— А что с разводом?

— С разводом всё отлично. В смысле меньше чем через месяц я стану официально свободной.

Как Роман и обещал, его юрист связался со мной на следующий день. Процедура подачи заявлений прошла через интернет, и нам даже не пришлось встречаться. Ещё Виктор (так зовут адвоката) оповестил, что Роман Анатольевич оставляет мне машину и в течение месяца перечислит отступные за дом.

Всё, на что меня хватило — это слегка удивиться. Со мной Роман никогда не был скуп, но я была уверена, что в разводе ему захочется меня растоптать. Но нет. Наверное, с новостью о моём отъезде к нему наконец пришло успокоение. Для него это было действительно важно — не допустить слухов, порочащих его репутацию самодержца.

В день, когда мы подали заявление, сразу на нескольких интернет-порталах вышли статьи о том, что влиятельный российский бизнесмен Роман Родинский разводится после шести лет брака. Везде непременно указывалось, что детей у нас не было. Возможно, именно этот факт и призван объяснить причину расставания.

— Ну тебя хоть кто-нибудь проводит?

— Мам, у меня второй звонок, — вру я, подходя к окну. — Позже созвонимся, ладно?

Никто меня не проводит. Таня с Игнатом предлагали отвезти, но я отказалась. Зачем? Есть же такси.

Рука с погасшим телефоном опадает вниз, но глаза никак не могут оторваться от изображения за стеклом. Это полоска солнца, упавшая на соседний дом. Искрящаяся, тёплая, превратившая выщербленный кирпич в золотой слиток. Эксклюзивная московская зарисовка. В Питере такой не будет. Там будет что-то своё, но именно этой магии больше не повторится.

Я смахиваю нечаянно просочившуюся слезу и, глубоко вздохнув, разворачиваюсь к чемоданам. Пора уже определиться с содержимым. Два плаща или плащ и парку?

И чего я так заморачиваюсь? Питерские магазины ничем не уступают московским, а деньги, у меня, к счастью, есть. «Только деньги у тебя и есть», — ехидно подсказывает внутренний голос.

Запасная зарядка, три килограмма косметики — после тридцати без десятиступенчатого ухода никуда. Надавив руками на крышку, я чиркаю замком. Первый чемодан готов. Перевожу взгляд на второй и получаю сокрушительный удар по нервам. В дверь звонят.

Я не жила в этой квартире целых шесть лет. Кто может меня навещать? Таня не появилась бы без предупреждения, с мамой я только что поговорила. Роман… Нет, исключено.

Сердце бешено молотит весь мой путь до двери. Подпрыгивает и взвивается, когда, открыв её, я встречаюсь лицом к лицу с посетителем.

Это Матвей. Его лицо такое же бледное, как и в самый ужасный день моей жизни, но глаза живые. Они яркие и лихорадочно блестят.

— Привет… Мне нужно войти.

В груди становится так туго, будто каждый находящийся в ней орган резко увеличился в размере и стал давить один на другой. А я-то думала, что самое паршивое уже позади. Его глаза, сверкающие решимостью и надеждой, красивое лицо, знакомое до мелочей, напряжение в позе и его запах, который я почувствовала, ещё не успев открыть дверь. Новая изощрённая пытка.

Я не могу ему отказать, поэтому просто пячусь назад, пока Матвей заходит в квартиру. Можно было догадаться, что он появится. Он знает адрес. Был здесь со мной.

Моё отступление ограничивается прихожей. Дальше я его не пущу, иначе всё было зря. Я ведь тоже не стальная. Чуть больше шагов назад, чуть больше вольностей и переглядываний — и я сдамся. О, как часто я представляла это за последние несколько дней! Сдаться. Закрыть глаза на злопыхания внешнего мира и снова впустить Матвея в свою жизнь. Это как прервать изнурительное голодание, которое истощило тело до выступающих костей. Выпить ледяной воды, после того как пробежал марафон под палящим солнцем. Упасть в объятия, когда, казалось, весь мир тебя ненавидит.

— Тебе нужно сказать то, что ты хочешь, а потом придётся уйти. Мой рейс завтра утром, я ещё не до конца собралась.

Это мучительно — продолжать делать ему больно. Выставлять из своей квартиры, как будто в мире есть хоть что-то важнее, чем он.

Матвей лезет в карман джинсов. Его рука проскальзывает легко, потому что он сильно похудел и вещи на нём болтаются. Я машинально слежу за его движениями — оторваться попросту нет сил. Что-то красное вспыхивает у него между пальцами и приобретает форму прямоугольника на раскрытой ладони.

Увиденное лишает меня возможности дышать. Кольцо. Он притащил кольцо.

— Стелла… Выходи за меня, — его голос хриплый и сбивчивый, глаза впились в мои. — Если ты не веришь, что всё серьёзно… Это доказательство. Для меня брак — это серьёзно. Навсегда. Здесь и сейчас я тебе говорю, что не захочу никого другого… Что ты для меня всегда будешь той самой… Такой же, какой я увидел тебя в первый день… Самой красивой из женщин. Годы этого не изменят… Потому что я люблю тебя всю.

— Ты спятил, Матвей… — сиплю я, глядя на знакомое золотое тиснение в бархатных внутренностях. Обручальное кольцо, подаренное Романом, принадлежало этому ювелирному дому. — Верни его… Это огромные деньги.

— Стелла… Я серьёзно. Выходи за меня.

Я продолжаю ошарашенно смотреть на его ладонь. Он потратил всё, что у него есть.

— Перестань. Я не выйду. Тебе нужно его вернуть.

Матвей так резко и быстро шагает ко мне, что я не успеваю отшатнуться. Его раскалённые пальцы перехватывают мою ладонь и вталкивают в неё коробку.

— Можешь выбросить, если захочешь. Оно твоё… Для тебя.

Зубы начинают отбивать чечётку, пытаясь сдержать подступающие рыдания. Я снова как одержимая мотаю головой. Меня сразила немая истерика. Разрушительных чувств так много, что им тесно в теле и они с каждой секундой завоёвывают для себя всё больше места, забираясь туда, куда не должны. Жалят мозг, сочатся наружу сквозь ушные раковины. Поэтому в ушах стоит такой невыносимый гул и начинает раскалываться голова.

Серая толстовка Матвея отдаляется, теперь виден только её капюшон. Дверь оглушительно хлопает, и одновременно с этим тело складывается пополам, извергая из себя громкое всхлипывание. За ним ещё одно. И ещё. Глупый романтичный мальчишка. У тебя будет столько всего… Столько… А ты потратил на это кольцо все свои деньги.

45

Два года спустя

Стелла

— Желаете что-нибудь из напитков? Воду, кофе, бокал просекко? — Миниатюрная девушка в форме авиакомпании старательно изгибает накрашенные губы в улыбке. — Может быть, чай?

— Кофе, — отвечаю я, покосившись в противоположный отсек бизнес-класса, где с появлением второй стюардессы наметилось оживление.

Пассажиры, мальчик лет пяти и маленькая девочка, сидящая на коленях у плечистого короткостриженого мужчины, заёрзали и закрутили головами.

«Хочу конфету!» — разносится по салону исковерканная возрастом детская речь.

— Конфету ты съела в аэропорту, Рената, — строго произносит темноволосая молодая женщина с соседнего кресла, очевидно её мама. — Много сладкого нельзя, иначе испортятся зубки.

— Ну пап…

— Дай ей конфету, Аина, — неожиданно вступается за дочь мужчина и, подтянув девочку поближе, касается губами пухлой розовой щёчки. — Зубы у неё всё равно выпадут, так что пусть портит.

— Разве дело только в этом, Арсений? — восклицает супруга, глядя на него с искренним возмущением. — Помимо зубов есть ещё органы пищеварения. Что хорошего в том, что у ребёнка появятся диатез или экзема?

— Аина, — с непробиваемой невозмутимостью повторяет мужчина, — дай Рене конфету. Ничего страшного не случится.

Тяжело вздохнув, мама девочки лезет в сумку и извлекает оттуда хрустящую упаковку леденцов.

— Но это последняя, — предупреждающе говорит она, по очереди глядя на мужа и хитро заулыбавшуюся дочь.

Поняв, что засмотрелась, я возвращаю глаза к застывшей стюардессе, которая всё это время терпеливо ждала, пока я налюбуюсь милой семейной перебранкой.

— Вам понадобится плед или…?

— Ничего не нужно, спасибо. Кофе чёрный, пожалуйста. Без сахара.

Одарив меня финальной улыбкой, девушка переключается на соседа — мужчину лет шестидесяти с пастозно-багровым лицом. Его вид пугает меня с той минуты, как мы заняли свои места. Он вообще нормально себя чувствует? Не хотелось бы совершать экстренную посадку.

Убедившись, что голубоглазая малышка получила желанную конфету из рук великодушного отца, я отворачиваюсь к иллюминатору. На испещрённом царапинами стекле оседают капли дождя.

«Это Питер», — вспоминаю я извечную присказку Разумеева. В Москве сегодня солнечно — я проверяла прогноз. Всего час перелёта, и такая огромная погодная разница. Под рукавами пиджака неожиданно собираются мурашки, и мне приходится быстро растереть плечи. Зря я отказалась от пледа. Да и от просекко тоже. Волнуюсь? Похоже на то. Комфортное, анатомически подогнанное кресло бизнес-класса сейчас ощущается жёсткой табуреткой, сердце потеряло размеренный ритм. Я не знаю состава участников сегодняшней конференции, но догадываюсь, что компания Голдобина тоже в списке. А если она в списке, то есть вероятность…

— Ваш кофе, — звучит надо мной.

Вместе с чашкой на выдвинутый столик опускается свежая пресса: журнал и газета. Я вдыхаю бодрящий аромат зёрен и раскрываю журнал. Бездумно и быстро листаю его, изредка задерживаясь взглядом на заинтересовавшей рекламе и броских лозунгах, до тех пор пока не натыкаюсь на знакомое лицо. Интервью Романа посвящён целый разворот с присовокупленной по центру фотографией. По привычке всматриваюсь в его черты. За два года они будто сильнее ужесточились, и седина на висках стала заметнее. А в целом он всё тот же.

«Секрет моего успеха в том, что я умею добиваться своего» — гласит заголовок статьи. Браво, Ром. Прочитавшим эту статью наверняка будет о чём поразмыслить.