— Спасибо, Эд, — я произнесла это, глядя ему в глаза. Нарочно, чтобы увидеть заплясавшие в темных зрачках искры ликования. Радуйся, малыш, заслужил.

Все же я накосячила… Это было определяющим. А он — он разгреб это за меня, на добровольных началах, и вместо того чтобы просить сейчас что-то покруче, что мог попросить любой другой мужик на его месте — он просил на самом деле херню. Смогу ли я удерживать его на расстоянии и дальше? Ну, если не смогу, сама же и буду виновата.

— Сунь руку под подушку, Свет, — тихо произнес апельсинчик, не отрывая взгляда от меня.

— Зачем?

— Сунь. Не в трусы же предлагаю залезть.

— А они у тебя есть? — я скептически покосилась на полотенце, которое, слава богу, держалось на положенном месте. И все-таки под подушку я руку сунула.

Вообще на моей кровати валялось подушек шесть. Чтобы в любое время дня и ночи я могла нашарить на своей кровати орудие убийства. Не то чтобы мне это было часто нужно, но я всегда старалась позаботиться о своем будущем. Ну и спать мне так было реально удобнее. И все-таки найти в этой подушечной груде бархатную коробочку мне особого труда не составило. Нашла и замерла, уставившись на апельсинку. Да нет, не может быть… Я уже в уме с Его кольцом попрощалась, не верила я, что если его с меня сняли, то мне удастся его вернуть. Хотя, если вдуматься — я же до сих пор не знала, как именно апельсинка “разобрался” с клофелинщиками. Нет, я бы узнала, я бы их нашла, не знаю уж где, но я постаралась бы натянуть их на что-нибудь далеко не анатомической формы, чтобы узнать, есть ли шанс вернуть мое кольцо, а тут…

— Ты его забрал?

— Ну разумеется, — апельсинчик ухмыльнулся краем рта. — Не мог же я оставить его у этих кретинов. Это твоя память об отце. И она должна оставаться твоей…

У Эда были теплые губы, а у меня не было мозгов… Меня просто качнуло в его сторону, я просто поцеловала его, потому что больше ничего мне в голову не пришло. Не из благодарности, нет… Ну или почти нет…

Господи, но какой же сообразительный мне попался кретин…

Это было спасибо, помноженное на себя несколько сотен раз. Он вернул, вернул, вернул мне Его кольцо. Будто я потеряла сердце неаккуратно, а он принес, стер пыль — и положил его передо мной просто так. Вот как, как его после этого было не целовать? Когда сердце в моей груди не рыдало навзрыд, а радостно подскакивало, когда с плеч будто свалился двадцатиэтажный дом, когда руки от этой неожиданной удачи тихонько тряслись…

Не потеряла…

Это было что-то эйфорическое, безумное, отключившее вдруг во мне разом все существующие правила.

Рассудок? Что ты там бубнишь? Давай, до свиданья!

Меня накрыло этой шумной горячей волной резко, оглушая, вышибая дух. Потому что нет, я даже не пискнула, ни когда широкая медвежья ладонь легла мне на прогиб талии, ни когда сам Эд подался вперед, накрывая меня собственным телом. Я знала, что так и будет, с первой же секунды поцелуя. Он просто не мог упустить такую удачную возможность, он вообще будто каждый момент со мной рядом выжидал удобной возможности затащить меня в постель. И если еще полчаса назад я бы постаралась найти что-нибудь потяжелее, чтобы отбиться, то сейчас…

Никаких оправданий. Мыслей в голове — и того меньше. Осудить себя я еще потом успею.

Он дал мне то, что мне было нужно. А я… А я хочу сделать то, что нужно ему…

Глава 28. Вкушающий

А вот из благодарности Эду еще не давали.

Дожил, бля, владелец концерна-миллиардника, от одного скользящего взгляда которого обычно трусы с девок сами по себе слетали. Просто отлично, это стоит записать в список собственных побед, оформить в рамочку и повесить на стенку.

Не за этим обыскивали ублюдков, ой, не за этим. Нет, Эд рассчитывал на какой-то эффект, но не на такой. Хотя… Нахрен это все. И факт секса из благодарности особенно. Серьезно. Оторваться от её задницы, от этого дивного произведения искусства, Эд был не в силах. Значит, вместо спасибо, да? Ну, окей, только сдачи вы от нас не дождетесь, Светлана Валерьевна.

И снова эта восхитительная сучка послала такой чудный тщательно сбалансированный план по её штурму — медленному, неторопливому — в то самое место, в которое Эд минут через пять был намерен засадить. Ладно, хрен с ним, с планом, не очень-то и хотелось. дайте только натискаться её вдосталь, потому что сам Эд был готов голодным зверем рычать и щерить все свои зубы, лишь бы отпугнуть от неё других претендентов. И плевать, что их вроде и на горизонте не было.

Хотелось многого, хотелось трахать эту красивую сучку так долго, что ее порвало бы на лоскуточки, когда, наконец, он позволит ей кончить. Боже, как же от неё в голове сейчас было восхитительно пусто, и только голод лютым волком выл и бил в барабаны.

“Бери, хватай, не отпускай”.

Да еще бы Эд собирался отпускать. Нет уж. Это ж сдохнуть можно случайно, потому что слишком сильно он на Сапфире шизанулся.

Нельзя. Нельзя быть таким алчным безумием, которое не хочется не отпускать ни на секунду. Но она была. И не переставала быть. И это было охренительно.

Пальцы сжимают кожу на её бедрах так крепко, что Света в руках Эда тихонько взвизгивает и выгибается.

— Сильнее, — шипит Сапфира Эду в губы. Сучка ненасытная. Его, Эда, сучка. И пусть пока кочевряжится, пусть брыкается, все равно она — его. Это же видно невооруженным глазом. Когда у умной зрелой женщины вместо слова “нет” выходит “да” — значит, она игнорирует львиную долю собственных эмоций. Слушает мозги, так это у них называется. И на кой хрен? Ну вот сейчас они зачем вообще?

Эд, конечно, иронизировал. Он прекрасно понимал, что будь с ней все просто — он бы уже давно от неё отстал. А с ней было и не просто, и не сложно — было странно, Эд будто пытался собрать как надо кубик-рубика, но никак не мог добиться в этом особого успеха. Женщина-загадка. Вот эта — точно.

А над Сапфирой Эд сейчас издевался. Она же обожала боль, а Эд сейчас как раз болью её награждать и не торопился. Прищипнул несколько раз кожу на ягодицах, растравил аппетит, и пустился в странствие по её телу. Просто губы, просто язык и просто ладони. Одна только нежность и бережные ласковые прелюдии. Долго ли ты, Светочка, вытерпишь в таком ванильном режиме, ужасно интересно?

Все равно она вкусная, в каждой пяди её сладкой кожи. И смертельно хотелось пустить в ход зубы, услышать как Сапфира вскрикивает, захлебываясь болью и возбуждением. Но нет, нет, пока не попросит — пусть плавится так.

Пальцы ныряют под резинку шелковых пижамных шорт. Туда, к пылающим жаром половым губам, к раскаленной, уже скользкой от смазки вагине.

— Детка, да ты и без мазо заводишься? — фыркнул Эд, засаживая два пальца в щель, заставляя Сапфиру в его руках снова выгнуться и ахнуть от ощущений. И всякий звук удовольствия с этих вкусных губ — победные фанфары. Они, кстати, даже без помады воплощение чистого греха — эти губы. За одни только эти губы Сапфиру бы в Средневековье сожгли на костре, как ведьму. Если бы, разумеется, её не спас какой-нибудь король, прельстившийся её безумной красотой. Хотя, короля она бы наверняка натянула, но кто знает… Королю могло и понравиться.

— У меня третий секс за два года, я сейчас вообще завожусь с полоборота, — огрызнулась девушка, прикусывая губу.

— Ага, я поверил, что дело только в этом, — ухмыльнувшись, фыркнул Эд и впился в её рот, потому что да, нельзя так просто взять, посмотреть на эти губы и не захотеть их тут же. Сколько эротических фантазий появляется только после пары секунд любования.

Ну, да, конечно же, дело в недостатке секса, в чем же еще. Разумеется, Эд такой идиот, что точно не подумает, что его Сапфира хочет вполне себе по настоящему. Ну правда ж, нечего смотреть, ни кожи, ни рожи, ага. Весь из себя такой никакой, что дать можно только из жалости. Разумеется.

Сучка разозлилась, сучка начала кусаться. Ну, давай еще, золотко, кусай сильнее, еще приятнее трахать тебя пальцами, зная, что тебе этого до озверения мало, и с каждой секундой крышу тебе срывает сильнее. Ты будешь вымаливать свой оргазм сегодня.

Раз, два, три, четыре, пять — начинаю раздевать. Кто не убежал — тот сам виноват. Хотя, нет, не так. Кто не убежал — тому понравится, ага. Очень понравится. Уж Эд-то проработает этот вопрос. Хорошенечко. Не уползет даже.

А раздевать приходится недолго, увы. Что там раздевать-то в принципе? Полотенце самого Эда в зачет не идет, оно уже давно свалилось, он уже давно вжимается вздыбленным членом в этот вздрагивающий плоский живот. И сучка уже давно неторопливо Эду дрочит, сжимая свои наглые пальцы на налитом кровью стволе члена. Никакой дисциплины, никакого уважения, хватается за все подряд без разрешения… Ох, засадить бы ей поскорей, но так не интересно же.

Её пижаму долго снимать не нужно. Так, дернул шорты вниз по ногам, швырнул на пол, задрал шелковый топ, снимал до конца вслепую, уже сжимая губами торчащий дыбом нежно-розовый сосок. Сладкая сучка.

Выпендриваться — выпендривается, врет, что дело в долгом отсутствии секса, а все равно третий раз уже она реагирует на прикосновения, как голодная. Даже без боли — так и гнется навстречу рукам, подставляя то одну грудь пальцам Эда, то другую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Хочет.

Это охренительно знать, это охренительно ощущать, и вообще осознать одну победу в этой невозможной зеленоглазой войне — охренительно настолько, что Эд изо всех сил оттягивает момент своего триумфа.

Три пальца внутри неё, один на клитор — а Сапфира уже не может держать себя в руках, или не хочет — в общем, неважно, она уже кусается. Зубы сжались уже на шее Эда. Роспись хочешь поставить, Светочка? Ставь. Так и быть. Раз уж стала такой неизлечимой одержимостью — ставь. Имеешь право.