Положив блокнот на колени, он вытягивает руку и запускает пальцы в волосы.

— Ладно, — он говорит так, будто собирается с мыслями.

Мое сердце сильнее бьется груди, пока я жду начало разговора. Мое дыхание громкое, я нахожусь в ужасе, пока в моем животе все сжимается, лицо горит, а на лбу выступает пот.

— Просто дыши, — бормочет он. — Это будет несложно. Обещаю. Сначала я задам тебе очень простые вопросы и сделаю для себя пометки того, что ты скажешь, чтобы после мне было легче воскресить это в своей памяти. Все в порядке?

Я кусаю губу.

— Да, все в порядке.

— О, и, пожалуйста, не стесняйся прервать меня в любой момент, и, если ты решишь, что нужно сделать паузу, мы сможем остановиться, когда пожелаешь.

Сглотнув, я киваю.

— Итак, давай начнем немного с того, когда началась твоя тревога, что привело тебя в больницу и немного о том, что привело тебя сюда сегодня.

— Разве мы не можем поговорить о чем-нибудь попроще?

У меня вырывается нервный смешок, и я замечаю, как правый уголок губ доктора приподнимается в полуулыбке, отчего на щеке появляется маленькая ямочка.

— Можем, но в чем тогда прикол нашей первой встречи? — шутит он, и мои плечи расслабляются. — Так, как ты себя чувствуешь сегодня?

Я наклоняю голову и думаю, что ответить.

— В порядке. Устала. Не выспалась, — признаю я на вздохе.

Он кивает.

— Это я могу понять. Нервничала сегодня?

— Да. Думаю, немного было.

— Что-то еще, что тебя тревожило?

Кусаю нижнюю губу и терзаю ее до боли. Престон берет ручку и делает заметки на листке бумаги, затем переводит свой пристальный взгляд на меня.

— Попроще? — улыбается он.

Я киваю.

— Вы всегда жили в Нью-Йорке?

— Хм, да. Я имею в виду, что не родилась в городе, мы переехали сюда, когда я была маленькой, — уточняю я.

— О, тогда где ты родилась? — он наклоняется вперед, отодвигая свою записную книжку, и внимательнее изучает меня.

— Я из Лонг-Айленда, родилась там.

— А ты работаешь? Или учишься?

— Я работаю в маркетинговом отделе в Stone Agency. Это фирма, оказывающая полный спектр услуг. Мы специализируемся в моде и развлечениях.

— Очень интересно.

— Да, мне нравится, — пожимаю плечами, выдавливаю подобие небольшой улыбки, на что он смеется.

— Звучит немного скучно. Вот быть психотерапевтом — это гораздо интереснее.

Он подмигивает, поднимая мне настроение, и это работает, потому что теперь я смеюсь, уходит напряжение из мышц, и я расправляю плечи. Когда мой смех прекращается, он становится серьезным и выпрямляет спину.

— Готова к сложному вопросу? — спрашивает он, и я киваю. — Давай обсудим твой первый визит в больницу. Это не трудно?

Его голубые глаза встречаются с моими.

— Полагаю.

— Для того, чтобы это сработало, ты должна доверять мне. Можешь ли ты сделать это? Можешь довериться мне?

— Не уверена, что смогу, но я попробую. Ну, как известно, я попала в аварию. Очевидно, после меня доставили в больницу.

Я слишком смущена, чтобы рассказать ему обо всех панических атаках и ночных кошмарах, так что молчу и пытаюсь придумать, что еще сказать. Слышу, как на заднем фоне тикают напольные часы.

Доктор Монтгомери тянется через стол, берет очки и надевает. Он поправляет их, пока они точнее садятся на его нос, и затем смотрит вниз на бумаги. Когда он смотрит вверх, я клянусь, мое сердце останавливается. Смотрю в его глаза, понимаю, что то, как он носит эти очки, выглядит... сексуально.

Он слишком идеален.

Он упирается руками в подлокотники кресла и изучает меня.

— Ты в порядке? Что происходит?

Я пытаюсь себя успокоить, проклиная за то, что так явно поддаюсь его обаянию.

— Хм, я просто нервничаю. Напугана. Отчасти... я не знаю. Потеряна? Я не уверена, должны ли мы обсуждать все это и то, как ты помог мне тогда.

— Это нормально, особенно для тех, у кого такая консультация впервые, — уверяет он меня.

— Ну, это хорошо, буду знать. Счастлива быть хоть в чем-то нормальной, — резко отвечаю я.

Нет ничего нормального в моей панике, когда я думаю о том, чтобы озвучить мои кошмары и страхи перед этим мужчиной. Намного проще было в больнице, когда я думала, что никогда не увижу его снова.

— Нормально — это просто определение, которое мы используем для себя, чтобы обозначить рамки, Ева. В нашей беседе не может быть рамок, — подмигивает он, и я на удивление высоко оцениваю этот небольшой жест, потому что, увидев его улыбку, улыбаюсь в ответ. — Поэтому, думаю, нам следует начать с самого начала. Я часто прихожу к выводу, что большинство проблем связано с этим. Единственное решение — установить причину и следствие, понять с чего все это началось.

— Возможно.

— Как насчет того, чтобы ты рассказала немного о своей семье?

Мгновенно мои мышцы напрягаются. В любое время темы, касающиеся моей мамы, вызывают спазмы у меня внутри. Я люблю ее, но быть ее основным опекуном в моем возрасте достаточно трудно.

— Моя семья — это только моя мама и я, — пытаюсь улыбаться, но вместо этого мои губы дрожат, выдавая меня.

— Где твой отец?

— Он умер в результате несчастного случая, когда я была маленькой, — хочу растаять, притвориться, что меня здесь нет, отступить за границы своего разума.

— Сколько тебе было? — его голубые глаза, нежные и искренние.

— Четыре, — отвечаю я, прежде чем успеваю себя остановить.

— Это, должно быть, было тяжело для тебя.

— Честно говоря, я даже не помню его. Большинство моих детских воспоминаний — это мама и я. И Ричард, конечно. Не помню, говорили ли мы о нем в больнице. Он был лучшим другом моего отца, — делаю глубокий вдох. — И ещё он был моим шефом.

— Так ты знала Ричарда очень близко?

— Он фактически вырастил меня. Это были его похороны, когда я уже уезжала после прощания и попала в аварию.

Знакомое чувство страха давит на сердце. Все мое тело напрягается. Вскоре появится боль в спине, после перейдет на грудь. Это словно удар кинжалом между лопаток, и я пытаюсь растереть эту боль.

— Очень сожалею о твоей потере. Если ты не возражаешь, я спрошу, как это произошло?

— У него случился сердечный приступ. К тому времени, когда... я нашла его.

Убираю руку со спины и прижимаю ее ко рту, чтобы сдержать рыдания.

— Знаю, это, должно быть, тяжело для тебя. Хочу, чтобы ты сделала глубокий вдох. Можешь это сделать? — я пожимаю плечами. — Как это случилось?

— Помню, что звонила ему, но он не ответил. Мне нужно было забрать кое-что у него для совещания. Я как раз была у мамы. Он... он жил в том же здании, где и она. Когда я добралась к нему, то нашла его уже мертвым. Я... Я помню все как в тумане, на грани потери сознания. Позвонила 911, даже вернулась к матери, чтобы рассказать ей. Я была убита горем и не могла полноценно оценивать происходящее.

— Так, когда именно ты перестала оценивать? Что ты помнишь?

Я делаю медленный вдох и выдох, чтобы не начать задыхаться.

— Когда я снова увидела его тело, но уже в гробу. Вот когда это произошло. До этого я все ещё отказывалась верить в происходящее. Но в тот момент реальность ударила меня, и я поняла, что Ричард мертв.

Слезы льются из моих глаз, и я пытаюсь их вытереть.

Престон берет ручку и строчит что-то в своем блокноте.

— Это был первый раз с момента смерти твоего отца, когда ты присутствовала на похоронах?

Я киваю.

— Я знаю, что ты была маленькой, когда умер твой отец, но ты что-нибудь помнишь?

— Нет.

Доктор снова быстро пишет, а я очень хочу заглянуть через его руку и прочитать, что он там написал. Когда Престон кладет свою ручку в сторону, поднимет глаза, и наши взгляды встречаются.

— Ты сказала, что он был тебе как отец. У него были отношения с твоей матерью?

— О, Господи, нет. Ей едва хватает сил передвигаться, чтобы почистить зубы. В ее жизни не было места для нового мужчины.

— А какие у тебя с ней отношения?

— Напряженные. Утомительные.

— Не хочешь рассказать мне немного про это?

— Я должна говорить про это сегодня?

Пожалуйста, скажи нет.

— Нет, нет, — о, слава Богу. Услышав, что мне необязательно рассказывать сегодня то, что я не готова, я облегченно вздыхаю и расслабляю мышцы спины. — Есть какая-то тема, что-то конкретное, что вызвало дискомфорт, потому что мы это обсуждали?

— Мне — нет. Не совсем, — нервно улыбаюсь я.

— Тогда, как насчет того, чтобы попробовать поговорить еще немного? Если будет тяжело, мы можем остановиться.

— Ладно, — шепчу я.

Проходят минуты, и мы меняем тему, говорим ни о чем. Это легче, чем говорить о моей матери или душераздирающе обсуждать тему похорон Ричарда. Мы не говорим о моем отце. Мы говорим на простые, обыденные темы. Темы, которые заставляют меня чувствовать себя комфортно. Темы, которые заставляют меня улыбаться. Но в конце концов эти темы заканчиваются, и я замечаю, что доктор Монтгомери смотрит на часы. Понимание того, что наша встреча подходит к концу, оставляет меня со смешанными чувствами. Я все равно радуюсь тому, что сделала, мне будет не хватать комфорта, который я почувствовала во время нашего общения. Хорошо, что есть такие люди, которые могут выслушать, дать совет и наставления, в которых я так отчаянно нуждаюсь после смерти Ричарда.