Не случилось ничего подобного. Ни криков, ни паники. Только очень раздражённое бормотание Седова-старшего, который даже не посмотрел в мою сторону.

— Неужели нельзя хоть раз пожалеть больного человека и не цапаться в моей палате? Хоть бы в коридор вышли! — Дёрнув одеяло, Василий обнажил старческое колено под задравшейся пижамной брючиной. — Забирайте своих баб и валите отсюда! Деритесь в другом месте!

Стас дышал так глубоко, что, казалось, сейчас потеряет сознание. АД стоял без движения, снова обнимая меня и с силой прижимая к груди.

— Неужели тебе не любопытно посмотреть на подарок, приготовленный золотым мальчиком и его подружкой? — процедил Стас сквозь сжатые зубы.

Не стесняясь мата, Василий Седов пояснил, куда Стасу следует запихнуть подарки и подружек АДа с ними заодно.

— Лера! — заорал Стас, протягивая мне руку.

Чем сильнее я дрожала, тем плотнее казались объятия АДа.

— Стас, давай оставим твоего отца в покое, а сами поговорим в коридоре. — Голос АДа звучал на удивление спокойно.

Стас продолжал трясти протянутой рукой. Сейчас Седов-старший обо всём догадается, и тогда…

Тогда…

Поздновато я спохватилась. Куда делась моя хвалёная адекватность?

Главное, чтобы они выслушали меня. Я докажу им, что АД непричастен к моему замыслу. Не знаю, как, но обязательно докажу.

Главное, чтобы никто не тронул АДа.

Пытаюсь высвободиться, но он обнимает меня сильнее. Встречаюсь с ним взглядом и шепчу «пожалуйста». Неохотно, он отпускает, и я делаю шаг вперёд. Не хочу, чтобы в памяти Седова-старшего АД ассоциировался со мной. Стас, конечно же, обо всём расскажет, но пусть увиденное в палате не послужит подтверждением нашей связи.

— Лера! — снова орёт Стас.

Василий Седов раздражённо трёт лоб ребром ладони.

— Перестань орать! Хоть раз в жизни задумайся о ком-нибудь, кроме себя. Устроили гладиаторские бои в палате, а у меня голова раскалывается. Взрослые мужики, а ума никакого. Сколько лет уже цапаетесь.

— Стас! Прекрати! — АД шагнул вперёд и ухватился за спинку инвалидного кресла, намереваясь выдворить Стаса из палаты.

Схватившись за кровать, тот снова закричал: — Лера! Дай мне руку!

— Лера, я вас умоляю, дайте моему безумному сыну руку, а то он так и будет орать, а мне и без этого плохо. — Седов-старший впервые посмотрел прямо на меня, не скрытую руками АДа и стойкой капельницы. Заметив белый халат, он вздохнул. — Стас, что за цирк ты устроил при враче? Извините, Лера, что я сквернословил. Мне нездоровится, а мои близкие выбрали этот момент, чтобы сцепиться рогами. Моё давление в порядке, но, если можно, дайте мне что-нибудь посильнее от головной боли. А когда уйдёте, заберите с собой моего недоумка-сына. АД, ты можешь остаться, но сиди тихо и не позволяй Стасу тебя доставать.

Неужели Василий Седов меня не узнал? Это ж сколько жизней надо разрушить, чтобы с такой лёгкостью забывать о своих жертвах? Да, я изменилась, но не настолько, чтобы он не смог меня узнать. С нашей встречи на складе прошло всего несколько недель.

Изменился он, Василий Седов.

Липкие сети болезни высасывают жизнь, не щадя даже самых сильных и хладнокровных.

Стас издал дикий, булькающий звук, словно накопленный за многие годы гнев кипел в его горле.

— Посмотрим, что ты скажешь о своём золотом мальчике через пару минут! Лера! Дай руку!

Было в голосе Стаса что-то такое, что пробудило его отца, заставило прислушаться к диким крикам сына. Приподнявшись, Василий нахмурился и посмотрел на меня. В этот раз, пристально. Узнавание скользнуло во взгляде, обдавая меня искрами страха.

АД попытался развернуть кресло.

— Оставь Леру в покое, Стас! — Угроза в его голосе была настолько ощутимой, что у меня задрожали колени. — Она тут ни при чём, твои счёты со мной. Веди себя, как мужчина, а Лера пусть…

Стас сделал неожиданный выпад, еле удержавшись в кресле, и схватил меня за сжатую в кулак руку. С силой сдавил запястье и оглянулся на отца, убеждаясь, что тот следит за его действиями.

Без слов и колебаний АД встал за моей спиной, обнял, невзирая на моё сопротивление, и протянул ладонь следом. Накрыл мою руку своей, показывая Седовым, что мы вместе, что это преступление — наше общее. Глупо, бессмысленно подставил себя. Почему же от его действий так сладко заныло в груди? Почему ужас смешался с восторгом?

Потому что мы не имеем права ожидать такой жертвы от другого человека. Не смеем даже мечтать. Это слишком сильно, слишком остро и навсегда. АД позволил мне сделать выбор, а потом встал рядом и взял меня за руку.

Такое не сотрёшь из памяти, не заменишь обыденным воспоминанием. О таком не болтают за чашечкой кофе. «Однажды мужчина принял мой смертный грех на себя…»

Такие поступки залегают в тебе новым генетическим кодом, определяя всю дальнейшую жизнь. С таких моментов начинаются новые эпохи.

Стас фыркнул и кивком приказал мне открыть ладонь. Собравшись с силами, я посмотрела на Василия Седова и задохнулась. Он, наконец, проникся пониманием, что происходит нечто важное, во что его забыли или не успели толком посвятить, и теперь смотрел на АДа. Не на мою руку, не на сына, а на АДа, который, прижавшись ко мне всем телом, удерживал в руке мой грех. Видели бы вы это взгляд, ему нет описания.

Скажу одно: если Василий Седов способен на человеческие чувства, то он истратил их все на одного человека. На АДа. Защищающего женщину, которая не заслужила его жертвы. Ни разу. Никак.

Не знаю, что увидел Василий в нашей позе, но его шок передался мне холодной дрожью.

Момент истины.

Раскрытая ладонь АДа под моей рукой, удерживает, даёт опору. Медленно, один за другим я разжимаю пальцы. Ногти оставили синюшные следы на ладони. Глубокие лунки, из которых сочится кровь.

Все четверо смотрим на мою ладонь с волнением.

Ни один из нас не дышит.

Моя ладонь пуста.

Никто не удивлён этому больше, чем я сама. Снова смыкаю пальцы, открываю — та же картина. Украдкой смотрю на пол под ногами — не выронила ли? Разглядываю кровавые лунки на ладони — нет, я не размыкала пальцы.

Стас с силой дёргает меня за руку, так, что я чудом удерживаюсь на ногах. Не падаю только благодаря АДу.

— Ты! — завопил Стас, показывая на АДа. — Ты! Ты забрал у неё флакон!

— Какой флакон? — спокойным голосом спрашивает Василий, хотя догадка уже теплится в его глазах.

— Они собирались тебя убить! — с пеной у рта клянётся Стас, даже не считая нужным пояснить, за что. Не сомневаюсь, что желающих избавиться от Василия достаточно. — Я поставил камеру у входа и следил за ними, а потом застал их в палате.

— АД не имеет никакого отношения… — начала я, но слова упёрлись в сухую ладонь АДа, превращаясь в мычание. Он заткнул мне рот. Убедившись, что я молчу, задвинул меня за спину и встал между Седовыми, разводя руки в стороны.

— Обыщи меня!

— А вот и обыщу! — мерзким голосом завопил Стас и, резко развернув кресло, позвал охранника.

— Не смей! — попытался прикрикнуть Василий, но тут же устало откинулся на постели, сжимая пальцами виски. Как всё повернулось, отец и сын поменялись местами. Всего несколько недель назад Седов-старший приказывал и карал, а сын, обессилевший после наркоза, устало сопротивлялся воле отца.

— Я хочу, чтобы меня обыскали! — настоял АД.

— Что искать? — обыденно поинтересовался охранник, привыкший к семейным разборкам.

— Всё, что найдёшь.

Обыск занял не больше пары минут, после чего охранник повернулся к Стасу с пустыми руками. Если не считать оружия, бумажника и ключей.

— Теперь я! — отодвинув АДа, я шагнула вперёд.

— Нет! — АД рванулся ко мне, но я предупреждающе подняла руку. — Я хочу, чтобы меня обыскали, — повторила его слова.

Профессиональный обыск несколько отличается от проверки, которую проходишь в аэропорту, причём не в лучшую сторону. Если бы в этот момент я волновалась о своём достоинстве, у меня нашлись бы причины для расстройства. Особенно если учесть, с каким рвением охранник разминал мою грудь.

Поправив одежду, я встала рядом с АДом, и он взял меня за руку.

Охранник пожал плечами, обозначив безрезультатность поиска, и тогда Стас приказал ему обыскать палату.

Десять минут бессловесного ожидания.

Василий утомлённо дремал, а остальные следили за обыском.

Ничего.

— Вы всё равно… я же видел… я точно знаю… на видео всё записано… я не понимаю, что ты держала в руке… ты же протягивала руку, Лера… Что ты в ней держала? — Лицо Стаса пошло красными пятнами, и он вцепился ногтями в колени, причиняя себе боль. Шипел, брызгаясь слюной сквозь сжатые зубы. Это ж до какой степени надо ненавидеть АДа, чтобы так сорваться?

Выплеснув эмоции, Стас сник. Зажмурился так сильно, словно выталкивал из памяти увиденные образы.

Тишину разбил спокойный голос Василия.

— Лера, сделайте любезность, порекомендуйте моему сыну хорошего психиатра. — Кряхтя, он повернулся на бок, натягивая одеяло до ушей. — Все вон! — приказал громко, и тут же, спохватившись, добавил: — К вам, Лера, это не относится, но прошу вас, сделайте так, чтобы мой сын ушёл. Сил на него нет. И если можно, дайте мне что-нибудь от головной боли.

Мы с Василием Седовым сплелись взглядами. Так прочно, что меня как магнитом потянуло ближе к больничной постели. Остатки былой силы магната, взгляд обессилевшей кобры.

Ещё день-другой, и он придёт в себя, но сегодня им правят вселенская усталость и разочарование, незнакомое мне, но безумно приевшееся его сыну.

Если бы взгляды могли говорить, Василий сказал бы… что?

Клянусь, не знаю.

Пока Стас разворачивает кресло, я иду к двери, еде передвигая одеревеневшие ноги. Как на ходулях. Задеваю гипсом дверь, и Василий поднимает голову с подушки, следя за моим уходом. Узнал или нет?