— Нет, я справлюсь сама. До свидания. И… спасибо.

Через два месяца дядя Саша перестал мне звонить, просто потому, что я в одном из магазинов украла сим-карту. Мне так стыдно за это, потом я незаметно подкинула сумму, сколько стоила та симка, но факт остается фактом. Я все же украла. Естественно, номер не был прикреплен к паспорту, и узнать его Шторминские не могли.

Однако, бывший отчим не оставил попыток достучаться до меня. Он пришел к нам домой. Я закрылась в комнате, отказавшись разговаривать. Но папа о чем-то говорил с Александром Сергеевичем.

На Даню я смотрела каждый божий день на протяжении трех с половиной месяцев. Мне было тяжело, очень. Ему было и того хуже. Несколько раз за ним приезжал Антон. Иногда привозил Васю, и они силой увозили парня от моего подъезда.

Я понимала, что нужно что-то делать. Как-то объяснить. Поэтому около двух недель репетировала перед зеркалом выражение лица и взгляд, чтоб не выдать себя, когда я буду находиться перед Даней.

Это был выходной, солнечное утро. Май. Бывший сводный брат занял свое место и я вышла из подъезда.

— Привет. — подошла к нему. Голос уверенный, без дрожи.

— Ада? — Даня спрыгнул с лавочки с таким удивленным лицом, будто и не меня тут поджидал все это время.

— Нам нужно поговорить. Так больше продолжаться не может.

— Прости меня.

— Я простила, правда. Но ты не даешь мне жить дальше.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь, я познакомилась с одним парнем, он учится в нашей школе, но боюсь пригласить его погулять, потому что боюсь твоей реакции. Вдруг ты его изобьешь. — когда я находилась в своей комнате и разговаривала перед зеркалом, мне казалось, что все так убедительно, правильно говорю. А сейчас… сейчас мои слова казались такой чушью. Да будь я на месте Дани, не поверила бы себе не одному слову.

— Парень? — прошептал Шторминский.

— Ну, да. Я прошу тебя, отстань от меня. Я за все благодарна и твоему папе и тебе. За все, понимаешь? Но сейчас… — постаралась, как можно незаметнее задержать дыхание, чтоб, не дай Бог, не показать, как моя сущность против слов, что я собираюсь произнести. — Сейчас, Дань, ты мне мешаешь. Извини.

Я позволила себе еще пару секунд посмотреть на красивое лицо своего бывшего сводного брата, на своего любимого и, развернувшись, зашла обратно в подъезд, затем в квартиру, и, наконец, в свою комнату. Выглянула в окно.

Парень так и стоял, не сдвинувшись с места не на миллиметр. Стоял, стоял, а потом запрокинул голову к небу, и перед тем, как скрыться за занавеской, я увидела слезы на его щеках. Еще несколько минут и он, подбежав к своей машине, сел за руль и рванул с места.

А я… я заплакала, тихо, прикрывая рот ладошками, чтоб не издать не звука. Но сдерживаться сил надолго не хватило, и я завыла, да так громко, так сильно, что в итоге сорвала голос, до этого, до жути испугав отца.

Он забежал тогда в мою комнату, попробовал успокоить, но ничего не выходило, видя его, я только больше скатывалась в обычную истерику и, не видя и не слыша ничего вокруг. Видимо, на крик прибежал кто-то из соседей и вызвали скорую.

Фельдшер вколола мне успокоительное, лошадиную дозу, похоже, потому, как через пятнадцать минут я уже ничего не соображала, а еще через десять, уснула и проснулась только на следующий день к вечеру.

Я решила для себя не искать встреч со Шторминскими, ни в коем случае не подпускать к себе, и обходить стороной. Не листала интернет по запросу их фамилии или ресторанов, и если выдела знакомое лицо или читала фамилию, тут же уходила с сайта. Даже заказы не принимала про рестораны.

Через год я начала писать статьи о дизайне, и это со временем начало приносить мне прибыль. Но заказчиков, что просили оформить статью про ресторан, я тут же отшивала, и мне было все равно, что это не Шторминские. Все равно,… потому что, возможно, это были их конкуренты, а причинить бизнесу дорогих для меня людей хоть малейший вред, я не хотела.


Наше время…


Я до сих пор не знаю, поверил ли мне тогда Даня, когда я сказала ему про какого-то мальчика, но приходить он перестал.

Однако, это не мешает мне любить его. Так же сильно, наверное, до сих пор по детски наивно, верить в любовь. И я хочу верить в то, что и меня он любил. Любил, просто у мужчин действительно есть потребности, которые я тогда удовлетворить не могла. Он оступился, ошибся.

Вот только для меня фатально. Он выпотрошил своей ошибкой мне душу. После смерти мамы от нее и так не много осталось.

Больше всего мне было жаль дядю Сашу. Я обидела его не за что. Он потерял жену и хотел для меня хорошей жизни. А я его отправила с его намерениями куда подальше.

Иногда, уже поздно ночью, когда я ложилась в постель и закрывала глаза, то представляла Даню и маленького ребенка. Малыш всегда был разный, иногда девочка с темными волосами, а иногда мальчик с такими же карими глазами, как и у папы.

Сейчас их ребенку с Кариной лет пять, должно быть…

Подул ветерок, и щекам неожиданно стало холодно. Дотронулась, а они мокрые. Я плакала и даже не заметила этого.

— Ох, сколько времени? Поздно уже, наверное.

Черт и телефон в комнатке оставила. Так хватит на сегодня воспоминаний. Спать пора.

Глава 16


Даниил


— Как у тебя дела?

— Лучше всех, как, в принципе, всегда. — Ответил я отцу, когда он зашел в мой кабинет. Нахмурился и сел в кресло напротив.

— Не ответила. — Скорее констатировал факт, чем задал вопрос.

— По мне видно.

— Перестань. Шесть лет прошло, ты думаешь, при первой встречи она тебе на шею кинется?

— Нет, конечно. Но… — я выдохнул и запустил руки в волосы, ставя локти на стол, — когда я ее увидел, думал уже совсем с ума начал сходить.

— Она как будто знала, когда нужно придти.

— Может, знала? — с надеждой спросил я.

— Нет, я уже звонил Виктору и спрашивал, она до сих пор не интересуется нашей семьей и зорко следит за тем, чтобы ничего в их доме не напоминало о нас. Журналы и те выкидывает, если видит в них статьи про рестораны.

— Они до сих пор в деревне?

— Да, она не хочет уезжать из дома.

— Черт. Я не знаю, что делать.

— Жди.

Отец сочувственно посмотрел на меня и вышел из кабинета. Я же, посидев над бумагами минут тридцать и толком ничего так и не сделав, поднялся наверх в комнату.

Прошло шесть лет с того времени, когда Ада с мамой жили с нами, но я до сих пор живу в своей комнате. Ничего не меняя из окружающей обстановки.

Полтора года назад батя женился. Я до сих пор не понял зачем. Любить он ее не любит. Бабенка, конечно, красивая, но с Викой не сравнить. Холодная стерва, вот и все.

Плюс с багажом. Дочуркой. Что у одной, что у второй вата вместо мозгов. Полина Георгиевна, как звали мою мачеху, хотя у меня язык не поворачивался так ее назвать, была еще молодой. Всего-то тридцать шесть лет. Из небогатой провинциальной семьи. Сама «мамочка» выбилась на вершину за счет своих мужиков. От одного залетела, и прожила на алиментах десять лет, пока несчастный не скончался. Второго подцепила и вышла замуж, отправив на несколько лет дочку к бабке с дедом. Но муж, объелся груш! И Полина Георгиевна приехала к маме с папой в деревню с чемоданами. Потом пошел нескончаемый поток мужиков, и один из них взял ее вновь в жены, и даже дочку приютил. Прожили они четыре года в браке. Дама взялась за голову, вроде. Была примерной женой, воспитывала дочь, как умела, заботилась о муже, и, как я думаю, полюбила его. Но… оказалось, что у почти примерной жены длинные и ветвистые… рога. Она отсудила у мужа квартиру, машину и несколько «лямов». В принципе, не плохо.

Через полгода появился мой отец. Они какое-то время общались. А потом он огорошил. Женюсь.

На счет того, что я не понимаю, почему женился отец, я, конечно, лукавлю. Возможно, понимаю, в конце концов шесть лет назад он сам на этом настаивал, только уже я должен был это сделать. И жениться на… Карине.

Однако, как бы смешно это не было, и, конечно, смеяться в таких ситуациях вообще последнее дело, но… чем-то наши ситуации схожи.

Полина Георгиевна забеременела. Отец сам ходил с ней на УЗИ, к дяде Валере в клинику, и действительно врачи подтвердили факт беременности. Поэтому-то он и женился на ней. Даже дал свою фамилию. По поводу отцовства он тоже не сомневался, потому, как провел определенные исследования.

Но… в восемнадцать недель беременности жене отца стало плохо, открылось кровотечение. В общем, не успели спасти ребенка. Полина Георгиевна не была в большом восторге от своей беременности, но и не пыталась избавиться от ребенка. Анализы, что проводили, опять же в клинике отца Тохи, показали, что она ничего не принимала. Это был несчастный случай. Что-то там отошло или отслоилось или еще что-то. Я понимаю.

Отец тогда тяжело переживал потерю не родившегося ребенка. Дядя Валера, который по натуре врач, и даже мысли не должен допускать о таком дурачестве, все же сказал.

— Сань, сходи. что ли, к экстрасенсу какому. Или бабке — гадалке. Ты же нормальный мужик, ну, не может тебе столько бед на голову сыпаться просто так.

— Значит не сильно-то я и хороший, — ответил тогда полупьяный батя.

Разводится в женой он не стал. Так и жили. И все бы хорошо. Полина Георгиевна меня не трогает, я ее не трогаю. Но вот Анжела, дочурка мачехи…

Деваха, конечно, еще та.

Начну с того, что когда после свадьбы отец привез их в наш дом и показал своей падчерице комнату внизу, она скривила нос.

Ну. а что? Свободных больше не было, могла тогда на квартире остаться там у себя.

На следующий день, вернувшись домой и, зайдя к себе в комнату, я услышал, как льется в душе вода. Двери закрыты. На какие-то пару секунд мне показалось, что вернулась Ада, что это она сейчас принимает душ. И я застыл, словно статуя.