— Если хочешь, подожди в приёмной, — миролюбиво предлагаю я.

АД недовольно поджимает губы, но не уходит.

Врач словно не чувствует нарастающего напряжения. Смотрит поверх очков и невозмутимо заявляет:

— Попробуйте сделать Лере массаж.

АД удивлённо хлопает глазами и прислоняется к двери. То, о чём он подумал, очевидно как мне, так и врачу.

— Массаж руки! — смеётся тот. — Массаж руки, а не то, о чём вы подумали! Помассируйте её пальцы, а то Лере трудно одной левой.

В прищуренном взгляде врача я замечаю искорку любопытства. Он испытывает нас на прочность, на близость. Я тоже так делала. Рассматривала пары, решая, кто кого любит больше, верны ли они друг другу, продержатся ли вместе или сдадутся, измученные требованиями болезни.

А теперь посторонний человек испытывает нас с АДом, и это неприятно царапает мысли. Врач не имеет права делать выводы, особенно плохие. Я и сама способна их сделать, без посторонней помощи.

— Дело в том, что мы с АДом — не пара, — объясняю я, прижимая руку к груди. — Я временно живу за городом, и АД — просто знакомый, который возит меня на реабилитацию. Я прекрасно справляюсь одной левой. Вы же сами сказали, что тонус и амплитуда движений значительно улучшились.

— Так и есть, — кивает врач. — Прогресс налицо. Если вы не пара, тогда действительно лучше полагаться только на себя. Надо бы сделать УЗИ, чтобы проверить…

— Научите меня! — потребовал АД, перебивая врача. Передвинул стул, чтобы сесть справа от меня, и бесцеремонно заграбастал мою руку.

— Так вот же, молодой человек, всё написано, и картинки приложены. Лера вам скажет, если слишком сильно надавите.

АД распрямил мои пальцы, погладил ладонь, прошёлся сильными кругами по коже. Сосредоточенно сверяя свои действия с картинками, помассировал каждый палец.

Наклонился ближе, прислоняясь плечом.

— Скажи, если будет неприятно, — повернулся, почти касаясь меня губами.

— Очень хорошо, — встретила его губы, только что не коснулась.

Врач послал мне улыбку, от которой в груди поднялось предательское тепло. Мы с АДом прошли его проверку. Сдали на отлично, даже не будучи парой.

Мы убедили врача в чём-то, чего не знали сами. Чего не может быть.

Можно ли быть настолько ненужными друг другу, что от этого ломит в груди?

Врач бесшумно отошёл к окну, посмотрел на заснеженную улицу, потом вежливо кашлянул.

— Валерия Михайловна, вы помните Маслицкого? Радиолога? Он всё глупо шутил во время врачебных конференций.

— Как не помнить.

— Так вот, они с женой прожили почти десять лет. Он воспитал трёх детей от её первого брака, содержал их всех, души не чаял. А потом разбился на мотоцикле и получил перелом позвоночника. И всё. Ни один из них не удосужился прийти в больницу навестить. Ни жена, ни приёмные дети. Только присылали сообщения на телефон насчёт денег.

— Жаль, он забавный человек. Приятный.

— Так вот, они с женой были парой. Вернее, Маслицкий так считал, всегда гордился и называл её своей половинкой. Пара — понятие сложное, субъективное.

Положив передо мной лист бумаги, врач продолжил: — Вот направление на УЗИ. Увидимся послезавтра.

Когда мы вышли в приёмную, я была уверена, что АД сбежит. Настолько уверена, что притормозила, пропуская его вперёд. Врач сунулся не в своё дело. Нас обозвали парой, и закончиться это может только плачевно. Других вариантов нет.

Лифт приглашающе дрогнул, открывая двери. Мы отразились в зеркале, заляпанном отпечатками детских ладошек.

Вошли и стали рядом, в этот раз не расходясь по углам.

Я первая не выдержала напряжения.

— Я знаю, что мы не пара.

— Правильно знаешь, — поспешил АД с ответом.

И тут же, перечёркивая свои слова, обнял меня и потёрся подбородком о висок.

— Куда ни глянь, кругом одни психологи, блин, — проворчал. — Лезут, куда не надо. Я просто вожу тебя на реабилитацию, Лера, на этом всё.

— Я знаю.

— Когда тебе станет лучше, ты уедешь, и мы больше не увидимся.

— Уеду. Далеко.

— Куда? — АД отстранился, настороженный слишком быстрым, слишком готовым ответом. Да я и сама удивилась, потому что до этого мгновения никаких планов отъезда у меня не было.

Действительно, куда я поеду?

Пожала плечами.

— Отправлюсь переучиваться на другую специальность. Пока не знаю, какую, но вскоре решу. Если хочу вовремя начать ординатуру, придётся подать заявку как можно скорее. Найду новое место, сниму квартиру, перееду…

— Но в твоей больнице ведь есть…

АД заставил себя замолчать.

Тишина.

Второй этаж.

Первый этаж. Заливистое «Пинг!» открытых дверей лифта, и мы выходим в пасмурный день.

В моей больнице есть… В «моей» больнице чего только нет. В ней знают Леру Леонову, хирурга, которая не выдержала напряжения и ответственности. В моей больнице есть этаж, на котором я встретилась с Василием Седовым. У меня должны быть очень весомые причины, чтобы остаться в городе и снова работать в этой больнице. Невероятно весомые.

Давай же, АД, признайся, что я тебе небезразлична. Предоставь мне весомую причину остаться, килограмм этак в восемьдесят мужского веса. Найди мягкие, осторожные слова, чтобы я ненароком не спутала их с обещанием.

«Было бы неплохо, если бы ты осталась в городе».

«Буду рад иногда наткнуться на тебя в супермаркете».

Или традиционное, книжное-любимое:

«Я не хочу, чтобы ты уезжала».

М-да, размечталась. Настолько запудрила себе мозги, что почти не вспоминаю о его связи с Седовым. А ведь это препятствие не обойти. Никак.

Говорят, любовь всё упрощает. Стирает границы, рушит преграды — эти штампы с юношества висят на кончике языка. Однако любовь тут ни при чём, а нашу преграду не сдвинуть даже подъёмным краном. Двойной пролёт.

Но сам факт того, что я подумала о будущем без укола паники, — уже победа. Словно решение давно зрело во мне, и АД вытащил его наружу. Вот так, запросто — новая специальность, новый город. Да ещё и говорю об этом так спокойно, словно не я причитала на днях: «Я — хирург и больше никто! Другой меня не существует! У меня отняли единственную мечту!»

АД вытащил меня из бездны и вернул в то место, где начинается излечение. Где рождается будущее.

Наши самые задушевные беседы происходят на выходе из больницы. Эффект турникета, не иначе.

— Тебе уже лучше, Лера, — провозгласил доктор АД. — Вскоре я стану тебе не нужен.

Обдав горячим дыханием, автобус причалил к тротуару. Толкаясь, пассажиры высыпались на затоптанный снег и ринулись в разные стороны, как муравьи. Улыбчивая субботняя толпа — не чета хмурым будничным взглядам.

— Как скажешь.

— Так и скажу. Отправляйся подальше отсюда, ты правильно решила. Найди себе дело по душе и забудь о том, что случилось. Жизнь всё расставит по местам, я обещаю.

Заметно полегчавший автобус обдал нас комками грязного снега и пополз вперёд.

— Ты меня отпускаешь?

АД предупредил, что сам решит, когда я смогу уехать. Неужели он отпустит меня прямо сейчас? Если так, то я справлюсь. Он зарядил меня решимостью, и я смогу сделать следующий шаг без него. Не хочу без него, но, если надо, смогу. Только пусть признается, что будет скучать. Хоть чуть-чуть. Самую малость, чтобы потешить мою давно уже не девичью гордость.

— Нет, не отпускаю. — Голос АДа отражал немалую внутреннюю борьбу. Ведь чувствую, что он не хочет меня отпускать, но ни за что не признается. — Пока что не отпускаю, — добавил поспешно.

Я еле сдержала вздох облегчения.

Не отпускает. Пока. На большее я и не рассчитываю.

Когда мы вернулись домой, я достала ацетон, чтобы смыть размазанный по ногтям лак.

— Зачем ты накрасила ногти? — поинтересовался АД. — Я тебя не заставлял. Что ты пытаешься доказать?

Мой ответ был приготовлен заранее, выточен, продуман в деталях, вплоть до серьёзности взгляда.

— Ты мне нужен, АД. Поэтому я готова соблюдать твои правила.

— Даже те, которые причинили тебе боль?

Вместо ответа я показала ему руку с неровными пятнами лака на ногтях и кивнула. Пусть поразмыслит. Смыв лак, направилась в свою комнату, чрезвычайно гордая тем, как эффектно донесла до него свои чувства.

— Лера! — его оклик остановил меня в дверях.

— Ммм?

— Ты пуговицы пришивать умеешь?

— Умею.

— Завтра займёшься. Будешь держать иголку в правой руке.

Садист.

Моё проникновенное признание оставило бы намного более впечатляющий след, если бы, услышав очередное правило, я не послала АДа в одно весьма неприглядное место. Громко и грубо.

* * *

Пообещав себе не читать электронную почту, а только отправить весточку родителям, я включила планшет.

Что написать? Врать не хочется, притворяться тоже, а ведь я так и не рассказала им про случившееся. Не могу взвалить на них ношу моего горя. Нет ничего тяжелее бессилия родителей перед лицом страдания детей.

Как только приду в себя и приму решение о будущем, навещу родителей, отвезу их к морю на недельку. Скажу, что попала в аварию и решила сменить специальность.

А пока напишу о погоде.

«У нас столько снега, что ни пройти, ни проехать. Пробки до одиннадцати вечера. На реке лёд толщиной в…»

Стереть.

Уж лучше ничего не писать, чем говорить о погоде.

Подошла к окну, сфотографировала сугробы и сосны с отяжелевшими от снега лапами.

Подписала: «У друзей на даче. Классная зима!»

Отправить.

Вот и пообщалась с родителями.

А теперь выключу планшет. Не стану читать письмо от Ярослава Игоревича с заголовком «Хорошие новости». Не стану! Японские учёные вырастили человеческую руку в лабораторных условиях? Вот это была бы хорошая новость.