У нее были чересчур полные губы, но это ее совсем не портило, даже наоборот — казалось, что человек с такими губами не может быть злым. Она была в джинсах и яркой, расшитой узорами кофте.

— Очень демократично, — сказала Туся, обращаясь к Лизе. — Как ты думаешь, сколько ей лет?

Лиза ничего не ответила, но Туся и не ждала ответа. Она уже думала о чем-то другом; потому что не могла долго задаваться одним вопросом.

— А я — Лилия Анатольевна, — сказала другая девушка. Она была высокого роста и в строгом, деловом костюме. — Надеюсь, что мы сработаемся.

— А вот эта мне нравится куда меньше, — оживленно зашептала Туся. — Сразу видно, что вредная. И физиономия у нее протокольная.

Конечно, Туся была слишком строга к новой учительнице, у той была очень даже привлекательная внешность: смуглая кожа, карие миндалевидные глаза; волнистые волосы до плеч.

— У нее плечи широченные, как у гребца, — продолжала ехидничать Туся. — И на голове наверняка химия.

Но Лиза почему-то ничего не отвечала. Может, не хотела обсуждать учительниц, а может, думала о чем — то своем. А учительницы тем временем прошли и сели за последнюю парту.

— Меня зовут Михаил Юрьевич, — сказал молодой учитель, откидывая назад светлые волосы. Он был небольшого роста и одет в черные джинсы, водолазку и коричневый пиджак. — Буду очень рад познакомиться с вами и узнать вас поближе.

Боря Шустов поднял руку и тут же вскочил:

— Вы тоже будете вести литературу?

— Да, — кивнул учитель. — Если вы, конечно, не возражаете.

В классе засмеялись, но Боря все стоял и смотрел прямо на учителя.

— О, это большая честь — изучать литературу у самого Михаила Юрьевича! — патетически воскликнул Боря. — А фамилия ваша, простите, как?

Весь класс выжидающе смотрел на нового учителя: что он скажет? Как ответит?

Михаил Юрьевич вздохнул с притворной печалью и развел руками.

— Сто двадцать восьмой, — сказал он.

— Что «сто двадцать восьмой»? — не понял Боря.

— А то, что вы, молодой человек, на редкость не оригинальны. У вас было сто двадцать семь предшественников, которые напомнили мне о моем гениальном тезке.

Боря был похож на рыбу, выброшенную на берег, он захватывал воздух ртом и беспомощно оглядывался по сторонам. Так он выглядел каждый раз, когда его шутка не удавалась.

— Друзья мои, — Михаил Юрьевич присел на первую парту и расстегнул пиджак, — на будущее учтите, что если девушку зовут Гуля, не нужно ей говорить: «Гюльчатай, открой личико!», потому что до этого ей так говорили не один раз. Так же и со многими другими именами: если шутка лежит на поверхности, то не стоит ее подбирать, потому что это будет не ново.

— Так ничто не ново под луной, — выкрикнул с места Боря. Он не терял надежды переспорить учителя.

— Это верно, — Михаил Юрьевич поднял вверх указательный палец, — но есть такое понятие, как штамп. Человек с заштампованным сознанием не способен придумать ничего нового. Поэтому надо стараться избегать штампов даже в обыденной жизни.

— Это очень сложно, — с места сказал Максим Елкин. — «Здравствуйте», «До свидания» — ведь эти слова тоже штампы…

— Не совсем, — сказал учитель. — Это формы вежливости. А штампом я называю нашу реакцию на какое-либо понятие… Для наглядности давайте проведем эксперимент.

— Давайте, — кивнул Елкин, как будто от его слов зависело — быть эксперименту или не быть.

— Сейчас я задам вам три вопроса, а вы напишете на листочке свои ответы. Только писать нужно быстро, не задумываясь. Начали?

Все схватились за ручки и напряженно уставились на Михаила Юрьевича.

— Великий писатель.

Были видны только макушки — все строчили ответ. Учитель не дал даже поднять глаз, а задал следующий вопрос.

— Часть лица.

И снова только шелест бумаги и скрип ручек. — И последнее — фрукт.

Задание было выполнено, и все смотрели на Михаила Юрьевича, ожидая от него чего-то. Он подо шел к доске и взял в руки мел.

— А теперь я напишу ваши ответы.

И на доске появилось три слова: «Пушкин, нос, яблоко».

— Откуда вы узнали? — удивленно проговорил Боря. — Я так написал.

— И я, и я тоже, — послышались нестройные голоса.

— Видите, как трудно быть оригинальным? Особенно когда нет времени на размышление. Хорошо, а кто написал иначе? — спросил учитель.

Оказалось, что двоечник Ежов как часть лица написал зуб, потому что зуб ему недавно выбили, а Елкин вместо «яблока» написал «помидор».

— При чем здесь помидоры? А они мне больше. любых фруктов нравятся, — объяснил он странность своего выбора.

Все засмеялись, а учитель спросил:

— Ну, а у кого не совпал ни один ответ?

— У меня. — Лиза робко подняла руку. — Все совсем по-другому.

Она протянула ему свой листок, на котором было написано: «Лермонтов, глаз, авокадо».

— Как тебя зовут? — спросил Михаил Юрьевич.

— Лиза, — ответила она и покраснела. — Лиза Кукушкина.

— Лиза, ты молодец, — сказал учитель и прочитал вслух ее ответы. — Только скажи на милость, почему — авокадо?

— Не знаю. — Лиза улыбнулась и пожала плечами. — Может быть, потому, что я его никогда не пробовала, или потому, что слово красивое…

Неожиданно зазвенел звонок, но никто не торопился вскакивать и убегать.

— Увидимся завтра, — сказал Михаил Юрьевич, улыбаясь. Вблизи было заметно, что у него мелкие веснушки, рассыпанные почти по всему лицу. — Ну как? — спросил он, подходя к своим однокурсницам.

— Здорово, — сказала Маргарита Николаевна, которая для него была, конечно же, Ритой. — Если на твоих уроках дети смеются — это самое главное.

— Поздравляю, — кокетливо проговорила Лилия Анатольевна, она же Лиля. — Сегодня ты принял боевое крещение.

— Что это с тобой? — подозрительно спросила Туся, когда они с Лизой вышли из класса. — По-моему, ты переутомилась, отвечая на эти дурацкие вопросы. Я, между прочим, хотела написать «Некрасов», но мне его стихи не нравятся. А Пушкин — он и в Африке Пушкин.

Туся на секунду замолчала, осознавая глубину этого афоризма, но потом продолжила:

— И еще я хотела написать «губы», но потом подумала, что это слишком эротично, еще смеяться будут. А фрукт Я хотела написать «апельсин», но как-то само собой написалось «яблоко».

Лиза не слушала подругу. Она стояла, бледная и растерянная, и смотрела перед собой так, как будто увидела привидение.

— Эй, да что с тобой? — снова спросила Туся. Вообще-то она могла говорить и без поддержки собеседника, но что-то уж слишком долго Лиза молчала.

— Туся, — наконец проговорила она. — Это он. Понимаешь, он.

Конечно, Туся ничего не понимала. А тут еще Лиза начала улыбаться той нехорошей улыбкой, которую Туся уже видела в больнице для умалишенных.

— Кто он? — спросила она. — О чем ты?

— Это он, — как заколдованная, повторяла Лиза. — Тот, кто мне снился.

— Ты хочешь сказать, что Михаил Юрьевич и твой ночной кошмар — одно и то же?

Лиза кивнула. Идиотская и счастливая улыбка не сходила с ее лица.

— Разве это не чудо? — спросила она, от волнения сжимая руки. — Он приснился мне этой ночью, и вот — я его вижу наяву!

— А ты уверена, что видела именно его? — осторожно спросила Туся. — Может, тебе показалось? Ну, знаешь, так бывает: снится что-то расплывчатое, а потом подгоняешь действительность под этот сон…

— Может, так и бывает, но только не у меня, твердо сказала Лиза. — Этой ночью я видела именно его. И никто не разубедит меня, даже ты.

— А я и не собираюсь тебя разубеждать, — сказала Туся, пожимая плечами. — Просто не хочу, чтобы у тебя было одним разочарованием больше. К тому же Михаил Юрьевич — наш учитель, ты об этом не забыла?

— Нет, — покачала головой Лиза. — Не забыла. Но меня это не волнует.

— Надеюсь, ты не собираешься в него влюбиться?

— А что? — спросила Лиза.

— Это было бы глупо, — сказала Туся.

— А с каких это пор ты стала такой правильной?

— С тех пор, как рассталась с Германом… — На лицо Туси набежала тень. — Хотя, впрочем, поступай как знаешь…

Они больше не говорили ни о новом учителе, ни о Германе. Туся понимала, что бессмысленно уговаривать не влюбляться того, кто уже влюблен. Это все равно что просить заболевшего человека: «Не болей, ну, пожалуйста, перестань…»

2

Миша влюбился с первого взгляда. Еще на первом курсе, в сентябре, как только начались лекции.

— Ты уже с ней познакомилась? — спросил он Риту, с которой раньше учился в одном классе. — Как ее зовут?

Рита недовольно посмотрела на него и укоризненно покачала головой.

— Еще учеба не началась, а ты уже втюрился! — сказала она. — Ее зовут Лилия.

Рита с Мишей были друзьями еще со школы, и она всегда была поверенной в его любовных делах. А влюблялся Миша часто, даже в Риту он когда-то был влюблен, но они вовремя решили, что лучше им оставаться друзьями.

— Дружба — это нечто гораздо более прочное, чем любовь, — сказала тогда Рита. — А ты мне очень дорог, и я не хочу тебя потерять.

— И не потеряешь,. — сказал Миша, притягивая ее к себе.

— Обязательно потеряю, если мы не остановимся. — И она отстранилась от него. — Потом еще благодарен мне будешь…

И теперь Миша благодарил ее от всей души за то, что она всегда была рядом. В это было трудно поверить, но они действительно были друзьями, каких мало.

— Лилия? — переспросил Миша. — Как цветок? Очень красивое имя.

— А по-моему, довольно безвкусное, — заметила Рита. Ей было слегка неприятно, что Миша говорит с таким восторгом о ком-то другом. Но только слегка. — Я слышала, как другие называют ее Лиля.