Юлия Рябинина - Только не я

– Интерната, – поправил я его.

– Это в первую очередь школа, Тимофей, и ты прекрасно осведомлен, почему тебе пришлось пойти туда, так вот, не перебивай…

Он не смотрит на меня, смотрит сквозь, потому что не вижу в его глазах ничего, только отчужденность. Зато глаза крысы, что стоит рядом с ним, сверкают злостью, она бросает взгляд то на меня, то на Василису, причем выражение глаз не меняется. Тварь. Я ее ненавижу всей душой. Эгоистичная сука.

– Ты отправишься в военное училище, а ты, – он перевел тот же пустой взгляд на Василису, – последуешь за ним. Не хотите быть нормальными студентами, там вас быстро сделают нормальными людьми. Посмотрите, как это – чистить казармы и мыть туалеты самим.

Минута молчания затянулась. Я сидел и искоса кидал взгляды на Ваську. Та меня пугала своим безразличием, если честно. Ожидал от нее взрыва эмоций, агрессии в сторону предков, ора на всю квартиру, но она молчала.

– Могу сказать только одно, – Вася встала со стула, – пошли бы вы нахер, дорогие, – она оглядела по очереди застывших перед ней мужчину и женщину, чьи лица сейчас постепенно начинали покрываться красными гневными пятнами. – Дорогая матушка и дядя Никто, и так уже вот здесь со своими запретами сидите, – она показывает указательным и средним пальцем на шею. – А то, что вы придумали, это можете родить совместного ребенка и ему лапшу на уши накручивать.

Дальше все прошло слишком быстро. Резкий выброс руки вперед, и звонкая пощечина заставила Ваську откинуть голову в сторону.

– Ах ты, дрянь неблагодарная, – зашипела Эвелина, – ты как с матерью разговариваешь?

– Как ты того заслуживаешь, – Васька вернула голову в исходное положение.

Еще раз пощечина, и девушка начинает истерически смеяться, а у меня по спине дрожь прошла. Вспомнились ее бездонные глаза, когда она избивала мартышку, и абсолютное равнодушие, вот именно такое же было и сейчас.

– Мне срать на тебя, поняла? И на твоего… – она запнулась, когда увидела, как я внимательно слежу за ней. – И на него, – кивнула в сторону отца и дернулась к выходу.

– Да я тебе сейчас… – взвизгнула женщина и сделала шаг в сторону дочери, которая уже скрылась за углом в коридоре, когда отец удержал ее за локоть.

– Не нужно, дорогая, пусть успокоится.

Я чуть не блеванул от ласкового голоса, которым отец разговаривал с Эвелиной.

– Ну, я пойду.

И на меня уже практически ноль внимания, только когда в дверях оказался, отец наконец-то опомнился.

– Я надеюсь на твое благоразумие, Тимофей.

Я кидаю на него взгляд через плечо, но он уже полностью увлечен беседой с Эвелиной. Мешать не стал, вышел из кухни и прикрыл дверь за собой.

Что-то между ними происходит странное, что-то неуловимое скользит в их взглядах, но понять, что, я не смог.

– Ты, придурок, – Василиса выныривает неожиданно из своей комнаты и хватает меня за футболку, тянет к себе. – Зачем тебе сдался этот молокосос белобрысый? Всю контору спалил!

Она захлопывает за мной дверь и к ней же толкает меня спиной, сама прижимается всем телом.

– Ты и так спалилась, Вась, не надо переводить стрелки, – пытаюсь отстраниться от нее, но Василиса лишь ближе вжимается в меня и касается губ легким поцелуем.

– Я скучаю, Тимош, – шепчет она, а ладони уже под футболку забираются, настойчиво лаская кожу.

– Вась, ну, ты нашла время, – уворачиваюсь от поцелуя, но девушка больно сжимает кожу в кулак, от чего из легких вырывается рваный выдох. – Ты что, совсем дура? – отталкиваю ее от себя, но не тут-то было.

Василиса резко отпускает меня, а потом двумя руками хватается за горло футболки и тянет к себе, впивается в губы и начинает кусать. Обхватываю ее лицо руками, оттягиваю от себя, но она не отпускает, только лишь сильнее прикусывает губу.

– Не отпущу, понял? – рычит сквозь стиснутые зубы. – Ты мой.

– Я тебе сделаю больно, – отвечаю ей и тяну за волосы.

– Это ты из-за нее такой стал? – она, не отпуская горловину футболки, заглядывает в глаза.

– Ты больная, Вась, из какой «нее»? – я включил дурака, потому что сейчас в глазах девушки плескается немое безумие. – Если ты про девчонку, которой я не дал умереть, то нет, не из-за нее, из-за тебя, – заставляю Василису смотреть себе в глаза, фиксируя лицо. – Ты понимаешь, тебя бы закрыть за убийство могли, ты это понимаешь?

Она смотрит и никак не реагирует на мои слова, но взгляд выдает, я вижу там, под безумием, страх.

– Я люблю тебя, Тимош, понимаешь, люблю, – ее ладони скользят по моей шее, и она скрепляет в замок пальцы на моем затылке. – Я приревновала, понимаешь? И эта агрессия, я не знаю, она сама откуда-то вылезла, я не хотела, правда, – она выпячивает губы трубочкой и как будто заплакать хочет.

– Прекрасная игра, Василис, только давай не со мной, не верю, – громко чмокаю ее в губы и грубо отрываю от себя.

– Придурок ты, – она бьет меня кулаками по спине, но я быстро капитулирую за дверь и широкими шагами достигаю в считаные секунды своей комнаты. Закрыть дверь не успеваю, потому что в нее влетает Василиса.

– Ты только помни одно, – выдыхает она, – если узнаю, что ты с этой нищебродкой шаркаешься – убью, – она сужает глаза, – ее убью, понял?

Разворачивается и с грохотом закрывает дверь за собой.

– Больная! – ору ей в след, а у самого за ребрами все сжалось от понимания, что правда, она может. – Больная, – повторяю тише, а перед глазами бледное лицо Снежинки.

Несколько дней я ходила по коридорам интерната, как загнанный в ловушку зверек, все время ожидая подвоха со стороны Тимофея или его девушки, но, к моему великому счастью, ничего подобного не произошло, и я наконец-то смогла успокоиться. А спустя еще день узнала, что ребят до конца самого Нового года не будет в школе. С выдохом облегчения пришла еще и непонятная тоска. Уж не знаю, от чего она поселилась внутри, но то, что после этих слов я потеряла покой – факт, который мне не совсем приятно было осознавать, и я пыталась его всячески приурочить к другим происходящим вокруг меня событиям.

Все время пыталась переключиться на Диму, которого, кстати, тоже не было, а на звонки он не отвечал, отписывался смс типа «я же тебе сказал не звонить». Гребаный принц. Ну, я больше и не звонила, и не писала, просто постоянно анализировала его поступки по отношению ко мне. И приходила к неутешительным выводам. Как же жизнь круто поменяла и расставила все по неожиданным для меня местам. И разговоры с Верой тоже не приносили никакого удовлетворения и понимания того, что с ней на самом деле произошло. Только по немым взглядам временных одноклассников можно было понять, что дело здесь нечисто.

– Елисеева Есения, – вдруг вырывает меня приятный мужской голос из задумчивости.

Перевожу взгляд на учителя биологии.

– Да, Константин Вячеславович, – поднимаюсь со всего места и слушаю вопрос.

Это за последние полторы недели единственный преподаватель, к которому я прониклась, хоть и уроков у нас было с ним не так уж и много. Доброта, исходящая от него волнами, несомненно, притягивала.

– У меня к вам просьба будет небольшая, – начал он, и хитро прищурился.

Что-то мне это совсем не понравилось, неужели в этом мире не осталось людей, которые не имели бы две личины.

– У нас тут небольшая брешь в новогоднем представлении образовалась в виде отсутствия главной героини – Снегурочки. Не поможешь? – взгляд его мгновенно изменился и стал теперь мягким и просящим.

– Ой, – мои щеки вмиг покрылись румянцем от того, что весь класс цепкими взглядами начал ощупывать мою персону, – но я, наверное, не успею выучить текст и… Я не смогу.

Опускаю глаза и плечи, показывая учителю своим видом, что не хочу принимать никакого участия в новогоднем представлении. А в мозг остреньким шурупчиком вкручивается любопытство. Интересно. Получается, что, помимо основной работы учителя, Константин здесь является еще и творческим руководителем.

– Да там и немного, на самом деле, Есения, – он смотрит на часы, потом в класс, – ты ко мне после уроков загляни в учительскую, все тебе расскажу, – открывает журнал. – Так, теперь быстренько пробежимся, кого нет, и я вас отпускаю.

– Яська, не смей отказываться, – обступили меня девчонки на перемене.

– Да что «не смей»? – чуть повышаю голос. – Я не хочу тут никак себя проявлять, мне вон одного раза хватило.

Вырываюсь из их захвата и иду вперед, к другому классу.

– Ясь, ну, с кем не бывает, ты же знаешь, и у нас такое случалось, но на этом же ничего не заканчивается, а только все начинается, – Люба берет меня под руку. – Развеешься хоть немного, да и что нам еще остается делать? В этом году мы не у себя в детдоме. Почему бы и нет?

– Точно, – выдыхаю я, – почему бы и нет.

После уроков я все-таки заглянула в учительскую, и, как ни странно, Константин Вячеславович оказался на месте.

– Можно? – постучавшись, приоткрыла я дверь.

– Молодец, что пришла, – он встал из-за стола. – Я думал, что струсишь. Проходи, – он отодвигает мне стул, предлагая сесть.

Прижимаю рюкзак к груди и прохожу внутрь кабинета, а у самой сердце не на месте. И уже, наверное, жалею сейчас о том, что поддалась на уговоры.

– Ты особо не переживай, Есения, там нужно будет перед малышами выступить, – начал он, а у меня отлегло, и волна облегчения по плечам прокатилась. – Основной текст я тебе дам, но, если что-то забудешь – не беда, можно и сымпровизировать. Там несколько песенок, которые поет Снегурочка, но для тебя, насколько я знаю, это не проблема.

– А почему я? – неожиданно даже для себя задаю мужчине вопрос. – Неужели среди ваших учеников не найдется подходящей Снегурочки? А вдруг кто-то из девочек обидится, что взяли не ее?

– За это даже не переживай, никто не обидится, потому что в нашем кружке народу раз два и обчелся, – улыбается он. – Да и взрослых только несколько человек, и роли уже распределены давно, уже все подготовили, – улыбка становится шире. – Да я, на самом деле, наслышан про твои успехи. Знаю, что поешь хорошо и активно участвуешь в творческой жизни детдома своего. Вот и решил разнообразить твое пребывание здесь. Пусть вы и ненадолго, но нам такие люди позарез нужны. Ведь впереди столько праздников, так что от помощи не откажемся.