Стивен Крейн - Третья фиалка

Холланден вскочил на ноги, набил свою трубку, плюхнулся на стул и стал исступленно раскачиваться из стороны в сторону, выпуская клубы дыма.

Хокер стоял, лицо его скрывалось в тени.

— Ну, хорошо, думаю сейчас лучше пойти домой и лечь спать, — наконец произнес он голосом, в котором сквозила смертельная усталость.

— Постой! — воскликнул Холланден, отводя глаза от потолка, который перед этим ему пришлось долго созерцать. — Не уходи! Сейчас самое время… Кто бы мог подумать, что Джем Оглеторп встанет на твоем пути! И именно сейчас!

— Какой же ты все-таки мерзкий остолоп! — в гневе закричал Хокер. — Вместо того чтобы сидеть и нести чушь, глядя в потолок, лучше бы мне что-нибудь о нем рассказал!

— Клянусь, я…

— Да заткнись ты! Давай рассказывай о своем Оглеторпе. Я хочу все о нем знать. На остальное мне сейчас наплевать!

— Как тебе сказать… В общем, Джем Оглеторп один из лучших парней, которых я когда-либо знал. Ах, если бы он только был ослом! Если бы он был ослом, тебе не пришлось бы беспокоиться. Но он не дурак. Далеко не дурак. Среди тех, кто знаком с Джемом Оглеторпом, нет ни одного, кому бы он не нравился! Исключение из этого правила составляют лишь полные кретины!

Окно было открыто, и через него в небольшую комнатку доносились голоса сосен, напевающих свой бесконечный печальный мотив. Хокер придвинул стул ближе к окну, сел и уставился во тьму. На крыльце пансионата то и дело слышалось: «Доброй ночи! Доброй ночи!»

— И у него конечно же целый вагон денег, да?

— Еще бы! Он может выложить ими мостовую не одной улицы. Да, ну и дела!

Сердито нахмурив брови, Хокер с силой пнул комод:

— Послушай, Холли! Порой у меня складывается ощущение, что ты видишь во мне какого-то жука. Тебе явно нравится смотреть, как я копошусь и терзаюсь, но…

— Перестань, не дури! — сказал Холланден, глядя на него сквозь облако дыма. — В сложившихся обстоятельствах у тебя есть полное право говорить всякую чушь и бить копытом с видом оскорбленного лунатика, но прошу, не обрушивайся на меня с подобными нападками, тем более что я в данной ситуации делаю для тебя все, что могу.

— Делаешь все, что можешь? Да тебя об этом никто и не просил! Ты говоришь со мной, как с ребенком.

— Вот-вот! Значит, я не ошибся! Стоило мне это сказать, как ты тут же вспыхнул, как огненный шар, да? Как ты не поймешь, черт бы тебя побрал, что в твоем положении мужчина куда хуже ребенка!

Хокер, казалось, опять проникся к себе величайшим отвращением.

— Ох, Холли, ты конечно же прав, — махнул он рукой. — Понимаешь… у меня такое чувство, будто…

— Конечно, такое, а каким ему еще быть? — кивнул Холланден. — Так что не переживай, старина, все в порядке.

— А теперь послушай меня, Холли, этот Оглеторп…

— Черт бы его побрал!

— Так вот этот Оглеторп появляется здесь в тот самый момент, когда у меня, пусть даже не сейчас, а немного погодя, может появиться шанс. Поскольку ты с ним знаком, опиши мне его вкратце.

— Я бы посоветовал тебе…

— Плевал я на твои советы! Расскажи мне об Оглеторпе.

— Ну, хорошо. Начнем с того, что он, как я тебе уже говорил, на удивление замечательный малый, поэтому…

— Давай пока обойдемся без «поэтому»! Продолжай.

— Он на удивление замечательный малый, и денег у него пруд пруди, хотя в данном случае это обстоятельство не оказывает особого влияния на ситуацию. Мисс Фэнхолл…

— Чертов писака! Ты не мог бы строже придерживаться канвы своего повествования?

— Ну что же, он пользуется популярностью. Никогда не говорит о деньгах. Горделив, но не настолько, чтобы талдычить всем о своих прегрешениях, коли таковые имеются. Блистательным до приторности его тоже не назовешь. В наши дни это делает человеку честь. Да и потом… Одним словом, если сложить все вместе, Джем Оглеторп, надо признать, потрясающий парень.

— Не знаешь, сколько он намерен здесь пробыть? — прошептал Хокер.

Во время разговора его трубка то и дело гасла, а теперь и вовсе не подавала признаков жизни. Он взял новую спичку. Когда он ею чиркнул, Холланден посмотрел на пальцы друга и произнес:

— Ты нервничаешь, Билли.

Хокер выпрямился на стуле:

— Нет.

— Но я видел как у тебя дрожали пальцы, когда ты зажигал спичку.

— Врешь!

Холланденом вновь овладела задумчивость.

— К тому же он пользуется успехом у дам, — наконец сказал он. — Нередко бывает так, что женщина проникается симпатией к мужчине и охотится за его скальпом только потому, что знает другую, тоже бегающую за ним в надежде заполучить этот самый скальп.

— Да, однако…

— Помолчи! Ты конечно же хочешь сказать, что она совсем не такая, как другие, да?

— Не совсем, но…

— Не утруждай себя, я все понимаю.

Хокер немного помолчал и сказал:

— Мне пора.

Когда художник подошел к двери, Холланден крикнул:

— Вы только взгляните на него! Ни дать ни взять, утомленный паломник! — Его голос переполняло сострадание.

Хокер повернулся и запустил в облако дыма проклятие.

— Послушайте, а где сегодня мистер Хокер? — спросила младшая мисс Вустер. — Я думала, он придет поиграть с нами в теннис.

— Не знаю, будь он неладен! Я понятия не имею, почему он не явился! — сказал Холланден, глядя на залитую солнцем долину и вопросительно хмуря брови. — Даже не догадываюсь, куда, к дьяволу, он мог запропаститься.

Барышни Вустер тоже уставились на раскинувшийся перед ними золотисто-зеленый пейзаж.

— Он разве не говорил вам, что придет? — спросила она.

— Даже словом не обмолвился, — ответил Холланден. — Просто я вполне логично, как мне кажется, предположил, что утром он будет здесь. По-видимому, игру придется отложить до лучших времен.

Чуть погодя ему встретилась мисс Фэнхолл.

— Судя по виду, вы собрались немного прогуляться? — спросил он.

— Да, — ответила она, помахивая зонтиком от солнца. — Пойду встретить дилижанс. Вы не видели мистера Хокера?

— Нет, — ответил Холланден. — Утром он не приходил. Это зеленеющее поле вконец нарушило его душевный покой. Наверное, он опять там торчит и делает наброски. Все художники питают к своей работе поистине дьявольский интерес. Осмелюсь даже выдвинуть гипотезу, что он объявится, только когда закончит. Так куда вы, говорите, собрались?

— Встретить дилижанс.

— Ну что же, в течение ближайшего часа мне не придется играть в теннис, и если вы настаиваете, то…

— Конечно, конечно!

Они медленно двинулись вперед под сенью листвы.

— Вам не показалось, что этот Хокер — субъект весьма невоспитанный? — спросил Холланден.

— Нет, не показалось. — Немного помолчав, она добавила: — А почему вы спрашиваете?

— Видите ли, его настолько поглощает вся эта мазня, что все остальное в мире, боюсь, ему совершенно неинтересно. На мой взгляд, настоящие художники неспособны на глубокие человеческие чувства. Многие из них буквально помешаны на искусстве, и в их жизни попросту нет места для чего-то другого.

— Ложь! — воскликнула она.

— Вы мне не верите? — насмешливо спросил Холланден. — Ну что же, в таком случае, девушка, позвольте заверить вас, что практически все сказанное мной — чистая правда. Смотрите, есть Хокер, в определенном смысле самый лучший парень из когда-либо живших на земле, но при этом художник. А теперь посмотрите, как он обращается со своим несчастным сеттером!

— Зачем вы так говорите? Он же его любит! — заявила она.

— А я вам говорю, что нет! — вскричал Холланден.

— Слушайте, Холли, вы… В таком расположении духа вы поистине ужасны.

— Нет, вам просто хочется со мной поспорить. А что до расположения духа, то оно у меня вполне нормальное. Идем дальше. Простодушный пес питает к нему нежную преданность, от которой у любого человека на глаза наворачиваются слезы…

— Верно, — заметила она.

— В то время как сам он… холоден и безжалостен, как…

— Нет, Холли, нет. Вы ужасно к нему несправедливы!

— Неправда. Просто я выступаю с позиций наблюдателя, свободного от любых предрассудков. Точно так же Хокер ведет себя и с окружающими, — мрачно продолжил он. — Не разбираясь в подобных вопросах, вы ничего такого не видите, но я могу вас заверить: мои собственные наблюдения доказывают, что в душе творца нет места человеческим чувствам. Что же касается собаки…

— Я думала, вы его друг, Холли…

— Чей?

— Ну не собаки же! К тому же, говоря по правде, в вас есть что-то противоестественное. Вы с такой глупой страстью присматриваетесь к людям, что даже позабыли о таком понятии, как элементарная преданность друзьям. Всему виной, надо полагать, ваше звание писателя, объясняющее очень и очень многое. Некоторые ваши черты в высшей степени неприятны.

— Ну вот! — жалобно воскликнул Холланден. — Заметьте, я всего лишь затронул вопрос об отношении к собаке. Боже праведный, вот это поворот!

— Собака здесь ни при чем. Мы говорим не о ней, а о вашем отношении к друзьям.

— Ну что же, — глубокомысленно изрек он, — это лишь демонстрирует, что в женском мозгу не бывает обезличенных понятий. Обещаю вам всесторонне обсудить…

— Ах, Холли!

— Во всяком случае, вам не пристало подобным образом выставлять меня таким дураком.

— Я не хотела… я даже в мыслях ничего такого не имела, Холли.

— Да и я тоже не собирался говорить вам ни о собаке, ни обо всем остальном.

— Да? — повернулась она к нему и широко распахнула глаза.

— Да. Ни единого слова.