Евгения Перова - Только ты одна

– Лерочка, у меня к тебе просьба.

– Конечно, Роза Петровна! Что я должна сделать?

– Понимаешь, мне очень не хватает Всеволода Афанасьевича. Мы так любили друг друга! Я ведь выскочила за него сразу после школы, прямо как ты. И Павла родила в восемнадцать. Потом еще пыталась – очень девочку хотела. Но не получилось. Два выкидыша было. Только через десять лет смогла Юрочку родить. Так тряслась над ним! Павел даже обижался.

– А Юра всегда говорил, что вы больше старшего сына любите. Тоже обижался.

– Да, он почему-то вечно считал себя обойденным. Он родился слабеньким, капризным и учился неважно. Всеволода Афанасьевича это, конечно, раздражало. Но я старалась как-то смягчить ситуацию. Наверное, мало старалась.

– Так о чем вы хотели попросить, Роза Петровна?

– Ах да! Я скучаю, поэтому пишу письма Всеволоду Афанасьевичу. Не каждый день, но часто. Я прошу, чтобы ты их забрала после моей смерти. Не хочу, чтобы сыновья читали или вообще посторонние люди. Ты можешь прочесть, если захочешь. А потом сожги. Их, правда, много… Но можно на даче это сделать, да? А пепел развеять! Я сначала думала, может, пусть и меня сожгут. Но нет, лучше буду лежать рядом с Всеволодом Афанасьевичем.

Тут Лера, наконец, опомнилась:

– Роза Петровна! О чем вы вообще говорите? Вы же не собираетесь… Рано вам умирать, вы что!

– Нет, я не собираюсь! – рассмеялась свекровь. – Но думать об этом надо. Моя приятельница, когда мужа хоронила и памятник ставила, заказала стелу и со своим именем, но с открытой датой смерти. Стоит теперь у нее на даче, ждет своего часа. Лет десять уже стоит. Гости натыкаются и пугаются. Фотография ее, честно говоря, ужасно получилась на камне. Вы мне уж без фотографии сделайте, ладно?

– Роза Петровна…

Лера не знала, смеяться ей или плакать, слушая эти речи. Нет, все-таки свекровь – уникальное существо!

– А эта приятельница, кстати, замечательная в своем роде. Мы ее называем «слепая вдова». Она не совсем слепая, но видит плохо. Тут как-то отличилась: ездила к мужу на кладбище, присела на скамеечку, чтобы отдохнуть и перекусить немножко, а к ней воробьи прибежали за крошками. Она им кидала, умилялась, потом очки надела – а это оказались мышки, а не птички! Визгу было…

Лера невольно рассмеялась, а Роза Петровна улыбнулась: ну вот, повеселела девочка, а то страшно было смотреть на эту вселенскую печаль.

Уже собравшись уходить, Лера все топталась в прихожей, а Роза Петровна терпеливо ждала, надеясь, что Лера все-таки откроет ей душу. Она искренне любила невестку и очень не хотела, чтобы брак ее сына развалился.

– Мне кажется или ты действительно хочешь мне что-то сказать? – осторожно спросила она.

– Да нет, ничего особенного. Просто… Чтобы вы не волновались! В общем, я не собираюсь… разрушать… нашу семью.

Лера не могла больше говорить, ее душили слезы. Она рванулась к двери, но Роза Петровна не пустила – обняла и крепко держала в объятиях, пока Лера немного не успокоилась.

– Вы расстались, да? С тем человеком? – прошептала Роза.

Лера могла только кивнуть.

– Пойдем.

Она снова привела упирающуюся Леру на кухню, налила ей воды и подала салфетки. Лера послушно отхлебнула и вытерла слезы. На свекровь она не могла смотреть. А та вдруг сказала:

– Вот что – надо выпить. Где-то у меня был коньяк.

Пока Роза Петровна ходила за коньяком, Лера немного пришла в себя. Они выпили, помолчали. Потом Лера, глядя в стол, спросила:

– А вы изменяли мужу?

– Да, – спокойно ответила свекровь. – Но это не была измена в тривиальном смысле. Мы действительно очень любили друг друга. Но Всеволод Афанасьевич был старше меня на пятнадцать лет, имел слабое здоровье и… Скажем так, флегматичный темперамент. Поэтому я позволяла себе маленькие приключения. Короткие. Без особых привязанностей. Мы с ним об этом никогда не говорили, но… Он знал. Вот так.

– Значит, это был просто секс? Эти маленькие приключения?

– Не совсем. Человек должен был все-таки мне нравиться. Но любила я одного Всеволода Афанасьевича.

– Понятно.

– Ты влюбилась, да?

– Да. Но все кончено. Он уехал в Штаты.

– Бедняжка! И что ты думаешь дальше делать?

– Он звал с собой, но… Нет, я не могу. Наверное, надо попытаться все как-то наладить.

– Скажи… Прости, что о таком спрашиваю! Юра стал тебе противен? Физически? Ты совсем с ним спать не можешь?

– Не знаю.

– Он на самом деле тебя любит! Тогда он, конечно, показал себя не лучшим образом. Очень эгоистично поступил. Но мужчина никогда не сможет понять, что чувствует женщина, так уж они устроены, к сожалению.

– Он радовался, что ребенок не выжил.

– Лера, этого не может быть! Да, Юра не хотел второго ребенка, но радоваться в той ситуации он никак не мог, клянусь! Он очень из-за тебя переживал! Может, попробуешь простить его? Не сейчас, когда отболит?

– Я подумаю.

Выйдя от свекрови, Лера обошла несколько раз вокруг квартала, размышляя над ее словами. Неужели она ошибалась и была несправедлива к Волкову? И как это исправить? Как повернуть обратно тот рубильник, который выключил в ее сердце любовь к мужу?

Лера зашла за Федей, который всю дорогу что-то ей рассказывал, – она кивала, ахала, поддакивала, но ни слова не понимала, потому что думала о своем. Поужинали. Лера вымыла посуду, Федя убежал «разбираться с делами», а Лера присела на табуретку и словно утонула: минута шла за минутой, час за часом, а она все сидела и смотрела в пространство рассеянным взглядом. «Если я остаюсь с мужем, значит, я должна…» – думала Лера, каждый раз упираясь в это «я должна», словно в глухой забор. Должна смириться, поверить, что муж не радовался смерти их ребенка, простить его и… полюбить снова. А это вообще возможно?

Свекровь посоветовала Лере почаще вспоминать первые годы замужества, уверяя, что это должно помочь: прежнее чувство вряд ли вернется, но… «Пожалей ты его! Просто пожалей – ради сына», – сказала она.

Пожалеть? Да за что его жалеть?! Лера не особенно поддавалась жалости, в их семье это было не принято: любые страдания и неприятности следовало переносить достойно и не обременять окружающих пустяками вроде мигрени или разбитого сердца. Лера знала, что она очень прямолинейна в своих чувствах: полюбила – так полюбила, разлюбила – значит, всё. Она не могла понять, как возможно любить одного, а спать с другими. А вот Розе Петровне это удавалось.

Хлопнула входная дверь – это пришел Юра. «Значит, уже почти десять», – поняла Лера, но так и не встала с места. Ее словно придавила холодная бетонная плита. Она и не видя знала, что делает Волков: снял ботинки – один упал на бок, повесил куртку, прошел в ванную, потом в спальню, переоделся в спортивный костюм, заглянул к сыну – из Фединой комнаты тут же раздался вопль восторга. Лера зажмурилась, словно этот звук причинил ей боль, а когда открыла глаза, в проеме двери стоял Юра и с тревогой на нее смотрел:

– Лер, случилось что? – спросил он, подходя ближе и нагибаясь, чтобы лучше видеть ее лицо. От Волкова пахло дождем, лавандовым мылом для рук, немножко коньяком и туалетной водой Dior Homme Sport, которую она сама ему и подарила год назад.

– С тобой все в порядке?

– Да.

Лера взглянула на мужа и вдруг совершенно непроизвольно вспомнила, как они с Волковым попали под страшный ливень, еще до свадьбы: пережидали в какой-то арке, а потом Юрка нес ее на руках до метро – чуть не по колено в воде. Запах дождя, что ли, напомнил? Волков все смотрел на Леру, и она никак не могла отвести взгляд. Он осторожно положил руку ей на плечо, но Лера вывернулась, встала и отошла к плите:

– Ты поужинаешь? Я сейчас разогрею.

– Нет, я в городе поел.

– Ладно.

И Лера выскользнула из кухни. Она полночи не спала, размышляя, что делать. И весь следующий день думала, и следующую неделю, и месяц… Она честно пыталась настроить себя на «возвращение в семью», как она это называла. Три месяца тайной радости теперь отзывались глухой тоской, в которой Лера вязла, словно в болоте. А из глубины болота постепенно прорастали колючие ростки вины, стыда и раскаяния за свою измену. Еще ее мучил вопрос, надо ли рассказывать мужу про Андрея? Или лучше не надо? Так и жить дальше с этой тайной? Свекровь бы точно посоветовала скрыть. А мама? Ох, лучше не думать!

Эти два мучительных месяца Лера загружала себя хозяйственной суетой: на работе она все время вытирала пыль с полок и книг, дома бесконечно мыла и отчищала все подряд, стирала и гладила. А еще готовила. Тогда она и начала потихоньку поправляться, заедая свои печали зефирками и шоколадками. Она предположила, что свекровь поговорила с сыном, потому что Юра стал чаще бывать дома, особенно по выходным, и даже вывел их как-то в цирк на Цветном. Лера старалась не избегать мужа и однажды выдержала долгий разговор: Юра жаловался на рабочие проблемы, Лера честно вникала и давала советы, которые, как ни странно, пошли на пользу, и муж потом благодарил.

Приближался Новый год, который они решили отметить с размахом, объединив, как всегда, с днем рождения Юры. Волков родился 30 декабря и в детстве был уверен, что ёлку наряжают именно в его честь, но в семь лет его просветил старший брат, и маленький Юрка был жестоко разочарован. Федя категорически заявил, что он уже большой и намерен в этот раз дождаться появления Деда Мороза – он давно сомневался в его существовании и хотел подловить родителей. Лера легко согласилась, а Волков только головой покачал:

– Зачем ты ему разрешила?

– Ничего страшного, один раз ляжет попозже!

– А как мы подарок под ёлку подложим? Или Деда Мороза вызовем?