом дверь в подъезд, я пытаюсь пролезть внутрь, когда в спину раздаётся звонкое:

— Вы меня обманули!


Выстрел напугал бы меня меньше, чем этот голос.

Даже если мой муж восстанет из мёртвых, я не буду в таком сильном шоке.

Пакет сползает по моему боку. Пальцы хватаются за скользкий полиэтилен, клубничный йогурт выпадает наружу, взрывается под ногами розовой кляксой.


— Вы обещали построить крепость из мороженого. Три башни — белая из ванильного, коричневая из шоколадного и розовая из клубничного. А потом вы уехали, а меня отправили жить в школу-пансион.

Детская звонкая обида полосует меня кнутом по спине.

Ари. Сын Дмитрия Волинского.

Он обижен на меня не за то, что я привела в школу педофила, а из-за мороженого. Из-за крепости, которую мы так и не построили всем классом.

Я медленно приседаю, ставя пакеты на землю. Оборачиваюсь и смотрю по сторонам в поисках Дмитрия, но его нет. Передо мной только обиженный девятилетний мальчик с засохшими шоколадными следами на подбородке.

Протягиваю руку, чтобы стереть шоколадную крошку с нежной кожи, но не могу дотронуться, останавливаюсь.

Ари сводит глаза к носу и смотрит на мои застывшие пальцы.

— Я пока вас ждал, проголодался, а здесь рядом ларёк. Вкусно! — Обида Ари словно испаряется, его лицо расплывается в хитрой улыбке.

Из моего горла вырывается всхлип, такой сильный, что больно. Целый год я не видела детских улыбок. Я не могла смотреть на детей, я и сейчас еле справляюсь.

Я запретила себе вспоминать Ари, и вот он передо мной. Как самое яркое, самое дорогое видение прошлого, его самый светлый кусочек.

Нахмурившись, Ари склонил голову, и каштановая чёлка упала на глаза. Я снова тянусь к нему, рука замирает около его лица.

Кажется, я сейчас прикоснусь к солнцу.

— Можно?

— Что? — не понял Ари.

— Можно привести твои волосы в порядок?

— Ну, да… — сказал неуверенно.

Я пригладила чёлку, заправила отросшие волосы за уши.

— Ты отрастил шевелюру.

— Ага… — Ари насупился. — Папе не нравится, он сказал, что отведёт меня стричься.

— Кстати, где он? — снова обвожу взглядом двор.

— Там, где всегда, — на работе! — в голосе Ари вспышка гнева.

— А ты как сюда попал?

Хитро усмехнувшись, мальчик достал из кармана лист бумаги, исписанный его аккуратным почерком.

— Мне старшеклассник помог бежать, их в город выпускают. — Улыбка сползла с детского лица так же быстро, как и появилась. Ари скомкал бумагу и прижал к груди. — Только не спрашивайте, кто он, всё равно не скажу. Я накопил денег, чтобы ему заплатить, вот он и помог к вам добраться. Я с вами буду жить. Папа всегда занят, Кристина тоже, а вам одиноко. От вас все отвернулись, я знаю. Мне друзья сказали, что ваш муж оказался плохим. Он преступник, да? Меня несколько раз спрашивали, о чём он со мной разговаривал. Знаете, как папа бесился! Но вы же не виноваты, что ваш муж плохой! Вы самая лучшая, я так и написал на моём сайте. Помните нашу фотографию?..


Влажный серый взгляд как отпущение грехов. Прямо здесь, у подъезда, в пятницу вечером, дарованной свыше силой девятилетний Аристарх Цветков-Волинский отпустил мои грехи. Я не виновата, я самая лучшая, он знает это, как очевидный факт. Естественный, как умение дышать. Остальные люди, даже самые близкие, усомнились. «Ты должна была хоть что-то заподозрить! Наверняка были улики!»

Но не Ари. Несколькими фразами он отмыл меня от прошлого. Он, ребёнок, которого я познакомила со Злом.


— Виктория Михайловна… — Ари часто моргает, комкая в руках бумагу, — можно я вашим буду? Папа хочет, чтобы я стал настоящим мужчиной, поэтому отправил меня жить в школу-пансион. Я терпел, старался, но у меня не получается быть сильным, как папа. А он разочарован. Скоро каникулы, но меня отправят в летнюю школу учить английский, а я не хочу в школах жить. Дома хорошо и ближе к папе, но ему не до меня, он же мэр! А в школе… холодно. И я самый маленький в классе. Когда я вырасту? Вы учительница, вы знаете такие вещи. Я хочу вырасти большим и сильным, как папа. И великим мэром тоже буду, как он… справедливым и честным. Папа говорит, что я уже большой, и мне пора быть самостоятельным, а я не хочу. Папа разочарован, он ведь самый сильный и бесстрашный, а у меня не получается таким быть. А вас я не разочарую. Помните, вы так и сказали, что я солнышко и никогда вас не разочарую? Вы уверены в этом?..


Я не справляюсь с его сбивчивым речевым потоком. Покачиваюсь от головокружения, от детского невинного напора.

— Ты обязательно вырастешь высоким и сильным, как папа, — нахожу в себе силы ответить хотя бы на один вопрос.

Ари кивает, но тут же хмурится.

— Я не вернусь в школу, мне вообще туда не надо. Вы меня всему научите, вы же учительница. Можно я с вами буду жить? Я послушный, могу один дома оставаться. Я взял с собой летнюю одежду. — Повернувшись спиной, Ари показал на рюкзачок с картинкой из мультика. Он говорил быстро, захлёбываясь словами, словно боялся, что я не дослушаю, откажусь от него и уйду. — Вам не придётся тратиться и покупать новую одежду, я расту медленно. А зимой мы попросим папу прислать тёплые вещи. Он не откажет. Папа щедрый, он всегда мне покупает, что хочу. У меня планшет новый, хотите, покажу?..

— Ари! — прерываю его сбивчивую речь. — Тебя кто-нибудь обидел?

Честные серые глаза распахнулись.

— Как обидел? Нет, конечно! Со мной никто не дерётся, у меня же папа — мэр! — ответил возмущённо и тут же опомнился: — Но я всё равно не вернусь в школу. Пусть папа разочаруется, зато нам с вами будет хорошо!..


Мне нужно связаться с Дмитрием, срочно. Ари наверняка уже разыскивают. Я должна сделать это аккуратно, чтобы не спугнуть мальчика.

— Ари! — присела перед ним на корточки. — Ты мне доверяешь?

Мальчик отступил на шаг и насупился.

— Вы папе позвоните, да? Мой друг так и сказал, что раз вы учительница, то сразу позвоните папе или в полицию.

— Я обязана сообщить, что ты в порядке. А потом поговорим… об остальном.

Раздумывая, Ари забавно наморщил нос.

— Правда поговорим?

— Обязательно.

— И вы не выгоните меня?

— Нет, конечно!

— Тогда звоните! — Ари кивнул с достоинством. — И скажите папе, пусть меня не ищет! Пусть забудет обо мне! Раз я взрослый, то сам решаю, где мне жить. И я выбираю вас!

Мы с Ари садимся на скамейку перед домом. Мешки с едой я так и оставила на крыльце. Украдут — на здоровье.

Телефона Дмитрия у меня нет, поэтому звоню Геннадию. Ари наверняка знает номер отца, но, если спрошу, он может воспротивиться, так как не хочет, чтобы я звонила.

— А я как раз вас набираю! — восклицает Геннадий, в его голосе явное облегчение. — Ну даёт, лягушонок-путешественник! Весь мир на уши поставил! Мы все носимся в панике, школа, полиция. Только-только вычислили, что он у вас, его школьные друзья наконец раскололись, что он отправился к любимой учительнице.

— Ему помогли бежать и добраться ко мне, — говорю тихо.

— Да знаем уже, но его провожатый ещё не вернулся.

— Я сейчас включу громкую связь! — предупреждаю Геннадия. Мне важно, чтобы Ари мне доверял, не хочу ничего делать за его спиной.

— Привет, Аристарх! — говорит Геннадий с улыбкой в голосе. Ему явно не до смеха, но он умный мужчина и не спугнёт ребёнка. — Мы без тебя соскучились!

Ари злорадно хихикает и тут же интересуется главным:

— А папа? — спрашивает с неожиданной робостью в голосе.

— Твой папа с ума сходит! Молодчина, что так быстро нашёлся!

Щёки Ари розовеют от радости, от новости, что он настолько дорог отцу.

Моё сердце тянется к этому ребёнку. Так, как никогда и ни к кому раньше.

Он трогает мою душу и рождает в ней почти невыносимое тепло.


— Я бы очень хотел с тобой повидаться. Ты позволишь? — вежливо интересуется Геннадий, будто речь идёт о тривиальной встрече.

Ари кивает, забывая, что собеседник его не видит, и тут же исправляется: — Позволю, если Виктория Михайловна разрешит. Я теперь с ней живу!

— Тогда можно я поговорю с Викторией?

Я отхожу на пару шагов, исподтишка следя за Ари. Он беспечно болтает ногами и слизывает с губ засохшую шоколадную крошку.

— Геннадий, вы уже выезжаете, да? — почти умоляю. Хотя почему почти? Я умоляю.

Я и дети. Дети и я. В этом сочетании слишком много прошлого, и сейчас я не могу мыслить здраво. Я таю в сером взгляде Ари и кажусь себе недостойной его чистоты, доверия и любви. Это неправильная мысль, но пробудившееся прошлое беснуется в крови.

Ко мне, вдове педофила, проклятой родным городом, приехал за помощью сын безупречного мэра. В этом чудится насмешка судьбы, только непонятно, над кем именно она смеётся.


— Да, конечно, я уже еду! — Геннадий чувствует мою панику, и сила его голоса успокаивает. — Тут такое творится! Все на ушах! Дмитрий Олегович сейчас вам позвонит. Не волнуйтесь, Виктория, скоро буду у вас.