Тишина оглушает.

Присутствующие пытаются понять мои слова, словно я произнесла их на иностранном языке. Единственная, кому не нужен перевод, — это Анна Степановна. Хмыкнув, она говорит:

— Ты давно обо всём догадалась, не так ли, Ника?

— Вы мне льстите, Анна Степановна, — отвечаю сухо, не желая строить между нами мосты. — Не так уж и давно. Про картины узнала только вчера, когда заглянула к Лёше в квартиру. После случившегося ваши сыновья справедливо считают меня наивной дурочкой, а я, уж поверьте, учусь на своих ошибках.


Лёша постепенно пришёл в себя и теперь стоял рядом, сложив руки на груди.

— Ну-ну, учится она.

— Учусь. Посмотри в окно, Лёша, и скажи, что ты видишь?

— Деревья? — ответил вопросительно.

— Вот именно, что деревья. И на моей картине тоже дерево. Если стоишь близко, то видны разбросанные по холсту геометрические формы, а если отойти, то очевидно, что это дерево. Даже ствол есть. Поэтому картина и называется «Взгляд издалека». А ты умудрился повесить дерево вверх ногами!

Алексей изумлённо взирал на меня.

— Дерево?? На той картине дерево??

— А ты что думал?

— Не знаю… думал, это взрыв какой-то… фигни.

Иван захохотал.

— Ника, ещё не поздно переметнуться к третьему брату, мне твои картины нравятся.

— Уволь! Мне ваша семейка… уволь.

Знаю, что грубо, зато честно.


— Что ж, мне пора мыть посуду, — сказала Анна Степановна, хотя ни в гостиной, ни на кухне грязной посуды и в помине не было. Кроме пресловутого ледяного стакана.

Поднявшись, она пошатнулась.

— Я помогу, мам, — вызвался Иван.

Я положила ладонь на плечо Алексея.

— Ты тоже останься с матерью, помоги, а я вернусь в город с Вадимом.

— Нет! Я не отпущу тебя. Мы вместе поможем матери, а потом…

— Минутку! — воскликнула Анна Степановна. Твёрдо, резко, совсем не так, как она разговаривала с бывшим любовником. С мужчиной, которого любила так сильно, что прожила много лет в одержимости его сыном. — А меня спросить не хотите? — поинтересовалась она с иронией. — Со мной никто не останется, у меня много дел. На премию «Мать года» я не претендую, но желаю тебе счастья, Лёша. Я ошиблась, не разгадала весь расклад и попутала ваши жизни. Извиняться не стану, не ждите. Идите и будьте счастливы. Ты, Ваня, тоже езжай домой и займись синяком. И не кряхти так, теперь хоть на мужика похож. А я… — Анна Степановна вздохнула и посмотрела в окно, пережидая сильные эмоции.

— Будете паковаться? — спросила я. Какое бы прошлое ни связывало нас с этой женщиной, в данный момент я чувствовала её отчаяние. Сильное, на всю глубину женской сути, доведённой до предела.

Анна Степановна мужественно улыбнулась.

— Не так, чтобы уж очень паковаться, только самое нужное. Поеду налегке.

— Останетесь с Данилой?

— Всегда.

Мягкая улыбка с привкусом обречённости.

Моё прощание с Анной Степановной Резник.

* * *

Домой мы ехали вдвоём с Лёшей. Вадим сбежал на поезд, становиться свидетелем наших разборок ему не хотелось.

— Мне нет оправданий, — начал Алексей.

— Никаких.

— Я должен был сразу сказать всю правду.

— И тогда я бы сбежала в другой город.

— Когда попрощался с тобой после ужасной сцены с Данилой, думал, никогда больше не встретимся. Ты видела, что я схожу с ума рядом с тобой, и когда я спросил, хочешь ли ты обо мне знать, ты сказала «наверное, немного». По сравнению с тем, что чувствовал я, это было ничем, пустым местом. Поэтому я ушёл.

— И тут я появилась в академии…

— Ты пришла из любопытства. Я не смог тебя отпустить и обещал себе, что, если у тебя появятся настоящие чувства, сразу скажу правду.

— Поздновато как-то, тебе не кажется? — усмехаюсь. Мне нравится его задирать.

— А я и сейчас не уверен в твоих чувствах, — съязвил в ответ.

— Вот и хорошо. Тебе полезно понервничать. Ладно, давай уж, сталкер, раз дождался настоящих чувств, то признавайся во всём содеянном.

— Я никогда за тобой не шпионил, Ник. Про школу ты уже всё знаешь, добавить нечего. Тебя никто из нас не интересовал. Я однажды с тобой заговорил, но ты смотрела сквозь меня, а потом сразу отошла к своему парню. Помнишь?

— Нет, извини.

— После школы я спрашивал про тебя у общих знакомых и как-то… привык тобой интересоваться. Говорил себе, что делаю это только из-за Данилы, проверяю, что всё в порядке, но это неправда. Я ещё в школе обещал себе держаться от тебя подальше, для твоей же безопасности. А потом на вечере встречи кто-то сказал, что ты ушла из художественной школы и даёшь частные уроки взрослым. Тогда я решил попробовать… — Алексей вздохнул и провёл ладонью по волосам.

— Что попробовать? — В ответ Алексей выразительно дёрнул бровями. — Не может быть!! Ты собирался записаться на уроки? Ты?? Серьёзно??

— Да. Нет. Думал об этом, но так и не позвонил. Решил, что пока держусь от тебя подальше, всё в порядке, а если окажусь рядом, то сорвусь. Не смогу быть просто учеником. А я тебе никогда не нравился, да ещё если учитывать историю с Данилой… небезопасны такие игры. Попросил друзей, чтобы они тебя порекомендовали, кто-то даже повесил объявление.

— Просто сделал мне приятное?

Алексей пожал плечами.

- Наверное, так. Я не шпионил за тобой, Ник, и учеников твоих не знаю лично. Про аукцион услышал случайно, от Вадима, он тренирует одного из твоих учеников. Ты отменила урок из-за выставки, вот Вадим и уговаривал меня пойти туда, чтобы с тобой увидеться. Он обо всём знал. Я не пошёл, но картины купил.

— Зачем?

— Не знаю. Только хуже стало. В мыслях полный бардак. Картины твои не понимал, тебя толком не знал, а выкинуть из головы не мог, как ни старался. Я во всём люблю порядок, а когда речь заходит о тебе, — никакой логики.

— Бардак посреди идеального порядка, как в твоей машине.

— Наверное. А потом я узнал про вас с Данилой, и всё завертелось.

— Жаль, что ты не записался на уроки.

— Захотелось надо мной посмеяться?

— Захотелось изменить прошлое.

— Ты бы отказалась со мной встречаться.

— Отнюдь.

— Согласилась бы?

— Да. Всё дело в твоём запахе.

Такого поворота Алексей не ожидал. Отвлёкся от дороги, и мы чуть не съехали в кювет.

— Тебе до сих пор нравится A&F?

— Эээ… одеколон? Мне его в школе подарили, потом снова купил, но почти не пользуюсь. На работе не к месту, да и не привык. А при чём тут запах?

— После спектакля я ходила по магазинам, нюхая всё подряд. И нашего учителя химии тоже нюхала, как одержимая дурочка. А ведь это ты поднял меня на сцене и привёл в чувство. Ты накинул на меня рубашку, которая показалась огромной. Пока Данила дрался с Иваном и Гришей, ты мне помог, а я даже не обернулась. Но запомнила твой одеколон, купила его себе и наслаждалась. Тебя я почти не знала и уж не нюхала, это точно. Кроме того, ты всё время был в разъездах. Я спрашивала подруг, кто именно поднял меня на ноги, но в толкотне они не разобрались. Кругом была толпа народа, в том числе и полуголых девчонок, которые повыскакивали из-за занавеса. Большинство видели меня с учителем химии, кто-то настаивал, что со мной были Данила и Гриша. Помочь пытались все, но помог только ты. Одного не понимаю: как девчонки могли не запомнить тебя без рубашки?

Впервые за этот разговор Алексей улыбнулся.

— Под ней была футболка.

— Всё равно. Знаешь, дело не в одеколоне. Я запомнила твой запах. Звучит смешно, как-то по-звериному, но, когда мы сидели у батареи после концерта Данилы, я уткнулась носом в твою грудь и сразу успокоилась. Почувствовала безотчётное доверие и не могла понять, с какой стати. А теперь думаю, что это твой запах. Примитивная память подсказала, что ты меня защитишь. Вот такие дела. Ещё секреты есть?

— Нет, — ответил Алексей рассеянно, всё ещё под впечатлением от моего признания. — А у тебя? — спросил через пару минут.

— Секреты? У меня? Нет.

— Точно нет?

— Точно. Я ничего от тебя не скрываю.

— Или просто не догадываешься, что я нашёл тот набросок.

— Какой из? Вся моя квартира в набросках, и мастерская тоже.

— Тот, на котором я держу на руках новорожденного ребёнка.

— А… тот… и что? Просто набросок. — Внезапно вспотели ладони. Непросто это, говорить правду, всю правду до самого конца. Вот так взять и признаться, что я нарисовала нашу воображаемую дочь?

— Просто набросок?

— Просто. А что ты там разглядел?

— Я разглядел именно то, что ты нарисовала, Ника, и мне это понравилось. — Посмотрел на меня прищуренным внимательным взглядом и добавил: — Очень понравилось. Это лучшая из твоих работ.

— Думаю, ты просто не заметил глаз за ухом, — я попыталась отшутиться.

— Нет, — Алексей остался серьёзным. — Это мальчик или девочка?

— Ммм, — промычала неловко. Тело покрылось мурашками. Хотелось продлить этот момент, словно я стою на пороге чего-то невыразимо прекрасного в ожидании волшебного счастья. Вот такое странное ощущение.

— Колись, Ник.

— Девочка, — созналась тихо.

— Она очень красивая. Как её зовут?

— Не знаю… наверное.

— Я хочу, чтобы ты закончила эту картину.

— Это… только набросок.

— Сделай из него картину. Пожалуйста.

— Как? Нарисовать в красках?

— Всё равно, как, но нарисуй рядом с нами себя. Так будет правильно.

Вот оно — слово, которое нас определяет, — «правильно». Когда мы вместе, это правильно.

— Нарисую.

Я уже вижу эту картину: моя ладонь на руке Алексея, лицо прижато к его груди.