Мужчинам надо побыть наедине, а мне — отдохнуть от эмоций, с которыми я не справляюсь. Я бреду по улице неприкаянной тенью. Захожу в парк, смотрю на аттракционы, потом прячусь в тени отцветшей азалии и обедаю бутербродом с колбасой. Той самой, которую Дмитрий считает ядом.

Потом иду в кино. Пустым взглядом смотрю на экран и ухожу через двадцать минут, спеша домой, ведомая странной тягой. Как вибрация внутри, отдающаяся дрожью в пальцах.

Я обещала Ари защиту. Они с отцом поладили, всё идёт хорошо, но Дмитрий вот-вот затронет сложную тему и попросит сына вернуться домой. Я должна им помочь и защитить Ари.

* * *

— Виктория Михайловна! Куда вы пропали?! — Ари вылетел в коридор. — Мы без вас скучали!

— Как поживает крепость?

— Осталось построить только вашу башню. Давайте скорее!

— Ты обедал?

— Да, мы с папой ходили в кафе. А вы на свидании были? Я сказал папе, что вы на свидание пошли, вы же красивая!

Дмитрий сидит на кухне, сложив руки на столе. Рядом на полке лежит распечатка информации об органах опеки. Он старается на неё не смотреть, но взгляд то и дело касается помятых листов. Я нарочно оставила бумаги на кухне, как напоминание, и сказала о них Дмитрию. Акт жестокости, на который я пошла ради Ари. Я должна знать, что Дмитрий сдержит обещания, которые даст сыну.

Дмитрий изучает меня внимательным взглядом. Небритая усталость подточила его идеальность, зависла в морщинах серой тяжестью.

— Папа, можно я достану крепость?

Дмитрий повернулся к сыну, и его взгляд смягчился.

Его профессиональные таланты оказались полезными не только в построении крепости, но и в размещении её в морозильнике. Ари доставал одну часть за другой и складывал из них крепость на большом блюде. Вафельные башни, стены из печенья, даже подобия орудий, сделанные из конфет. По мере того, как Ари доставал из морозильника новые детали, мои глаза расширялись. Дмитрий Волинский ничего не делает в шутку, только в широком масштабе, по максимуму.

— Вот!! Здорово, правда?! — глаза Ари искрились. — Осталось построить розовую башню. Виктория Михайловна, это ваша башня, но можно мы вам поможем?

— Конечно, можно.

— Папа, ты тоже помоги!


Мы вместе строим башню из мороженого.

Дмитрий не сводит с меня взгляда. Испытующего, пристального, от которого подрагивают руки. Эта встреча не о нас с ним, и его взгляду из прошлого не место в моей новой жизни.

Ари выковыривает ложками розовые шарики, а потом мы все вместе в шесть рук украшаем их конфетами. Строить башню в шесть рук сложно, зато забавно. Мы толкаемся, дерёмся холодными от мороженого пальцами. Каждый стремится поместить на башню свой шарик. Они соскальзывают с ложек, скатываются на стол, и приходится начинать сначала. Ари засовывает в рот несколько конфет. Хмыкнув, Дмитрий следует его примеру. Мальчик удивлённо смеётся и протягивает отцу пару шоколадных пуговок на ладони. Дмитрий съедает их вместе с остатками мороженого прямо с руки сына. Оба смеются в голос.

Я убираю руки, чтобы им не мешать, но Дмитрий вдруг ловит мои пальцы, сжимает в своих. Смотрит на клубничные разводы на коже, на зажатый между пальцами кусочек шоколада. Скользкие пальцы ласкают ладонь, и я застываю от неожиданности. Дмитрий сглатывает, давясь неразжёванными конфетами, и поднимает на меня свинцовую тяжесть взгляда. Он хочет слизнуть мороженое с моей ладони, коснуться языком моего запястья, съесть шоколад из моих пальцев. Или губ. Я вижу это в кипящей жажде его взгляда. Спала защитная пелена, и Дмитрий показал истинное лицо. Мы давно не виделись, но его нужда не ослабла, его тяга к самой неподходящей в мире женщине клубится на дне взгляда.

Дмитрий резко зажмуривается, трясёт головой. Потом взволнованно смотрит на дверь. Мне кажется, он сейчас сбежит.

Он боится самого себя, своих поступков, потери контроля.

Он боится меня.

Я высвобождаю руку, и Дмитрий кивает, приходя в себя.

Я смотрю на его губы, ищу, не остался ли шрам от моего укуса.

Шрама нет.

Ари весело напевает, лепит ложкой новые шарики и строит башню. Он не замечает, что мы больше ему не помогаем.

— Как ты? — спрашивает Дмитрий одними губами.

— Хорошо, — на автомате отвечаю я, потому что так принято, так общаются нормальные люди.

— Как ты? — снова спрашивает Дмитрий.

Я скашиваю взгляд на Ари и улыбаюсь. Сейчас мне действительно хорошо.

— У меня руки замёрзли, а ложка скользкая! — жалуется Ари, и я включаю тёплую воду. Дмитрий делает несколько фотографий подтаявшего инженерного чуда.

— Так не хочется разрушать крепость… — говорит Ари с напускной грустью, — а придётся! — хихикает, облизываясь.

Я отрезаю ему по кусочку с каждой башни, он выковыривает конфеты и печенье и садится за стол. Ни разу не сладкоежка.

— Вы поговорили? — чуть слышно спрашиваю Дмитрия. Он отрицательно качает головой.

— Пап, когда ты уедешь? — интересуется Ари, ковыряясь в тарелке.

Дмитрий хмурится, но отвечает легко, почти весело.

— Мне некуда торопиться. Завтра воскресенье. Можно погулять по городу, сходить в… зоопарк. — После этих слов Дмитрий бросает на меня вопросительный взгляд. Так как я учительница, люди считают, что у меня в голове запечатлена всемирная сеть зоопарков и других детских развлечений. — Отдохнём, а потом решим, что делать дальше, — беспечно заканчивает Дмитрий.

Потом?! Не сейчас?! Я понимаю, что Дмитрий пытается завоевать доверие сына до того, как поднимет вопрос о возвращении домой, но я-то тут при чём?! Мне не нравится, когда мной манипулируют.

Ари поворачивает ко мне измазанную мороженым мордашку.

— А где папа будет спать?

Хороший вопрос, даже очень. Его папа будет спать где угодно, но не в моей квартире.

— Папа очень по тебе соскучился, — отвечают мои губы. Мои инстинкты, знающие, что правильно для ребёнка. Мои никудышные инстинкты. Надеюсь, что профессионалы, которые встретятся с Ари дома, намного разумнее меня.

Я пристально смотрю на Дмитрия. Следующий ход за ним, он должен поговорить с Ари по душам и забрать его в гостиницу или сразу домой. Дмитрий вопросительно поднимает брови.

Внутри печёт, во рту горько до тошноты. Я не хочу отпускать Ари. У меня нет на это никакого права, но тянущее тепло внутри привязало меня к ребёнку. Вдруг Дмитрий снова поймает сына в сети контроля? Запудрит проблемы обещаниями, вернёт всё на круги своя, а я, предательница, равнодушная, останусь в стороне.

Могу ли я доверять Дмитрию Волинскому? Я опускаю взгляд на покрасневшие от мороженого пальцы и снова задаюсь этим вопросом. Могу ли я верить, что он научится слушать собственного сына? Крепость из мороженого — это первый шаг, не более. Дальше будет намного сложнее. Один большой красивый жест ничего не стоит. Отношения — это сумма мелочей, порой невероятных, а порой рутинных и скучных.


— Если Виктория Михайловна позволит, я останусь с вами.

Дмитрий принял моё молчание за согласие.

Я вскидываю изумлённый взгляд на Дмитрия и встречаю его холодный. Деловой, отстранённый, как месяц назад, когда я отказалась от его предложения.

— Ты не поместишься со мной на кровати, — говорит Ари отцу, — а у Виктории Михайловны только одно кресло. Геннадий всю ночь сидел на кухне, но ты же устал!

— Мы откроем вторую комнату.

— Эээ… нет! — я вступаю в разговор. — Поверь, я пыталась договориться насчёт гостиной. У хозяйки там сервиз и прочие ценности, ничего не выйдет.

Я допустила ошибку, сведя проблему к спальным местам, а не к тому факту, что не хочу видеть Дмитрия в моей квартире. Потребность выставить его на улицу почти так же сильна, как и желание защитить его сына.

— Ты позволишь мне поговорить с хозяйкой? — спрашивает он.

Своим поспешным ответом я загнала себя в угол.

Пожав плечами, отдаю Дмитрию телефон с номером хозяйки. Он выходит в коридор и закрывает за собой дверь. А я ловлю себя на том, что испытываю облегчение от того, что они останутся. Я не хочу отпускать Ари, пока не буду убеждена, что они с Дмитрием нашли общий язык.


— Папа обязательно договорится с вашей хозяйкой, — обещает Ари. — Вы не знаете, какой он. Ему никто не отказывает!

Вот как раз с этим я могу поспорить, но… не стану.

* * *

Ночь тикает в ушах чужими вдохами. Я слышу их сквозь стены, через две закрытые двери. Через толщу тяжёлого воздуха, пропитанного отголосками детского смеха. Дмитрий договорился с хозяйкой, и та сказала ему, где спрятала ключ от гостиной. Мои гости спят на раскладном диване.

За последние сутки я потеряла ориентир. Прошлое вторглось в мою жизнь так неожиданно и грубо, что я снова теряю себя. Из-под ног выдернули с трудом обретённый путь. Брызгаю моющей жидкостью на оконное стекло, рисую салфетками ровные прямоугольники. Постепенно прихожу к центру, смывая с окна чернильную ночь.

Но это не успокаивает. Внутри неровным пульсом бьётся тревога. В моём доме чужие, они принесли с собой дыхание родного города, сажу прошлого и обрывки чувств. Это расшатало меня, нарушив и так сомнительное равновесие.


— Это помогает тебе успокоиться? — тихий голос за спиной вибрирует в тишине. Я не слышала, как Дмитрий открыл дверь.

Я опускаю руку, кладу влажные салфетки на подоконник. Дмитрий подходит ближе, я ощущаю каждый его шаг. Два метра, один, совсем близко. Он останавливается за моей спиной.

— Ты моешь окно в два часа ночи, чтобы успокоиться?

Я мою окно, потому что запах чистоты и прямоугольники были моей жизнью на протяжении долгих месяцев. Потому что прошлое стёрло меня в песок, и я изобрела для себя спасительный и пустой прямоугольный мир. Приезд Ари вывел меня из с трудом обретённого равновесия.