Изабель Вульф - Тревоги Тиффани Тротт

– Ну давай, – соблазнял он.

– Ну… может быть… я не…

– Хорошо, ты придешь, Толстушка Тротт, – заметано. Вот будет здорово!

– Вот будет здорово! – сказала я на следующий день Лиззи по телефону. – Пожалуйста, пойдем.

– Ну, я бы пошла. Теоретически. Но мне нужно согласовать это с Мартином.

– Извини, что?

– Мне нужно согласовать это с Мартином, – повторила она медленно. – Знаешь, с Мартином, моим мужем.

– Ну конечно.

– Только чтобы убедиться, что он не против.

– О, ну… это хорошая идея, – сказала я. – Спроси у него.

Я слышала шумы в телефоне, стоящем на буфете времен Георга III, и стук шагов Лиззи, эхом разносящихся по холлу.

– Дорогой, – зазвучал ее голос, – Тиффани спрашивает, не хочу ли я пойти на встречу выпускников, это будет в Обществе юристов в следующую среду. Но я ей сказала, что сначала спрошу у тебя. Так вот, я спрашиваю. Значит, ты не против? Ты уверен, дорогой? Ты уверен, что я тебе не понадоблюсь? И ты не будешь возражать, чтобы самому уложить девочек спать? Ты уверен? Тогда ладно. Я скажу ей, что пойду, хорошо? Если ты действительно уверен, что тебя это не затруднит. Спасибо, дорогой.

Затем она вернулась к телефону.

– Прекрасно, – объявила она. – Он сказал, что не против. Это очень любезно с его стороны. Так что я пойду с тобой. Мы снова увидим всех этих мальчишек. Вот будет смеху! И есть еще одна причина, Тиффани, чтобы туда пойти.

– Какая же?

– Ты можешь там встретить кого-нибудь, кто тебе действительно понравится!

Это верно. И в самом деле, такая возможность не исключена. Мне уже приходило в голову, что там могут быть ребята, которые, как Ник, превратились за прошедшие годы из противных гусениц в красивых бабочек.

Итак, в следующую среду мы с Лиззи встретились у метро на Чансери-лейн. Она выглядела очень элегантно в черном брючном костюме от Донны Каран с бархатным, вышитым серебряной нитью шарфом. Ее короткие белокурые волосы были зачесаны за изящные ушки. Настроение у нее было мирное, и она улыбалась, на время утратив свой – как бы поточнее выразиться? – жесткий взгляд.

– Как поживает Мартин? – спросила я между прочим, когда в поле зрения появилось здание Общества юристов.

– У Мартина все прекрасно, – сказала она с блаженной улыбкой. – Он в полном порядке.

– Так, значит, у него ничего нет с Джейд Джевел? – спросила я.

На самом деле ничего такого я не спросила.

– Хорошо, – сказала я.

– Знаешь, этот уикенд, который он провел у матери, так подействовал на него, – добавила она. – Он вернулся оттуда каким-то – не знаю, как бы это сказать, – уверенным, что ли, целеустремленным. Возможно, благодаря рубке дров, которой он занимался.

– Возможно.

– Рубка дров – это такое полезное мужское занятие, да?

– О да.

– Мне нравятся мужчины, которые ведут себя по-мужски, – заявила она. – А тебе?

– Э-э, да, – сказала я, а у меня перед глазами возник Алекс, облаченный в шелковое кружевное платье.

– Мы заказали новый диван, – сообщила Лиззи. – Я больше не сержусь из-за того, другого.

– Такого же цвета?

– О нет, – сказала она, – только не тот ужасный бледно-желтый цвет. Совершенно непрактично. Теперь я это поняла. Нет, он будет ярко-красным. «Кларет», думаю, назвала бы ты, или, возможно, «Бордо». Или, может, «Глинтвейн». Мы дадим ему прозвище в Рождество, – добавила она.

– Хорошая идея, – одобрила я. Ты можешь предложить Мартину втереть в него немного мясного пирога и бренди и затем поджечь. – Вот мы и пришли.

Мы поднялись по ступеням в здание Общества юристов и затем спустились вниз в гардероб.

– Знаешь, мне как-то не по себе, – сказала я, тщательно подправляя помаду на губах. – Эти парни не видели нас двадцать лет – что, если они нас не узнают? – Страх сжал мне сердце. – Что, если они спросят, кто мы такие?

– Не будь такой пессимисткой, Тиффани, – успокоила меня Лиззи, поправляя прическу. – Я уверена, что они все как один скажут, как молодо мы выглядим. – Она отступила назад и оценивающе посмотрела на свое отражение в зеркале. – Знаешь, мы действительно выглядим превосходно…

– …учитывая, что нам практически пятьдесят.

– Несомненно. Но знаешь, что поразительно, Тиффани, – сказала она, слегка тронув «Опиумом» за ушами.

– Что?

– Мы учились вместе с семью сотнями мальчишек, и вот спустя два десятка лет ты все еще не замужем!

Мы поднялись по лестнице в библиотеку, чтобы выпить коктейль перед ужином. Вдоль стен выстроились стеллажи с юридическими книгами в кожаных переплетах, толстыми, словно телефонные справочники. Две сотни мужчин в смокингах стояли маленькими группками с бокалами в руках, курили и громко болтали.

– …нет, нет, нет, я жил в пансионе Дьюар. С малышом, как бишь его, Даунером.

– Я был в пансионе Гордон. И я единственный, кто вел себя прилично, – ха, ха.

– …моим фагом был Трипп-младший. А кто был твоим?

– …малыш Али Ассид. В пансионе он был воришкой. А сейчас судья.

– Невероятно! Черный судья!

– …о господи, всегда гадал, зачем это женщины пользуются всякими там гелями. Хорошо, что раньше их не было.

– …ты слышал о Кокейне? Чертовски досадно. Хороший был человек. Получил пять лет.

В дальнем конце комнаты на стене висел план: где кто должен сидеть за столом, с годом выпуска у каждой фамилии. Лиззи устремилась туда.

– По крайней мере есть несколько парней из нашего выпуска, – сказала она, напрягая голос, чтобы перекричать шум. – Но ни одна из девчонок, кажется, не пришла. Я думала, что Айла Морей может здесь оказаться. Во всяком случае, Хеннесси, Джемисон и Басс пришли. И – вот здорово! – Джонни Ротман будет. Он мне всегда нравился. Он интересовался историей, как и я. Слышала, он сейчас в телевизионной драме, – может, он сможет предложить мне какую-нибудь работу, просто на время, конечно, пока я не начну консультировать…

– Эй, Бьюнон, бой-баба Бьюнон!

Лицо Лиззи застыло от ужаса. К нам подошел краснолицый человек с бородой, начинающейся от самых бровей. Роджер Сикс-Пак! Сумасшедший ирландец. Господи, какой он старый. Выглядит устрашающе. На вид можно дать сорок восемь, но ему никак не может быть больше тридцати девяти.

– Все ясно, ты, как всегда, куришь, Бьюнон! Так и не избавилась от этой мерзкой привычки. Привет, Толстушка Тротт! Ну, должен сказать… – Он сделал шаг назад, чтобы получше нас рассмотреть. – Вы обе выглядите…

– Старше? – предложила я свою помощь. Как ты!

– Да! – сказал он с громовым хохотом. – И даже довольно мило. Ты мне всегда чертовски нравилась, Бьюнон, несмотря на то что пахло от тебя как от старой пепельницы. Ты замужем?

– Да, – сказала она, одаривая его ледяной улыбкой. – И очень счастлива в браке.

– А чем ты занимаешься?

– Я актриса, – сказала она, явно разозлившись, что ему это неизвестно. Разве он не заметил ее имени в программе, опубликованной в «Радио тайме» за 1991 год, разве не видел ее в «Билле»,[68] где она играла маленькую роль? Очевидно, нет.

– Актриса, да? А ты. Толстушка Тротт?

– Я занимаюсь рекламой – пишу слоганы.

– О, «Начни свой день с яйца» и все такое? Да, а ты знаешь, что это написал тот самоубийца – Салман Рушди? Бедняга.

– Нет, – возразила я. – На самом деле это написала Фей Уэлдон.[69] Салман Рушди написал… о, смотрите! Там Тим Флауэрс. Он всегда дразнил меня толстухой.

– Толстушка Тротт! – Тим Флауэрс расплылся в улыбке. – Я тебя не узнал.

– Спасибо, – сказала я.

– Ты выглядишь… совсем другой. Ты ведь была толстушкой, так ведь, но, очевидно, это все позади! Ха, ха, ха!

Очень забавно, подумала я, чувствуя, что краснею. И затем вдруг вспомнила, что обычно говорили мне мальчишки. Никогда – «Куда идешь?». Они всегда спрашивали: «Эй, Толстушка Тротт, куда тащишь свою задницу?» – и потом бежали по улице с истерическим смехом. О да, подумала я, это было удивительно остроумно. Они должны быть мне за это благодарны.

– Привет, Толстушка Тротт! – прогудел Джеми Уортингтон. – Чего бы вкусненького пожевать? Это ты обычно говорила: «Чего бы вкусненького пожевать?» Я помню, у тебя лицо всегда было перемазано шоколадной глазурью.

– Да, – сказала Лиззи, – в то время как все другие девочки были худющие. Ты всегда выбивалась из общей массы, Тиффани.

– Твоя старая любовь – Джон Харви-Белл – идет, – сказал Тим. – Мы помним, что ты была в него влюблена.

– У меня ничего с ним не было, – сказала я холодно.

– Да, была влюблена – давай признавайся.

– Не была.

– Ты была влюблена, он говорил, что была.

– Значит, он врал.

– Давай, Толстушка Тротт, признавайся!

Господи, эти парни, кажется, совсем не повзрослели. Они по-прежнему едва достигшие половой зрелости ученики частной школы конца семидесятых. Фактически их можно было бы использовать в качестве экспонатов для изучения человеческих эмбрионов. И все же, подумала я, мне не стоит жаловаться – я получила большое удовольствие от двух лет пребывания в Даунингхэме. Ладно, меня там немного дразнили. Ну, все время на самом деле. Но там было несколько очень красивых парней и несколько иностранцев, которые сообщали этому заведению интернациональный дух, – например, там учились Ханс Хейнекен, Джорж Будвайзер, Филипп Голуа и Жан-Марк Курвуазье. Не было Краг-сов – они пошли в Итон, конечно. Нет, это была очень смешанная школа – те двойняшки Швепс были очень обаятельны.

Затем, когда все двинулись в столовую, вверх по лестнице взбежал Ник.

– Привет, Тиффани, я немного опоздал – о господи, ты прекрасно выглядишь. Могу я понести твою сумку? А эклеры тебе принести?

– Хватит, Ник! Ты помнишь Лиззи?

– Ник Уокер, ты должен подстричь волосы, – сказала она. – И как ты смеешь так хорошо выглядеть, когда я замужем!