Книгу заметили, появляются рецензии — как благожелательные, так и критические. Дебютировавшего писателя (пожелавшего остаться анонимом) хвалят за мастерство стиля, удивительное для человека, написавшего первый свой роман (то, что он первый, было ясно всем, ведь стиль Крейна ни на что не похож). Другие же критики бросают ему обвинения в безнравственности. Для того чтобы защитить Крейна от критических стрел, Гарленд пытается заинтересовать его судьбой признанного главу американской реалистической школы Уильяма Дина Хоуэлса. Одобривший роман мэтр выступает в печати, характеризуя «Мэгги» как произведение сильное и правдивое: «Никому еще не удавалось так ярко изобразить фатальную силу нужды». Хоуэлс любил помогать молодым писателям — к этому времени он выпестовал уже таких авторов, как Джордж Пеллью и Ральф Кийлер, оказал всяческое содействие Брету Гарту и самому Гарленду.

Весной 1893 года Хоуэлс решает лично познакомиться с Крейном и в начале апреля приглашает его в гости. Представив молодого автора «моему доброму другу Марку Твену», Хоуэлс осыпает юношу похвалами, а за чаем берет со стола недавно вышедший томик стихов и начинает читать вслух. Это были посмертно изданные стихотворения Эмили Дикинсон. Крейна стихи потрясли. Настолько, что после этого вечера он всерьез обращается к поэзии.

Из ранних крейновских стихов почти ничего не сохранилось. Корвин Нэпп Линсон, один из ближайших друзей молодого автора, относит к числу самых ранних его опытов в поэзии стихотворение «Эй, тощий мой кошель…» (№ 118). Если так, то Крейн и в самом начале своего поэтического поприща сумел создать нечто заслуживающее внимания. Исследователь творчества Крейна Винсент Старрет утверждает, что поэт в эти годы написал цикл… эротических стихотворений «Кантариды»! Так это или нет, проверить сейчас невозможно: никаких следов этой полулегендарной рукописи не осталось. Да и сам Крейн, автор яркого романтического цикла любовной лирики из книги «Война добрая» (1899), не производит впечатление человека легкомысленного.

Известно одно: в 1893–1894 годах он пишет много стихов и оттачивает свое поэтическое мастерство. В 1895 году Крейн издает первый свой поэтический сборник, «Черные всадники». В книге этой 68 стихотворений, написанных, в общем, в одной манере. Вторым после Уитмена Крейн использует технику современного свободного стиха, или верлибра. Но по стилю они с Уитменом — антиподы. В отличие от вдохновенного барда американской демократии, для Крейна характерны афористичность, лаконизм, горькая ирония, сдержанность чувств и простор, отданный мыслям. «Лично мне маленькая книжка моих стихотворений нравится больше, чем „Алый знак доблести“, — пишет Крейн в письме, где сравнивает ее со своим лучшим романом. — В ней я пытаюсь изложить в целом мои взгляды на жизнь, какой она мне представляется». Вот что писал о поэзии Крейна Гарленд: «В стихах ощущаются насмешка и дерзость; в них нет рифм и определенного ритма, но есть лаконизм — каждое слово рукою мастера поставлено на свое место… Это стихи оригинальные, не подражательные».

Впрочем, это — отзыв друга. Критики не были так восторженны, вернее, не были даже единодушны в одобрении книги. Да и реакцию их сейчас трудно оценить однозначно. Одни биографы Крейна утверждали, что он «изобразил на глазах у публики приступ помешательства», другие — что книгу «встретили с энтузиазмом». Крейн опередил время — к такой поэзии люди не привыкли. Крейн ощущал это и раньше, до издания книги, не зря ведь издательство «Копленд энд Дэй» заставило его исключить из книги семь стихотворений (четыре из них до нас дошли — №№ 78; 91,119,120; остальные, к сожалению, утеряны — нам известны лишь первые их строчки). Явное преобладание иронии над лирикой и работы мысли — над красотою слога резко отличают первый сборник стихов Крейна от поэзии его современников. Да и поэтика его оригинальна.

Одновременно со стихами Крейн написал несколько рассказов, в том числе «Знакомство с нищетой» (1894), импрессионистическую зарисовку из жизни нью-йоркской бедноты, вскоре опубликованную в газете «Нью-Йорк пресс». И еще он начал писать книгу, принесшую ему мировую славу. Это уже упоминавшийся нами роман «Алый знак доблести» (1895), правдивое повествование о Гражданской войне в Америке. Причем написанное человеком, которого во время этой войны еще не было на свете. Роман замечателен своей нарочитой бесстрастностью и импрессионистическим видением мира. Сказанная Крейном горькая правда о войне оказалась целительным лекарством для нации, изнуренной сладенькой водичкой шаблонных романтических бредней. Звериный оскал войны не только пугает, но и заставляет задуматься — не есть ли война явление, чуждое цивилизованному миру?

В 1896 году Крейн выпускает в свет новую версию своего короткого романа «Мэгги». На этот раз книгу раскупают — как и «Алый знак доблести», она стала бестселлером. В том же году выходят в свет короткий психологический роман Крейна о распаде отношений в семье, «Мать Джорджа», а также мастерски написанные повести и рассказы: «Чудовище», «Маленький полк», «Голубой отель» и «Как новобрачная приехала в Йеллоу-Скай».

В следующем, 1897 году Крейн пишет новый роман, «Третья фиалка». Это романтическая история любви богемного и безденежного художника-импрессиониста по имени Билли Хокер к Грейс Фэнхолл, девушке из преуспевающей семьи. Как всегда, Крейн мастерски изображает характеры героев и их развитие, а также неразбериху и путаницу, что всегда сопутствуют становлению любовных отношений. В книге никто из героев не идеален, но автор — и вслед за ним читатель — сочувствует каждому. Крейн незаметно, исподволь вскрывает противоречия между сельской и городской Америкой, между творческими людьми и теми, кто их окружает, а также между артистической элитой и бедствующими артистами, их взаимную неприязнь и зависть. Крейн вводит концепцию «привилегированного класса, доминирующего над остальными», что для Америки того времени было непривычным — об этом знали, но не отваживались писать. Чувство юмора никогда не изменяет писателю, и читатель наверняка отметит забавные сцены, в некоторых из которых фигурирует ирландский сеттер Стэнли. По стилю и даже по построению книга очень близка к первому роману Крейна, «Мэгги».

Критики того времени пытались свести книгу к любовной истории, не замечая — быть может, намеренно? — крейновский социальный критицизм. Критик журнала «Бакалавр искусств» усмотрел «главный недостаток этого любовного романа» в том, что он «слишком хорошо написан». Разумеется, «Третья фиалка» — это не пустой и безыдейный дамский роман, и тем он и интересен.

Темы, затронутые в прозе, получают новое толкование в стихах — Крейн из тех художников, которые от частного идут к общему, от конкретики прозаических описаний к афористике стихотворных строк. Не зря писал он в письме: «Моя цель — выразить в них [в стихах] мысли о жизни в целом». Рассматривая «в целом» войну, Крейн видит неприглядную картину:

Опустошенная земля почернела,

Женщины плакали,

Дети метались в испуге.

И на вопрос «Зачем все это?» не находится ответа. Да его и не может быть. Крейн объявляет войне войну. После триумфального успеха его романа «Алый знак доблести» писателю наперебой стали предлагать журналистскую работу, в основном, как военному обозревателю. Репортажи его с театра военных действий греко-турецкой, а затем и испано-американской войны демонстрируют стихию неуправляемых инстинктов вооруженной толпы, трагедию мирного населения, а главное, бессмысленность происходящего. В стихах Крейн предупреждает человечество:

Пороки и добродетель будут втоптаны в землю,

Праведник и жулик погибнут вместе,

Меч обрушится по велению слепцов <…>

Военную, вернее, антивоенную тему продолжает заглавное стихотворение второго сборника крейновских стихов — «Война добрая» (1899). В самом названии книги слышится горькая ирония. Крейн не может писать о происходящем без гнева:

Ничтожные души, полные боевого задора,

Эти люди рождены, чтобы шагать строем

и умирать;

Необъяснимый ореол славы окружает их.

Велик Бог Войны, и владения его —

Поля, где лежат тысячи трупов.

Особый гнев вызывают у Крейна дельцы, которые ради собственной выгоды «надсаживают глотки, чтобы спровоцировать войну». Да и вообще патриотизм, или «чувство групповой общности», как его определяет Крейн, — это «священный порок», «ложь». На рубеже веков такие взгляды были необычными — не зря это крейновское стихотворение (№ 127) осталось неопубликованным. В двадцатом веке подобные идеи Крейна были уже поняты, вернее, выстраданы. «Как может человек испытывать чувство патриотизма, когда во имя его было истреблено шесть миллионов евреев? — пишет Чарли Чаплин в автобиографии. — Мне могут возразить, что это касается лишь Германии. Но элементы кровожадности могут оказаться и у других наций»[4]. А пока еще век девятнадцатый, и Крейн пишет издевательский «Боевой гимн» колониальных войск:

…мы идем, шагаем длинной вереницей голубых

полков. <… >

Моря не остановят нас,

Заснеженные горы не заставят повернуть назад,

Мы прорвемся, пройдем сквозь джунгли, преодолеем

реки,

А потом заставим дикаря склонить гордую голову,

Чтобы разглядеть на груди зловещее рдение

медалей смерти.

Это стихотворение (№ 129) было впервые опубликовано лишь в 1957 году. Поистине, уайльдовский Калибан «не желал видеть свое лицо в зеркале». А в притчах Крейн предугадал многое из того, что ожидало человечество в XX веке. Он умел заглянуть «за горизонт».

Во сне — смута, кровь, крики,

Умирающие люди, белки их закатившихся глаз,

Ужасающая безрассудная храбрость детей.