Взвод курка. Рука уже почти что не дрожит. Всего одно движение… Раздавшийся грохот грубо взрезал застывшее пространство. Щелчок. Еще один выстрел. Щелчок. Еще один… Вымещая всю злость, всю боль, всю несправедливость…

Она остановилась только тогда, когда в барабане вовсе не осталось патронов. Тяжело дышала, вздрагивая… Волосы, прилипшие к влажным щекам… Тишина, в которой рассеялись звуки выстрелов… Рассеялись вообще какие-либо звуки. Напряженный, подрагивающий воздух, словно гладь воды, в которой расходятся круги от брошенных чьей-то неосмотрительной рукой камней…

— Легче? — бесстрастный негромкий голос.

Алиса повернулась, встречаясь глазами с проницательным, спокойным взглядом мужа. Не могла, не знала, что сказать… Только кивнула. Положила револьвер в протянутую ладонь.

— Хорошо, — разбитый случайно влетевший в его глиняную стенку пулей кувшин, свежие отметины на стволах, сломанная ветка… — Превосходно…

***

Вечер… Не такой поздний, но все же медленно провожающий своей ласковой рукой безжалостно опаляющий жаром диск солнца… Ночная свежесть, появившаяся в разряженном воздухе. Долгий день уносил с собой все бессмысленное и тревожное. Господство чувств над установленными рассудком преградами — это ночное время…

В кресле у камина было особенно уютно. Наблюдать за тем, как в тонких язычках пламени потрескивали дрова, чувствуя, как исходящее от них тепло согревает замерзшие руки — поистине лучшее занятие в такой вечер. Облокотившись о спинку, Алиса смотрела, как искры от горевших поленьев вспыхивали, исчезая в темном пространстве… Завораживающее зрелище… Как проходящая в один момент перед глазами маленькая жизнь. Яркая, но неотвратимо обреченная угаснуть… Книга на коленях, в одной руке яблоко, в другой маленький острый нож. После того, как Алиса, засмотревшись на полыхающий в камине огонь, порезала себе ладонь, она предпочла отложить его в сторону…

Откинутая на подлокотник кресла рука обнаружила под собой неожиданную мягкость. Не бархат, которым было обито все кресло… Алиса повернула голову. Черное кашемировое пальто, скромно висевшее на подлокотнике… Впрочем, имея возможность лицезреть всю капризность осенней погоды, Алиса не удивилась тому, что оно находилось здесь. Тем более что в последние дни холод приближался совершенно неумолимо. Провела аккуратной рукой по предмету одежды. Небольшая шероховатость… Но ощущение было несомненно приятным.

Она вспомнила, как Сергей Владимирович приходил в этом пальто со службы. В животе разлилось приятное тепло. Странно… В любом случае, если уж нынешний век мог ей чем-то нравиться, так это несомненно продиктованной им манерой одеваться.

Вдруг неожиданно возникшее необъяснимое желание… Поднесла черную ткань к лицу. Зарылась носом. Все же немного жестковата, чуть покалывает. Вдохнула… Странно, но обычного для пальто запаха шерсти или меховой оторочки не было. Что-то свежее, тягучее, недосказанное… Парфюм. Алиса не могла бы назвать себя знатоком в этой области, а потому разобрать, что именно представляло собой это кружащее голову сочетание, ей было непросто. Кажется, что-то похожее на дерево… Кедр. Так пахли кедровые доски… Или табак… Впрочем, возможно, дело было и не в одеколоне… Алиса потянулась к вороту. Здесь это чувствовалось особо сильно. Нотки чего-то цитрусового… Эта резкость, свежая легкость и одновременно с тем зрелость, устойчивость, искушенность буквально сводили ее с ума. Противоречащие, противоположные грани… Алиса потерлась щекой о ткань, пропитанную этим кружащим голову запахом… Она никогда не могла бы предположить, что столь обыкновенная деталь может вызывать у нее подобные эмоции. Ее пальцы продолжали сжимать пальто. Почему это так противоречиво? Почему это отзывается где-то внутри… бешеным стуком слабого сердца, упавшими вниз тысячами осколков, переворачивавшими все… Странное, бессмысленное занятие, от которого закружилась голова и взмокли ладони… Прикрывая глаза, она готова была вечно зарываться лицом в эту черную жестковатую ткань, с упоением ловя это чувство… которое она сама не смогла бы точно назвать… Книга упала с колен куда-то на пол. Откинула голову на спинку кресла, прижимая пальто к себе… Почему-то совершенно странным образом в этом своем состоянии она находила для себя особое чувство защищенности… Осознание того, что человек, о котором были теперь ее мысли, принадлежал ей… и был рядом. Этот запах потом останется на ее коже, так сильно контрастируя с нежным юным образом…

Тени от предметов медленно исчезали, сливаясь с неотвратимо овладевающими пространством сгущающимися сумерками. Словно прибрежные камни, уходящие под темную воду… Стихал щебет птиц, звуки бьющей ключом бурной жизни… Одинокий стрекот кузнечика в высокой траве, тоскливый голос ночной птицы… Дверь тяжело открылась. Сергей Владимирович вошел в гостиную, попутно стряхивая с себя несколько пожелтевших опавших листьев, прицепившихся к ткани. Обвел взглядом комнату. Дневной свет уже вовсе не проникал сюда, уступая место ночному сумраку. Только одинокие искорки, время от времени, ярко вспыхивавшие, освещали погруженное во тьму пространство.

В большом кресле у камина, забравшись на него с ногами, спала Алиса, запрокинув голову на спинку. Во сне ее лицо было безмятежно и расслабленно. Если бы она была такой и в жизни…

Мужчина подошел ближе. В тусклом свете особенно выделялась бледность спящей. И тут только Осоргин заметил, что Алиса почти полностью завернулась в его пальто. Зачем? Кажется, в доме теперь было очень тепло. Дрова в камине почти догорели, но перед этим окружающее пространство смогло нагреться более, чем достаточно.

Довольно поздно… Не собирается же она провести здесь всю ночь. Взгляд наткнулся на лежавшую на полу книгу, по-видимому, выпавшую из рук Алисы. Наклонившись, тихо поднял, проводя рукой, сметая несколько крошечных пылинок. Черная обложка. Сабатини… Ну допустим… Лежащий на столе поблескивавший маленький нож, половина яблока, успевшего из белого стать коричневым. Теперь понятно, откуда на ее ладони неглубокий порез. Десять раз ведь показывал ей, как это делается, но избежать хотя бы малейшего членовредительства она, видимо, была просто не в состоянии. Хотя бы перевязала руку… Нет, все же ей следовало бы учиться заниматься хозяйством, а не чем-то другим.

Будить жену не хотелось. Может, это и было чересчур наивно, но во сне она действительно смотрелась очень хорошо. Как прекрасна бывает молодая женщина, когда ее голову не тревожат волнительные идеи… Покой и безмятежность…

Провел рукой по ее плечу, делая попытку осторожно снять пальто. Алиса нахмурилась во сне, заворочавшись… Нет, не разбудить не получится. Подоткнув черную кашемировую ткань, обнял ее за талию, притягивая к себе. Чуть приподнимая ее тело. Другой рукой подхватил под колени, стараясь все же сделать это как можно осторожнее.

Она не проснулась. Устроила голову на его плече, неосознанно прижавшись к нему, пока Осоргин нес ее наверх. Неожиданно легкая. Кажется, она даже не изменилась с момента их первой встречи… Хотя, по сути, прошло не так уж много времени. Тот же шестнадцатилетний мечтательный ребенок, ждущий чего-то от жизни. Верящий в то, что все происходит исключительно по одному желанию. Что ж… Жизнь часто бывает совершенно не такой, какой бы людям хотелось ее видеть.

Ее теплое тело. Ровное дыхание… Она чуть прогнулась в талии, повиснув на его руках, доверчиво прижавшись к его груди. Алису не разбудил скрип досок, негромкий скрежет открывшейся двери… Ни ощущение его рук, когда Осоргин осторожно опустил ее на кровать, укладывая… Проводя рукой по шее, убирая с лица упавшие каштановые пряди… Расправил его черное пальто так, чтобы оно укрывало женщину полностью. Ресницы дрогнули. Тихий вздох во сне… Оставалось надеяться, что хотя бы ее сны были спокойны…

Взгляд скользнул по кровати. Отчего-то остановился на висевшей на стене иконе… Усмешка, скривившая губы. Если эта женщина и молилась кому бы то ни было, то, в любом случае, она уже нарушила все возможные законы, продиктованные правилами того, во что она верила. И как же это, наверное, просто: переложить ответственность за свои грехи на кого-то. А потом, раскаявшись, продолжить грешить. Хотел бы он жить так же непринужденно….

Тепло, наполнившее комнату, становилось чересчур ощутимым. Осоргин поморщился… То, что он не любил вовсе — чрезмерную жару. Впрочем, в доме была веранда. К тому же, совершенно неожиданно возникший во рту привкус табака подталкивал к определенным действиям… Видимо, напряжение последних дней все же давало о себе знать. В конце концов, зачем же жить, если не имеешь возможности позволить себе некоторые «отвратительные привычки»…

Еще час до начала грозы

Густая, душащая темнота… Неожиданные порывы ветра не освежали, не прорывались сквозь этот плотный воздух… Солнце зашло за горизонт. Оставив в небе следы, похожие на запекшуюся кровь… Хоть бы начался дождь… Казалось, его просила не только готовая принять живительную влагу земля, но и измученная душа.

Усталость… Все, что он чувствовал, делая очередную недолгую, неглубокую затяжку. Осоргин вообще заметил, что потребность курить у него появлялась в основном тогда, когда все было очень хорошо, или же, когда все складывалось далеко не лучшим образом. Причем последний случай обычно теперь наступал значительно чаще. Возможно, подобное времяпрепровождение уже стало частью его образа жизни…

Скопившийся на конце сигары серый пепел, который не следовало стряхивать… Задумчивый взгляд. Невеселые мысли… Он чувствовал себя уставшим. Насколько это было возможно… Единственное возникавшее желание — завалить себя делами службы и никого не видеть как можно дольше. Бороться с разбитостью и опустошенностью было трудно… В его жизни часто случались потрясения. Не в первый же раз… Но тогда и он был моложе.