Я ласкаю Дмитрия, пока он полностью не отпускает контроль, и его сперму не смывает в слив вместе с силой воли и убеждениями.

Я коварна и эгоистична. Мне нужно видеть падение Дмитрия. Каждый его хрип, каждое нарушенное правило — это доказательство моей силы, непобедимости моего женского влияния на него. Дмитрий возродил во мне женщину, нежную и беспощадную амазонку, и я эгоистично испытываю на нём мои новые силы.


Потом Дмитрий работал, а я читала. Мы прогулялись в парке, сходили в магазин. Обедали в кафе, а ужин готовили вместе. Днём он оставался холодным, деловым, затянутым в правила и условности, а ночью — отчаянно жадным. Наверное, это ожидаемо. Если знаешь, что у связи скорый конец, то она воспринимается острее, и жадность неудивительна. Именно поэтому Дмитрий позволяет себе выйти за привычные рамки. Он насыщается мной, пока может.

И каждая его уступка напоминает о недолговечности нашей связи.

Для него эта связь — отдушина, временная свобода от собственных рамок. А для меня — спасение. Потому что каждый его восторженный взгляд, каждое прикосновение вписываются в память доказательством моей чистоты и того, что Дмитрий не видит нитей прошлого под моей кожей.

Он их не видит и доказывает это снова и снова.

Мы дарим друг другу свободу.

Мы с завидным упорством притворялись, что остального мира не существует. Я старалась не думать о том, что однажды нам придётся за это заплатить.

После ужина мы смотрели телевизор, хотя я затрудняюсь вспомнить передачу. Я лежала на подушках, мои ноги покоились на коленях Дмитрия. Не сводя глаз с экрана, он массировал их, ласкал прямо через джинсы. Хмурился, что-то повторял за телеведущим, будто касался меня бессознательно, случайно.

Его руки поднялись выше, смяли грубую ткань, массируя бёдра. Я наслаждалась полудрёмой, тягучей связью между сном и бодрствованием, когда тело приятно расслаблено, а в мыслях полное безветрие. Дмитрий переместился ближе, мягко поднял край футболки и пощекотал кожу живота. Проведя пальцем над застёжкой джинсов, он проник внутрь, поглаживая тонкую кожу. Волна тепла прошлась по телу и исчезла. Что-то перегорело в цепи год назад, и возбуждение не задерживается во мне. Сколько раз за последние сутки Дмитрий пытался подвести меня к черте, но я каждый раз его останавливала. Ломала его выдержку, заставляя переключиться на собственное удовольствие и оставить напрасные попытки высечь из меня искру. Нет, я не притворялась, с Дмитрием я получила свою долю наслаждения, но оно было не оргазмом, а очищением, блаженством чужой страсти. Я боялась, что Дмитрий заговорит об этом, начнёт задавать вопросы о позах и способах довести меня до оргазма. Но он не сказал ни слова. Мужчина, привыкший управлять всем, позволил мне вести в вопросах моего удовольствия. Как только я отстраняла его руки, он не настаивал. Отпускал меня, но заставлял смотреть на него. Он хотел, чтобы я видела его наслаждение. Он кончал, глядя мне в глаза, чтобы я видела, как он упивается мною. Он напоминал, что именно я подвела его к этой черте. Что он переступает её за нас двоих.


Вот и в этот раз я ухватилась за ладонь Дмитрия, останавливая его ласки. Он не стал спорить. Его движения замедлились, всё ещё нежные, но уже без подтекста. Под монотонные интонации диктора я задремала в его руках.

Сон обласкал меня спокойствием и такой расслабленностью, какой я не знала целый год. Я летала, как в детстве, и в этот раз не боялась невесомости. Она не угрожает, не опустошает. Наоборот, она бежит по телу искрами тепла и собирается в животе, скручиваясь негой. В этом сне я была настолько живой, какой не была давно. И бесстрашной тоже. Стремящейся к удовольствию, позволяющей себе наслаждение.

Наслаждение?!

Оно уже рядом, и я просыпаюсь со сдавленным стоном, выдавая себя. Приподнявшись, я вижу лицо Дмитрия между моих бёдер. Его пальцы во мне, умело ласкают, его язык тоже, а взгляд не отпускает, требует подчинения. Я дёргаюсь, в панике от того, что слишком близка к оргазму. Я не знаю, как его остановить, как захлопнуться в прошлом неприятии секса.

— Нет! — хриплю жалобно, но в растянутом слоге уже звучат нотки удовольствия.

— Да! — Дмитрий обнимает мой затылок ладонью, чтобы поймать мой взгляд. Другая рука ускоряет темп, подводит меня к самому краю. — Тебе можно! — говорит он. — Можно! Позволь себе кончить! Новое начало — это удовольствие.

Он поймал меня врасплох, вторгся в мой сон, где я чиста от наказания, которое взвалила на себя, и от рамок, в которых не хочу больше оставаться.

— Вытолкни это наружу! — требует Дмитрий.

Я не знаю, что за «это» я должна вытолкнуть наружу, но приказ проходит по телу молнией. Пальцы Дмитрия сжимаются во мне с такой силой, словно он пытается удержать в ладони мой оргазм, запечатлеть его формулу.

Мне почти больно. Удовольствие мстит мне за потерянный год, и меня скручивает в сладко-болезненных судорогах.

Дмитрий сжимает мои бёдра и со стоном выпивает мой первый, чистый, новорожденный оргазм.

Я позволяю Дмитрию ловить дрожь моих мышц, оставаться между моих ослабших ног.

Мне кажется, он проложил во мне путь, по которому я смогу пройти снова. Разодрал колючую проволоку и дебри, закрывавшие свет.

В воздухе запах грозы и страсти, наш с Дмитрием запах.

— Я хочу тебя! — говорит он, отвлекая, чтобы я не успела осознать, что он возбудил меня во сне, воспользовался моей абсолютной слабостью.

— Однажды ты сказал, что следует хотеть правильные вещи, а не то, что взбредёт в голову, — я мщу ему за самонадеянную выходку. Хотя чего-то подобного следовало ожидать. Дмитрий хотел, чтобы я кончила, а я противилась. Он всегда добивается своего.

Он не отвечает, а входит в меня, и я ощущаю это совсем по-другому, не как раньше. Живая плоть встречается с его, и он чувствует разницу, влажную мягкость, силу моего трепета. Дмитрий замирает, впитывая отголоски моего оргазма. Двигается медленно, следит за удивлённой негой моего взгляда. Каждым стоном и движением даёт понять, насколько ему лучше так, по живому, по-настоящему, когда я отпустила себя.


Потом мы лежим рядом на диване под аккомпанемент телевизионного концерта и молчим. Я не знаю, что чувствовать. То ли гнев и обиду из-за обмана, то ли безграничную благодарность, поэтому снова засыпаю. Телевизор включён, но Дмитрий смотрит не на экран, а на меня.

И утром тоже, когда мы просыпаемся вместе на диване, я ловлю на себе его взгляд.

Мы провели вместе пять дней. Так получилось, что мне и в пятницу дали выходной. Я не противилась. Мэр забросил свой город и остался со мной, своей тайной любовницей.

Было легко раствориться в Дмитрии, потому что я с самого начала знала, что у нас нет будущего. Поэтому наши пять дней были отпуском не только от работы, но и от реальности.

Дмитрий согревал пальчики на моих ногах своим дыханием.

Он занимался со мной яростным, почти злым сексом, а потом — нежной и долгой любовью. Он проигрывал со мной все сценарии интимных сцен, все варианты близости, потому что мы оба готовились к скорому концу отношений.


Если у страсти есть цвет, это каряя зелень глаз Дмитрия.

Если у страсти есть вкус, это солоноватый пот на его груди и кофе на его языке.

Если у страсти есть смысл, то я поняла его за эти пять дней.

Дмитрий жаждал меня, как приговорённый к смерти жаждет следующую весну.

Не завидуйте, зачем вам страсть приговорённых?

Надо мечтать о том, что длится в будущее.


А наше будущее оборвалось в воскресенье, в тот момент, когда Дмитрий собрал свои вещи и оставил на тумбочке большую пачку презервативов. Он сделал это так, чтобы я заметила. Мы купили её вместе, и теперь Дмитрий оставил её здесь.

Намекая, что вернётся.

И при этом смотрел на меня с вызовом.

Нет, не только с вызовом, ещё в его глазах была досада. Он знал, каким будет мой ответ.

Я покачала головой и протянула ему презервативы.

— Не мой размер! — сказала с кривой ухмылкой.

Дмитрий не улыбнулся, наоборот, весь подобрался, готовясь к заведомо проигрышному спору.

— На следующей неделе я в командировке, но потом в выходные я смогу…

— Нет.

— Я вернусь!

— Нет. Ты освободил меня, раз за разом убивая моего мужа. А теперь запрёшь меня в тайную клетку?

— Я тебя не запираю!

— Ты вывел меня на свет, а теперь спрячешь в тени?

— В тени? Эти дни были настолько плохими?

— Наоборот. Я не могу поверить, что так долго пряталась и мучила себя. Я вернулась на свет благодаря тебе и твоему сыну и не хочу обратно.

Эти пять дней, они, скажу без притворства, были намного более настоящими, чем моя жизнь за последние три года. Поэтому на самом деле я безумно хочу, чтобы Дмитрий вернулся. Пусть я буду его любовницей, тайной, на любых условиях. Пусть возвращается ко мне иногда, хотя бы пару раз в месяц. Этого будет достаточно, чтобы черпать силы, чтобы знать, что я на правильном пути.

Но так нельзя. Другая женщина смогла бы, но для меня это путь в никуда. Да и прятать такую тайну трудно.

Без сомнений, Дмитрий знал, что случится, как только он высвободит во мне силу. Он был готов к этому моменту. Я отказала ему однажды и делаю это снова, хотя в этот раз он вообще ничего не предложил. А ведь мог повести себя по-другому, сделать меня зависимой от его помощи, ещё более слабой. Но он так не поступил. Сменить зависимость от прошлого зависимостью от Дмитрия — это стало бы моим разрушением. А он освободил меня, сделал сильной, оставляя дальнейший выбор за мной.

— Ты не хочешь, чтобы я вернулся? — проверил, прищурившись.

— Не хочу.

— И не будешь об этом сожалеть?

— Нет! — уверенно соврала.