Он чувствует, что я сомневаюсь.

А теперь эта сцена.


Брат Данилы не хотел, чтобы нас застали на лестнице, потому что боялся за здоровье матери. Он был уверен, что я не устрою сцену, слишком хорошо знает свою одноклассницу с синдромом отличницы. А теперь, с обличающей записью в руках, станет шантажировать меня. Для чего? Денег у меня нет. Значит, потребует, чтобы я оставила Данилу. Или в этой семье всё не так мирно, как кажется, и один из братьев мстит Дане и хочет причинить ему боль?

В любом случае я проиграю. Столкнувшись с доказательствами мнимой измены, Данила не позволит мне вымолить прощение. Не поверит.

Ощущение острой потери подбросило меня в постели, словно наши с Данилой пути уже разошлись. Натянув его футболку, я села на рабочий табурет, покачиваясь в такт горестным вздохам.

О таких, как я, говорят: «Без вины виноватая».

Что же я сотворила такое ужасное, что брат Данилы решил избавиться от меня при первой же встрече? Да ещё и таким мерзким способом. Неподходящая невеста, не полюбившая Данилу с первого взгляда? Мне не дали ни малейшего шанса.

Иван или Алексей?

Алексей.

Одноклассник.

Тёмное, гадкое пятно грязи.

Под поверхностью брутальной силы копошится скрытая подлость.

Дрожащими руками потянулась к мольберту. Пододвинула его к окну и дёрнула занавесь, впуская лунный свет. Ещё раз дёрнула, с силой, срывая пластмассовые кольца. Не смогла усидеть на месте, оттолкнула мольберт, бросила холст на пол и упала на колени.

Щурясь в лунной полутьме, я писала самую интимную картину моей жизни. Мой «Секрет». Писала кистью и пальцами, коленом выдавливая краску из тюбика.

Чёрную краску.

Тени у окна. Сильный мужчина, спортсмен, и маленькая женщина. Тела, согнутые к подоконнику в момент предательства. Осознанного — его, неумышленного — её. Наслаждение в изгибе шеи и приоткрытых губах. Блаженство в руках предателя.

Острые края звёзд в обрамлении арочного окна.

Теперь мы пойманы не только камерой, но и моей кистью. Я сама создала доказательство моего позора.


Утро запечатлело меня на полу, вымазанную краской, лежащую лицом на холсте. Законченная работа, торжество чёрного, казалась самой откровенной из всего написанного.

Разумный человек выбросил бы чёрную улику или спрятал у родителей на антресолях. Но я дождалась, когда краска высохнет, и спустилась в магазин «Товары для художников». Положила холст на прилавок и сделала заказ. Пусть обработают картину профессионально, поправят подрамник, сделают раму — хорошая натяжка, качественное дерево.

Мне нечего стыдиться.

— Только что закончила, да? — спросил знакомый продавец, приятель по имени Генрих, разглядывая работу.

— Недавно.

— Всю ночь писала?

— Почти.

— Смотри, Ника, не сгори, жалко будет. — Покачав головой, Генрих вздохнул. — Хотя это отличная работа, она стоила бессонной ночи. Страсть, динамика. Такие картины открывают путь наверх.

Приятель поднял палец, показывая направление. Слова «путь наверх» — условный жаргон дома художников для обозначения профессионального успеха. На верхних этажах располагаются пентхаузы для богатых творческих людей — роскошные, двухуровневые, с кирпичными стенами и огромным пространством для мастерских. Все мы мечтаем попасть «наверх».


Боюсь, Генрих ошибся с направлением. Никакого «наверх» мне не будет. Наоборот, эта картина толкнёт меня на дно.

Потому что она — напоминание, как хорошо мне было в чужих руках.

* * *

Данила появился к ночи, усталый, бледный, с затёкшей шеей. Прошлой ночью спал в машине, потому что не было сил добраться до гостиницы, а в реанимацию не пустили. К вечеру состояние Анны Степановны стабилизировалось, и он приехал ко мне.

Потому что соскучился. Потому что волнуется.

Надеюсь, Алексей не отдаст Даниле запись прямо сейчас.


Ужинать Данила отказался и практически заснул в душе. Пока я массировала напряжённые плечи, он провалился в глубокий сон. А я сидела рядом и гадала, какой будет его реакция, когда я расскажу о случившемся.

Хотелось верить в хорошее, но после очередной бессонной ночи вера давалась с трудом.

Как и решимость. Не могу сказать ему сейчас. Накрутила себя до невозможности и теперь не могу рассуждать трезво.

Вздохнув, я поставила будильник на шесть утра, чтобы спастись от утреннего секса. Называйте это честностью или малодушием, мне всё равно. Пока Данила не узнает о случившемся, близость с ним покажется мне украденной.


Будильник разбудил меня тихой вибрацией, и я наспех оделась и на цыпочках выбралась из квартиры. Проснувшегося жениха ожидал завтрак и записка: «Ушла к подруге по срочным делам». В этом нет ничего подозрительного, бывает, что шесть утра — самый пик творческого кризиса.

Или жизненного.

Пробуждающийся тёмный город не спешил дарить душевный покой. Я не находила себе места, накручивая нервы на острие тревоги. Мне бы выспаться и вырваться из когтей слепой паники, тогда я смогу рассуждать трезво.

Неужели всё так плохо, как кажется? Куда делся мой оптимизм? Операция прошла нормально, а значит, я могу рассказать Даниле правду, до того, как он услышит ложь Алексея. Или до того, как тот начнёт шантажировать меня и требовать, чтобы я бросила его брата по собственной воле. Полагаю, он тоже ждёт, когда матери станет лучше.

Данила обязательно мне поверит. Ведь поверит же, правда? Я зря себя накрутила? Если любит — поверит, а если нет, то о чём вообще речь.


Домой вернулась, только когда получила сообщение, что жених отправился в больницу. Малодушно и глупо прятаться от любимого человека, но я впервые сталкиваюсь с такой ситуацией.

Хочется назвать происшедшее насилием, но не получается. Это слово не подходит, нужно придумать другое.

На видео эта сцена уж точно не будет похожа на насилие.

Я очень хочу узнать, кто это сделал. Я хочу посмотреть в глаза моему однокласснику, брату моего жениха.

Алексею.


Я варила грибной суп, когда в дверь позвонили.

Иван Резник.

Прислонившись к косяку, он смотрел на меня без тени улыбки. Сегодня он не выглядел холёным красавцем, сутулые плечи и синяки под глазами выдавали напряжённую усталость.

Одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы живот перехватило спазмом ужаса.

Я никому из них не доверяю.

— Иван.

— Ника.

Я держалась за дверь, отказываясь впускать его в квартиру.

— Откуда ты узнал мой адрес?

Иван отступил под давлением моего резкого тона.

— Ты чего, Ника? Что случилось?

Это прозвучало искренне.

Когда я лгу Даниле, это тоже звучит искренне. Над обеденным столом висит его портрет — моя искренняя ложь.

Иван.

Одноклассник, старый знакомый, который тырил мои карандаши. Умный, красивый, успешный парень, брат моего жениха.

Или предатель.

— Извини, я не выспалась. Не ожидала тебя увидеть.

Нехотя отступила, впуская его в квартиру. Наверное, так случается: ты впускаешь человека, потому что не знаешь, как его выгнать.

Так впускают убийцу.

Осмотрев студию, Иван остановил взгляд на кровати. Сдвинутая перегородка частично открывала вид на скомканные простыни, одеяло и подушки на полу.

Это почерк Данилы, эмоционального, творческого человека. Сегодня я не стала наводить порядок и очень этому рада. Пусть Иван знает, что его брат спит в моей постели. Что он был в ней прошлой ночью.

— Чем заслужила такую приятную неожиданность? — спросила сухо, не закрывая входную дверь в надежде, что Иван не задержится.

Обернувшись, он посмотрел на меня долгим взглядом. Привлекательный мужчина. Очень. Хорош классической красотой, а не мальчишеской, как Данила.

Иван шагнул ближе, потом снова посмотрел на кровать.

— Я ищу Данилу.

— Он в больнице. Странно, что ты об этом не знаешь.

Иван лжёт, я вижу это в его скользком взгляде.

— Мы собирались поехать вместе после обеда.

А может, и не лжёт. Я схожу с ума от подозрений.

— Данила уехал в семь утра, позвони ему.

— Позвоню.

Не снимая обувь, Иван прошёлся по квартире.

— Ты здесь работаешь?

— Да.

— Пишешь картины?

— Да.

— А скульптуры делаешь?

— Иногда.

— Места хватает?

— Да.

— Покажешь мне свои работы?

За спиной зашипел кипящий суп, переливаясь через край кастрюли и даря мне несколько секунд на размышления.

— Грибной? — принюхался Иван.

— Да.

— Грибы сушёные? Из свежих лесных грибов получается вкуснее.

— Не обижайся, Иван, но ты застал меня в неподходящий момент.

Если он и обиделся, то виду не подал.

— Помнишь, как я таскал твои карандаши?

— Помню.

— До сих пор не могу найти похожие. Отличное качество.

— Купи в товарах для художников на первом этаже, продавец поможет подобрать нужную жёсткость. В школе я предпочитала потвёрже.

Иван усмехнулся и смерил меня прищуренным взглядом. Это ещё что за фигня?

Похоже, у меня паранойя.

Проведя рукой по оконной раме, Иван хмыкнул.

— Я представлял твою квартиру другой. Намного больше, с настоящей мастерской, с картинами на стенах и скульптурами по углам. А у тебя висит только один портрет. Почему?

Потому что это — портрет Данилы, плохой портрет, но твой брат не позволит его снять.

Помешивая суп, удерживаю в себе опасные слова.

Иван разглядывает портрет Данилы.

— Ника, ты талантлива, эта картина очень выразительная. Она отражает самую суть моего брата.