Она хрустит хлопьями и сообщает, что скоро должен вернуться отец.


Кем он работает? — интересуюсь я, наконец, удосужившись спросить об этом.


Он охранник в ночном клубе. Не ожидал?


В этот момент за дверью гремят ключами и в дом входит Маттиас Вебер собственной персоной, легок на помине, что говорится: у него красные от бессонницы глаза да и в целом он выглядит еще помятее, чем обычно. Его слегка расфокусированный от усталости взгляд скользит сначала по мне, а потом обращается к дочери, которая невозмутимо запихивает в рот новую порцию хлопьев.


Ёнас заболел, — с полным ртом сообщает она отцу. Как ей удается при этом не подавиться, остается для меня загадкой!


Что с ним? — хмуро осведомляется тот, не удостоив меня даже приветственного кивка. И направляется к холодильнику…


Марк говорит, это летний грипп, — отвечает она так невозмутимо, словно наличие чужого взрослого парня в доме рано поутру ее абсолютно не напрягает, наоборот, мне слышится в ее голосе вызов, причины которого мне абсолютно не понятны. — Поэтому Ёнас останется сегодня дома, так что присмотри за ним, о'кей?


Отец Мелиссы распахивает дверцу холодильника и все так же хмуро обозревает его пустые полки.


Ты хоть бы продуктов прикупила, что ли? — пеняет он дочери. — Хочешь, чтобы мы от голода передохли…


Я переминаюсь с ногу на ногу, ощущая острую потребность оказаться подальше как от самого этого дома, так и от его обитателей с их странными, чуждыми моему пониманию взаимоотношениями.


Мог бы для разнообразия и сам в магазин сходить, — огрызается Мелисса, а потом более спокойно добавляет: — Дай денег и я после школы что-нибудь прикуплю…


Мне теперь что ли полдня голодом сидеть, — возмущенно бубнит тот, исследуя недра своего портмоне и протягивая дочери измятую двадцатку.


Та разглаживает ее руками и сует в задний карман своих джинс. А я с ужасом прикидываю, что же такое можно купить на двадцать евро, когда у тебя в холодильнике, что говорится, шаром покати?


Нет, отчего же, папочка, можешь пожевать хлопья, как и я! — кидает между тем на ходу Мелисса, направляясь к дверям. — Я на автобус опаздываю… Марк, ты доктор, расскажи ему про лекарство! — с этими словами она бросает меня наедине со своим папашей и даже ни разу не оглядывается.


Пару минут мы оба молча смотрим друг на друга, пока Маттиас не произносит:


Так ты, типа, настоящий доктор? Малой и правда заболел?


Да, летний грипп, я думаю. Скоро пройдет.


Мой собеседник удивленно хмыкает «летний грипп, вы только подумайте», а потом подходит к коробке с хлопьями, оставленной Мелиссой, и запускает в нее свою немаленькую ручищу.


Давайте ему побольше пить, — говорю я быстро, пытаясь избежать неловкой тишины. — А если снова поднимется температура, то лекарство на столе в комнате мальчика, просто отмерьте нужную дозировку…


Лады, доктор, — отвечает тот, запихивая в рот сухие хлопья, подобно собственной дочери, но смотреть, как это делает взрослый накачанный мужик как-то особенно неприятно. — Вы лучше скажите, как там моя жена? Есть какие-то изменения?


Меня неожиданно возмущает этот его вопрос, и я раздраженно кидаю:


Вообще-то мне у вас стоило бы об этом спрашивать.


Правда? — абсолютно серьезно пожимает тот плечами. — Так я вчера не был в больнице… Был занят. Ну ладно, может сегодня туда загляну… Если малому станет лучше, — добавляет он невозмутимо. — И запихивая в рот новую пригоршню хлопьев, как бы извиняясь добавляет: — Без машины туда совсем не просто добираться.


Чувствую, как начинаю задыхаться в тесном пространстве этой маленькой кухоньки рядом с этим… ограниченным человеком. Прощаюсь и быстро выхожу в неумолчное утреннее пение звонкоголосых птиц, приветствующее меня своими веселыми серенадами.


В душе у меня подобной веселости не ощущается — сегодня птичье пение определенно не помогает.

Глава 9. 

Из жилища Веберов я выскакиваю с одной-единственной мыслью: убраться из этого дома, из этой непривычной для меня среды обитания как можно быстрее и главное подальше. Но у провидения, похоже, другие планы на мой счет, поскольку сразу за поворотом я замечаю Мелиссу — она сидит на автобусной остановке и болтает в воздухе ногами. Неужели автобус еще не пришел?


Мелисса, — окликаю ее, останавливая автомобиль около остановки, — что ты здесь делаешь? Пропустила автобус?


Та виновато пожимает плечами, мол, да, так и есть.


Хочешь, подброшу тебя до школы?


Она отрицательно машет головой.


Нет, в школу я не поеду, — говорит она просто. — Хочу проведать маму в больнице… Хочешь со мной?


А как же школа?


Марк, — девочка раздраженно закатывает глаза, — июль на дворе, если ты не заметил, скоро летние каникулы, так что расслабься, ладно? К тому же там знают, что у меня мама в коме — закроют глаза на пару прогулов.


Несколько секунд смотрю на нее внимательным взглядом, не зная, на что же мне в конце концов решиться.


Садись, — кидаю я наконец, распахивая переднюю дверь своего Мерседеса. Та одаривает меня радостной улыбкой и стремительно плюхается на переднее сиденье.


Вао, классная тачка! — восхищенно ахает она, проводя рукой по кожаным сиденьям. — Я тоже скоро пойду учиться на права… и однажды куплю себе такую же.


Любишь машины?


Она утвердительно кивает.


Да, я знаю все про двигатель внутреннего сгорания вплоть до компрессионного кольца в поршне цилиндра!


Впечатляет, — искреннее отзываюсь я. — Я даже не знаю, где все это находится…


Зато ты знаешь, где что находится в нашем организме… это тоже впечатляет!


Я кидаю на нее удивленный взгляд.


Ого, ты сделала мне комплемент! — подтруниваю я над ней, и та заливается краской. Ничего себе, злобные фурии тоже умеют краснеть! Это открытие возвращает мне радостное расположение духа и мы по-дружески болтаем всю дорогу до больницы.


Когда мы поднимаемся на лифте в реанимационное отделение на втором этаже, Мелисса вдруг спрашивает:


Ты не знаешь, когда состоится следующий консилиум, о котором говорил доктор Хоффманн?


Боюсь, мне ничего об этом не известно.


Двери лифта расходятся, и девочка тихо говорит:


Вот бы сейчас войти в палату и увидеть маму улыбающейся…


Я не знаю, что обычно говорят в таких случаях и потому молча иду рядом, в тайне надеясь, что нам не придется встретиться с той же дежурной медсестрой, что была в прошлый раз. И на это раз удача на моей стороне…


Мы с Мелиссой и с сестрой Отт входим в палату и плотно прикрываем дверь, за которой все тот же электрокардиограф продолжает монотонно пикать.


С вашей мамой все в порядке, моя дорогая, — говорит сестра Отт, сверяясь с больничной картой. — У нее замечается небольшое нарушение дыхания, но в этом нет ничего пугающего, могу вас уверить…


Что показало КТ? — интересуюсь я, и сестра Отт недоуменно смотрит на меня.


Извините, — лепечет она все с тем же недоумением в голосе, — но об этом вам лучше поговорить с доктором Хоффманном.


Но какая степень комы присвоена пациентке, вы хотя бы можете нам сказать?


Я… э… я не могу распространяться на такие темы. Поговорите лучше с доктором Хоффманном! — и сестра Отт ретируется к дверям. — Я оставлю вас, извините.


Ты ее здорово перепугал, — поигрывает бровями Мелисса. — А что такое «степень комы»? Никогда о таком не слышала.


Обычно кома классифицируется по четырем различным степеням, в зависимости от ее тяжести…


Жуть какая, — произносит девочка, устремляя на мать долгий, печальный взгляд. — Она кажется такой умиротворенной, тебе так не кажется? — спрашивает она после недолгого молчания. — Словно ей хорошо там, где она сейчас находится… Хотела бы я знать, так ли это?


Мелисса прикасается к руке матери и тихонько ее поглаживает, словно жалея несчастного маленького зверька, забившегося от страха в самый темный угол. Возможно, кома — эта та же глубокая нора, в которой сознание больного прячется до поры до времени… если и вовсе сумеет из нее выбраться.


Я читала, что люди в коме иногда способны нас слышать, — снова говорит Мелисса. — Как ты думаешь, это правда?


Уверен, ей нравится звучание твоего голоса, — отвечаю я девочке. — Поговори с ней.


Даже не знаю, что и сказать, — хмыкает она безрадостно. — Может ты сначала попробуешь?


Я? — удивленно смотрю на Мелиссу, которая уступает мне место рядом с матерью. — И что я, по-твоему, должен ей сказать?


Не знаю, ты старше, придумай что-нибудь.


Отлично! — я на секунду задумываюсь, а потом неуверенно произношу: — Здравствуйте, Ханна. Мы тут с вашей дочерью решили вас навестить…


Мелисса молча показывает мне большой палец, мол, ты отлично справляешься, продолжай.


… и врачи говорят, что у вас все в полном порядке, — это звучит абсолютно глупо и неправдоподобно — разве может быть все в полном порядке у человека в коме, — а доктор Хоффманн обещает в скором времени провести еще один медицинский консилиум в вашу честь…


Ма, они хотят убить твоего малыша, но я им это не позволю. Клянусь! — встревает в мой монолог с ее матерью Мелисса. Похоже, она действительно верит, что мать может ее слышать… — Можешь продолжать, — снова кивает она мне.