Но вспомни как душу рвало,

Когда она уходила,

Как на глазах твоих слезы висли.

Она руками своими нежными

Петлю на шею тебе набросит,

Не оставляя ничего от тебя прежнего,

Сама на цыпочки встать попросит…

(Дельфин «Любовь»)

Это был хороший сон, на грани лёгкой эротики, поэтому я сопротивлялась пробуждению. Дыхание на моём плече, тёплая рука между бёдер, лёгкий укус в шею.

Мы с АДом спали вместе. Это плохо. Такой день, как сегодня, не должен начинаться с обещания счастья. Он должен быть плохим от начала и до конца. Пропитанным местью.

Но разве можно противиться, когда счастье настырно обволакивает тебя, сковывает движения и волю. Если прижаться к тёплому телу за спиной, то снова провалюсь глубоко, как в детстве, когда я летала во сне. Теперь не летаю, выросла.

Или нет, летаю, только по-другому. В руках АДа.

— Где мой завтрак, лентяйка? — смеётся АД мне в волосы. — Уже девять утра.

— А ногти тебе не накрасить? — ворчу, пристраиваясь к его телу в надежде, что он забудет о еде. Хотя он уже и так не помнит. Завёлся с пол-оборота, вошёл в меня быстро и глубоко, променял завтрак на острую близость.

Настырные пальцы ласкают бедро.

Моё «Ох!» растворяется в мужском напоре. День, начинающийся с обладания, с жадной принадлежности.

А потом — нежность. Незнакомая ни мне, ни ему. Неиспробованная.

На самом деле АД не такой. Не мягкий, не нежный, но он старается. Показывает мне целую гамму оттенков, весь возможный и невозможный спектр себя. Придумывает красивые слова, броские признания. Ищет подход, который сработает и отвлечёт меня от плана мести, свернувшегося в мыслях спящей гадюкой.

Даже когда АД нежен, его глаза пылают. Взгляд пульсирует в моём теле, выискивая спрятанную правду. Но её уже не найти, она растворилась в крови, разбежалась по всему телу. Стала частью меня.

Сегодня — день моей мести.

Где бы АД ни спрятал меня, куда бы ни отвёз, я всё равно доберусь до больницы. Сегодня.

Я лежу на животе, АД — сверху, придавливает всем телом, покусывая за шею.

— Какие у нас планы? — АД давит, испытывает меня после ночных откровений. Всё ещё надеется услышать правду.

— Грандиозные! — отшучиваюсь я. — Как только стряхну с себя трёхтонную мужскую тушу, займусь всякой дребеденью.

— Что ещё за дребедень?

— Ты же знаешь нас, женщин, — хихикаю так лживо, что самой тошно. — Полистаю журналы, поболтаю с Женей, поджарю курочку. — Услышав недовольное фырканье АДа, попробовала приподняться, но тут же была прижата обратно к постели.

— Опа-опа, красавица. Не виляй задом, а то не будет тебе ни журналов, ни курочки. Только трёхтонная очень возбуждённая туша.

Хорошо, что он не видит моего лица. Хорошо, что я не вижу его. Так легче шутить, давясь правдой.

— А у тебя какие планы? — спрашиваю осторожно.

— А давай ты мне скажешь, Лера, какие у меня планы? — тихо предлагает он.

— Откуда же мне знать, — нервно хихикаю. — Главное, чтобы ты не болтался под ногами, пока мы тут с Женей зажигаем.

— Да уж, вы зажигаете, — вздыхает он.

— Поезжай на работу, ты же вчера не был, — вкрадчиво предлагаю я, и не надеясь, что АД оставит меня без присмотра.

— Не хочется.

— Так и будешь со мной нянчиться? — усмехаюсь чуть слышно.

АД тяжело дышал мне в затылок, словно разбегаясь для прыжка. Словесного.

Предлагать ему уехать было рискованным шагом. Очень. Он чувствует, что я что-то задумала, и правильно делает.

— Если не хочется на работу, могу выписать больничный, — невинно хихикаю. — Острое воспаление похоти. Три дня в постели.

— Всего три дня?

— Поезжай на работу, АД, не волнуйся. Ты же сам сказал, что на даче безопасно.

Как будто дело в Седовых! Мой самый страшный враг — я сама.

АД долго молчал, поглаживая меня по плечу. Не думаю, что он всерьёз раздумывал о больничном. Мужчинам, которые носят на работе оружие, справки ни к чему.

— Ладно, работа так работа.

Слез с меня и, потянувшись, направился в душ. Шум воды не смог заглушить его ругательства.

АД в бешенстве, потому что проникновенные слова и ночные усилия были растрачены даром. Ведь я так и не призналась ему в том, что задумала.

А думала я только о мести. С самого утра. Не слушала АДа, не замечала его стараний. Смотрела на манящий огонь мести, как олень на автомобильные фары.

Как пьяница, который ищет потерянные ключи под фонарём, потому что там светло.

АД старался меня пробудить, растормошить, но его слова ударялись о стену, которую я построила вокруг себя, когда услышала о болезни Василия Седова. Я не могла трезво мыслить, не могла жить и даже дышать, пока не выпущу мою месть наружу.

Одержимость превратила меня в обезумевшую незнакомку.

АД бессилен перед кирпичной стеной моей одержимости.

Он мог запереть меня в доме, мог взять с собой в город и следить, не оставляя ни на минуту. Мог спросить напрямую, собираюсь ли я ехать в больницу, чтобы отомстить Седову. Он, конечно же, знал, что я задумала. Тут и гадать не надо, всё и так понятно.

Но АД хотел, чтобы я доверилась ему, чтобы созналась добровольно. Нет, не просто хотел, всё намного сложнее. Для него это было решающим моментом наших отношений. Он предложил взять месть на себя, а я отказалась им воспользоваться.

Поэтому он уехал, оставив меня без присмотра. Позволил мне сделать выбор.

Я не смогла, не захотела ввязывать его в мою месть, не догадываясь, что тем самым вовлекаю его ещё сильнее. Однажды у нас могло быть настоящее начало, теперь я в это верю. Прекрасное, живое, сильное начало, которое могло изменить жизни.

Но судьба распорядилась по-другому.

АД уехал, не завтракая. Стоя на пороге, поднял ворот куртки и сказал, не поворачиваясь ко мне:

— Когда всё это закончится, я приглашу тебя на свидание. Выпить кофе.

— А потом поездим в лифте.

— Поверь, Лера, можно начать жизнь сначала. Можно всё переиграть. Даже если кажется, что ты зашла в тупик, можно повернуть свою жизнь одной мыслью. Одним решением.

АД ушёл, словно пытался убежать от своих слов.

Можно повернуть свою жизнь одной мыслью. Или одной местью.

* * *

Внедорожник скрылся за деревьями, и я выдохнула с облегчением.

Мною управляла одержимость — изнанка украденного счастья. Говорят, что ты никогда толком не знаешь, где находится твой предел, пока не переступишь через него.

Я собралась за несколько минут: всё самое важное и белый халат. В попытке обойти камеру наблюдения перемахнула через перила лестницы, приземляясь у входной двери, как профессиональный каскадёр.

Оставила сумку под заледеневшим кустом около Жениного дома, чтобы она не догадалась о побеге. Постучалась и, стоя на пороге, раздражённо махнула рукой:

— Только не спрашивай меня, что случилось. Просто одолжи стакан муки.

— Эээ… проходи. Ты печёшь в десять утра?

— Приспичило сделать блины, а я просыпала муку.

— Приспичило? — Лицо Жени засияло. — А ты часом не того? Не беременна?

— Да ты что? — я реально испугалась. Беременна, сейчас, в такой момент — это был бы полный кошмар… но я же на таблетках?

Тьфу ты… Сама поверила своей лжи! Вот же, актриса недоделанная.

— Не беременна, я на таблетках.

Внимательно осматриваясь, прошла за Женей на кухню. Её сумочка лежит на подоконнике, молния расстёгнута.

— Лера, если ты беременна, АД будет счастлив. Иногда он ведёт себя странно, ты же знаешь, он — сложный человек. Но поверь, он относится к тебе очень серьёзно. Прояви немного терпения, и у вас получится всё, о чём другие могут только мечтать.

Часть меня знает, что это правда. Вчера я разглядела настоящего мужчину, прячущегося за личиной АДа, и увиденное покорило меня. Наши отношения могли сложиться по-другому, но этого не случилось. Его признание пришло слишком поздно, и меня уже не остановить. Между нами затесались два врага — Василий Седов и моя жажда мести.

— Я на таблетках, так что будем надеяться, что мне просто захотелось блинчиков.

Женя осталась недовольна моей реакцией.

— Если оттолкнёшь АДа, то потом пожалеешь.

Как я могу объяснить происходящее, не говоря правды?

Никак.

— Я ненавижу холод, — Женя зябко повела плечами. — Всегда была жуткой мерзлячкой.

— Я тоже.

— Тем не менее несколько лет прожила с мужем в Мурманске. У нас зимой бывало лёд появлялся на внутренней поверхности окон. Но даже в лютый мороз мне было тепло. Когда ты рядом с любимым человеком, вся жизнь ощущается по-другому. Некоторые чувства, как торфяной пожар, — их не потушить. АД такой, Лера. Я вижу, он горит тобой.

АД мной горит.

Я тоже горела им. Настолько, что на время забыла про Седова. А теперь я горю местью.

Седов украл не только мою мечту, но и шанс нормального счастья с мужчиной, в которого я влюбилась с первого взгляда.

Я не могу не отомстить.

Знала бы Женя, что я задумала, вообще бы не стала со мной разговаривать. Знала бы она, что я делаю у неё дома.

— Ты права, — признала я. — АД замечательный.

Женя действительно права, но сейчас я не могу об этом думать. И жалеть тоже не могу. Она видит только поверхность наших отношений — красивый глянец сексуальной тяги; взгляды, сорванные, как цветы, и брошенные друг другу; украденные прикосновения. За глянцем — чёрная неизвестность.

Кивнув, Женя открыла шкафчик, а я потянулась к окну.

— Душно тут у вас. — Открывая окно, рассчитанным движением смахнула сумочку на пол. — Вот же, растяпа! Извини, Женя, я сейчас всё сложу обратно.