— Так у него ж всё время проверяют, давление уже в норме.

— Отлично, спасибо, я посмотрю. Постараюсь его не разбудить.

Охранник закрывает за мной дверь, и вот я стою в тамбуре палаты Седова. Какой смысл в охране, если они пропускают к нему убийцу?

Василий Седов спит.

Постаревший, взлохмаченный. Дело не в самой болезни, а в том, что он на время потерял контроль. С контролем пропадают тонус мышц, подтянутость, уверенность движений, сила взгляда.

Изогнутая трубка капельницы небрежным овалом обрамляет голую морщинистую руку.

Василий Седов слаб. Перед лицом болезни мы все одинаковы.

Открываю вторую дверь, к счастью, она не скрипит. Стараюсь не думать о камерах наблюдения, стараюсь вообще ни о чём не думать.

Стою в тамбуре, не решаясь перешагнуть порог. Узкая деревянная планка отделяет меня от смертного греха. От полного падения. От убийства.

Плачу. Беззвучно, навзрыд. Трясусь всем телом. Протягиваю руку, ногти всё ещё впиваются в ладонь. Не раздавить бы флакон.

До постели пять шагов, от силы шесть.

Месть.

Вот она — месть, к которой я шла, которая должна взорвать мою жизнь, чтобы унять разрушительную боль потери.

Я держу в руке чужую месть. Она мне не поможет, более того, она мне не нужна.

Стою на месте, оглушённая этой правдой.

Что я здесь делаю?

Одержимость стекает с меня дождевой водой, оставляя за собой неуютный холод истины.

— За что ты меня убил? — спрашиваю одними губами. — И почему я не могу убить тебя?

Мне не станет легче, если я отомщу Василию Седову. Мне станет только хуже. Намного. Мне уже очень плохо от одной мысли о том, что я собиралась сделать. От одного вида растрёпанных седых волос на подушке. Я не понимаю, зачем пришла в больницу. Мне даже сказать ему нечего.

Я всё неправильно рассчитала, мне нет спасения. Придётся жить с тем, что случилось, от прошлого не избавишься. Никак.

Всё ещё держу левую руку протянутой, вдавливая ногти в ладонь. С самого процедурного кабинета так и не разогнула пальцы. Судорожно сжимаю. Всего лишь боль, одной больше, одной меньше.

Что теперь? Так и стоять с протянутой рукой, пока меня не застанут охранники? Возьмут тёпленькой, прочитав надпись на флаконе.

Закрываю глаза, сглатываю слёзы. Они льются в горло, по щекам. Откуда во мне столько слёз?

Что я здесь делаю?

Ведь знала же, что месть, как болезнь. Как острое безумие. Почему не отрезвела, не остановилась?

Глаза не открыть, слишком много слёз.

Вдруг ощущаю тёплые сильные пальцы вокруг моих.

В груди что-то обрывается и падает с утробным «Ууух!». Глаза распахиваются почти со щелчком, как у куклы.

АД.

Всё это время он стоял за дверью в палате Седова. Ждал меня.

Он здесь, чтобы меня остановить?

Он не собирался на работу, а сразу поехал к Седову, потому что догадался, что я задумала. Он предложил мне альтернативу мести, но я не послушалась, а он не стал отговаривать. Признал за мной право поступить так, как я сочла нужным. Отомстить.

А теперь стоит рядом.

Делаю глубокий вдох. Как оправдаться? Как объяснить, зачем я приехала в больницу? Мне нужно было прикоснуться к мести, постоять рядом, а потом отпустить. Навсегда.

Как сделать так, чтобы он поверил?

Серьёзный взгляд, побелевшие скулы — решительный взгляд непонятного, невозможного мужчины. Рука АДа всё ещё удерживает мою.

Надо оправдаться, срочно.

Сжимаю кулак сильнее, пытаюсь вырвать руку, но АД удерживает. Качает головой.

Согревает мой кулак между ладонями и одними губами говорит: — Отдай!

Отвечаю беззвучным «нет».

АД наклоняется ко мне, лицо к лицу, губы в губы и говорит:

— Отдай мне флакон. Я сам сделаю.

Целует меня этими словами, вдыхает их в меня, выталкивая отчаяние. Берёт мою боль на себя.

Снова отстраняется и требует, чтобы я разжала пальцы. Мои суставы побелели, ладонь ноет от боли, но я не могу расслабить застывшие от ужаса мышцы.

АД оглядывается на Седова, потом снова смотрит на меня:

— Что это? — спрашивает почти беззвучно, кивая на мой кулак. — Инсулин?

Смотрю на него во все глаза, не верю, что это действительно происходит. Что АД согласен пойти из-за меня на убийство. Он намекал на это прошлой ночью, но говорить — это одно, а действительно сделать — совсем другое. Убить человека, который спас твою жизнь, ради… ради чего? Ради кого? Искалеченной женщины, случайной знакомой, напомнившей АДу о его прошлом?

— Не надо, АД! — прошу беззвучно. Шагаю к нему, но он останавливает и заставляет вернуться в тамбур.

Он не пускает меня в палату, собирается взять на себя смертный грех. Прямо перед камерами, на моих глазах. Он сделает это ради меня, потому что мне нужна месть. Он мог запретить, отругать, запереть — но нет. Он оставил выбор за мной. Мне реально страшно. Так, как не было страшно никогда, даже на складе. Захлёбываюсь силой момента и мириадами возможных последствий. Горю. Излучаю физический ужас.

— Доверься мне! — говорит АД одними губами, но я не успеваю ответить, как за спиной открывается дверь.

Звук чужого дыхания застаёт меня врасплох. Хотя признаюсь, что я настолько выбита из реальности, что даже собственное сердцебиение звучит набатом.

АД не выпускает мой кулак, наоборот, накрывает его ладонью и притягивает меня ближе. Прислоняет к своей груди, непослушную, бесчувственную, как деревянную куклу.

— Просто доверься мне! — повторяет. Его дыхание щекочет висок.

В палату мог зайти кто угодно — врач, медсестра, охранник, — но я не способна сдвинуться с места. Даже обернуться, и то не могу.

— Золотой мальчик и обиженная девочка! Какая неожиданность — застать вас в палате отца в такой компрометирующей позе! — металлический смех Станислава Седова пробежался по спине отточенным лезвием.

Стас.

Он разбудит отца и тогда…

Боюсь представить последствия, да и фантазии не хватает.

— Ну что, Валерия Михайловна, твоя кишка оказалась на удивление тонка, да? — Стас совсем близко, прямо за моей спиной. Инвалидное кресло скрипнуло, переваливаясь через порог. Ручка коснулась моего бедра.

В тамбуре слишком тесно.

— Не смогла, Лера? Я так и думал, что не сможешь. Врачебная клятва встала на пути к справедливости? — Стас толкнул меня в палату, больно врезаясь колёсами в икры. — Заходите, дорогие мои, не стесняйтесь.

— Стас, тебе помочь?.. — поинтересовался охранник в дверях.

— Дверь закрой! — злобно прошептал Седов-младший, въезжая в палату. — Ох, папуля, ты проспал самое интересное. Тут такие страсти разыгрались! Твой золотой мальчик, твой совершенный во всех отношениях герой собирался тебя прикончить. — Хотя Стас и обращался к отцу, говорил он вполголоса, то ли не желая будить Василия, то ли осипнув от раздиравших его чувств. Выглядел он ужасно. Встрёпанный, как воробей, словно часами выдирал на себе волосы. Лицо раскраснелось, в глазах — нездоровый блеск.

АД притянул меня ближе и поцеловал в волосы.

— Стас, успокойся! — сказал он вполголоса. — Лера просто зашла…

— Отвали, золотой мальчик, — злобно зашипел Стас, — и не держи меня за идиота. Думаешь, ты — единственный, кто умеет вешать на стены дорогие игрушки? Ты знал, что Лера заявится сюда после моей вчерашней провокации, поэтому выключил наблюдение. Не догадался, что я буду следить и узнаю, когда вы здесь соберётесь? Что, прокололся, золотой мальчик?

Закашлявшись, Стас потёр горло. От злобного шёпота быстро устаёшь.

Приподняв голову, я посмотрела на АДа. Он выглядел на удивление спокойно, словно предусмотрел не только моё появление в больнице, но и выходку Стаса.

АД выглядел слишком спокойно.

Промелькнула коварная мысль: может, стоило отдать ему флакон, чтобы посмотреть, как он поступит? Не уверена, что он собирался убить Василия. Скорее, забрал бы инсулин и, схватив за шкирку, вышвырнул меня в коридор.

Седов-старший заворочался и пробормотал что-то неразборчивое во сне.

— Что ж, приступим к делу, — потребовал Стас. — Давай, Валерия Михайловна, открывай свою ладонь. Полюбуемся, насколько ты креативна. Надеюсь, ты выбрала диковинный яд. Кобры, например, или чёрной мамбы. Что угодно, только не инсулин! — наклонившись вперёд, он потянулся к моей руке.

АД удержал его за плечо и запихнул меня за спину, как тряпичную куклу.

— Прекрати, Стас.

— Кто здесь? — сонно пробормотал Василий Седов. — Не нашли другого места шептаться? АД? Ты здесь?

Мы с АДом обернулись на Седова-старшего. При первой встрече мне показалось, что у Василия — взгляд кобры. Ничего подобного, всего лишь помутневшие глаза стареющего мужчины, усталого и сонного. Больного.

— Что вы тут устроили? — попытался прикрикнуть он, потирая ладонью лоб. — Больше негде потрепаться? А ты, Стас, с какой стати разъезжаешь по больнице? Почему ты не на работе? Что здесь творится?

С полыхающей ненавистью глядя на АДа, Стас подъехал к отцу.

— Что творится? Я скажу тебе, что здесь творится. Вчера я рассказал нашей общей знакомой о том, что ты попал в больницу, и она приготовила тебе небольшой подарок. Совсем маленький, буквально несколько миллилитров. Не так ли, Лера? Или в чём измеряют дозу инсулина? В единицах? Подружка АДа горит желанием подарить его прямо сейчас.

Над нами должны разверзнуться небеса. Василий Седов должен соскочить с постели, закричать, доставая оружие из-под подушки. У таких людей есть кнопка паники, вызывающая охрану. Что случится дальше? Десяток вооружённых мужчин вытащат меня в коридор, свяжутся с полицией по рации… АДа потащат следом… Я попытаюсь докричаться до него, сказать правду, но шум и ругань перекроют мой голос…