Алина Яловени - Тревожные сны

Жизненная энергия подобна песку в песочных часах, перетекая от того, кто может ее дать, к тому, кто в ней нуждается. Только в его стеклянной половинке уже ничего не осталось.

— Как вы можете… — не хватило ума промолчать.

— Попытаетесь меня остановить?

Сталь. Если сокрушенность, если вырвавшихся на поверхность так тщательно скрываемых демонов и можно спрятать, то только за угрозой.

— Вы пришли за утешением или за советом? Если так, то могу сказать лишь одно: займитесь устройством своей собственной жизни самостоятельно. У меня нет сил тянуть вас оттуда, куда вы каждый раз рветесь упасть. Теперь появились некие… трудности. Если бы ваш сын имел для вас значение, вы смогли бы понять.

Тоном человека, уставшего от бесконечной головной боли.

— Можете даже идти туда, где вам несомненно будут рады. Надеюсь, следующему, кому вы без сознания упадете в руки, повезет больше. А впрочем, мне искренне жаль этого человека. Могу только пожелать, чтобы ваш бог отправил его на тот свет раньше, чем вы сведете несчастного с ума. Это будет благосклоннее, чем дать ему провести всю жизнь, потакая вашим капризам.

Лезвие, разрезавшее бумагу своим острым кончиком…

Осоргин провел рукой по лбу.

— А теперь, думаю, вы захотите удалиться. Дверь сзади.

Разбитая… Пытаясь прийти в себя от его слов. От той правды, на которую он всего лишь указал.

Он хотел сделать много того, что ей бы не понравилось… Совершенно. Только разве это сможет что-то изменить?

И еще потому, что непонятная тяжесть сдавила грудь, отдавая куда-то влево. Подозрительные черные точки перед глазами… И каждый шаг, когда он входил к себе в кабинет, давался с трудом. В нем все же чуть меньше малодушия, чем кто-то мог бы подумать. Он не оставит Федю одного. Пока нет… В этом мире его сына ждет не слишком теплый прием. И пока все не будет кончено, он постарается быть рядом. А теперь…

— Подите вон, — отрешенно и бессильно.

Опустошенный взгляд, скользнувший по полу. Не до ее слез и не до обид. Ни до чего… Уже ни до чего.

Расплакалась. Расплакалась бы, даже не потрудившись уйти. Но после этих слов поняла, что он бы не пожалел. Не посочувствовал и утешать бы не стал…

Рыдания, сдавившие горло… Пока она почти бежала к себе. Растирая по щекам соленые капли. Он никогда не повышал на нее голос. Никогда. Но это было хуже. Искра, вспыхнувшая в сердце так неожиданно, потухла. В животе застыл холод. Как будто и не существовало ничего до этого. Она чувствовала себя подавленной… Между ними снова была стена. Холодная и беспощадная.

Черные ласточки, как тени с того света.

«Я здесь лишняя. Я здесь чужая…»

Иллюзия счастья… А на деле это чувство унижения, непонятости и… одиночества. До тех пор, пока слезы будут тяжелым комом сдавливать горло, а губы кривиться… Оно не пройдет до тех пор. Даже среди всеобщей радости это продолжится…

Он бы сказал ей, что это продолжится лишь до той минуты, пока она будет лелеять свою обиду, перебирая в голове каждое слово, убеждаясь в собственной правоте. Она мысленно произнесла эти слова таким знакомым голосом. Только все, что он сказал, были не слова утешения.

Так вовремя поданный стакан воды… Все же, возможно, в новой служанке и был какой-то толк. Не спросила ни о чем и не рискнула давать советы. Алиса сидела на пуфике перед зеркалом. Упершись локтями в деревянную поверхность трюмо. Не решаясь поднять головы. Упиваясь своей болью. Но это было не то, что проходило через несколько часов рыданий. Не то, после чего, сказав «прости» или услышав эти слова в свой адрес, можно спокойно продолжать жить дальше. Ей казалось, что для нее все кончено. Теперь…

«Подите вон…»

Маленький ящичек, в котором она всегда хранила пузырек с настойкой валерианы. Не то чтобы это очень помогало в таких случаях… Но чувство отчаяния, чувство одиночества больше не становилось столь острым. А с этим уже можно было жить…

Совершенно случайно брошенный в сторону взгляд. Пальцы, нащупавшие стеклянный флакон с темной жидкостью, ощутили под собой что-то еще… Алиса заглянула в ящик. Свернутая бумага, аккуратно прислоненная к его деревянной стенке. Ее сердце забилось быстрее. Она не видела этого раньше и… слишком уж неприметным казалось это… письмо?

Алиса затаила дыхание. Оставив на время позабытый флакон, достала из трюмо бумагу. Дрожащими от неожиданного открытия пальцами развернула… Сердце пропустило удар. Она узнала почерк.

Полумрак. Неясный силуэт… Тихий голос, а лица не видно. Не оттого, что темно… Память стерла эти когда-то столь знакомые черты. Но голос забыть было сложно…

Она пела. Что-то на французском… Никогда не мог запомнить слов, но мотив был узнаваем. Сквозь пелену, похожую на шелковую ткань. Фиолетовую или синюю… Сознание выбирало именно эти цвета.

Пальцы, скользящие по волосам. Как будто это никогда не кончалось. Он часто засыпал, положив голову ей на колени. Во сне видеть себя спящим… Удивительно. Но ведь трудно сказать наверняка, в какой момент происходящее становится иллюзией…

До нее нельзя дотронуться. Только слушать… Но от этих столь простых действий действительно становилось легче. Это было давно. Но во снах приходило до сих пор. Даже если наяву он не вспоминал об этом…

Но иногда фиолетовый шелк становился красным. Пропитываясь кровью… Тогда сон превращался в кошмар. Потому что это была ее кровь. Стекая по вискам, капая на руки. Она не пела. Просто смотрела на него. Нельзя кричать. В этих снах нельзя было кричать…

Даже просыпаясь посреди ночи с другой женщиной, он открывал глаза, смотря на свои руки. Машинально. Ожидая увидеть кровь… Почти чувствуя ее липкое тепло. Ведь это сделал не он! Пытаясь очнуться от этого ужаса. Лишь потом осознавая, что то было всего лишь дурное видение. Наверное, это было глубже, чем он мог предположить. Где-то очень далеко… Его собственный кошмар.

Но теперь был только голос. Осторожные прикосновения. Тревога… Будто бы забытая. Будто что-то, волнующее его сердце, осталось где-то очень далеко. Что это было? Он забыл что-то просмотреть? Прошение? Не подписал нужные бумаги? Ведь он точно должен был уже встать… Отведенные полчаса уже прошли. Или нет… Он не хотел, чтобы это прекращалось… До тех пор, пока сон не превратится в кошмар… Пока рыжие волосы не запачкаются кровью.

***

В полутьме трудно ориентироваться. Но Алиса смогла. Шла. Шла вперед уверенно. Шум… Треск рвущейся бумаги. Разорвала, даже не став читать… Зачем?

Надежда, трепет внутри. Вот оно, счастье, — только руку протяни… В ее руках.

Оправдавшаяся надежда, сменившаяся какой-то непонятной злостью. Да, это был почерк адъютанта. Да, это его рукой было написано столь длинное и, наверное, весьма красивое в своем удивительно страстном стиле послание. Послание… Как же оно оказалось здесь? Глаша оставила перед уходом. Сколько их могло быть? Теперь уже не важно.

Восторг. От своей решимости? От смелости? Возможно, впервые в жизни она сделала осознанный выбор. Впервые в жизни судьба не несла ее по течению, словно пожелтевший опавший лист. Она решила…

Рвала. Рвала быстро. Потому что потом это взяло бы вверх. Завладело бы ее сознанием… Ответить — и все обвинения, все обиды останутся в прошлом… Круговорот страсти… А что после?

Сожгла бы, если только не желание… Желание бежать. Туда, где она была нужна. Она не уйдет. Теперь нет… Пусть накричит. Пусть попытается прогнать. Она долго была скверной женой… Но что-то внутри толкало ее. Заставляло идти вперед. Потому что в ее спальне остались лишь клочки исписанной бумаги.

Надо было сделать это еще раньше… Но, быть может, время — минуты, проведенные в одиночестве, — так подействовало на нее. Может, это письмо. Необходимость теперь быть рядом… Или же ее шаг к своей свободе? Что так влияло на нее в тот момент, Алиса не знала. И понимала, что решимость ее, скорее, погаснет, едва она подойдет ближе. Но разве сможет она простить себе, сможет жить дальше, если с ним что-то случится? Почему он говорил это? Эта опустошенность, эта растерянность… И даже более того. Почему она сразу не прекратила это… Она редко понимала, насколько правильными бывали ее действия. Но теперь чувствовала: ошибки не случится. Она выбрала, пусть и не обязательно верный, но единственный путь. И пока не наступит утро следующего дня, сомнения не истерзают ее душу. А потом… Теперь же она вздохнула глубоко, мысленно молясь о том, чтобы удача не изменила ей и все разрешилось благополучно.

Не стала стучать. Побоялась… Но, войдя тихо, поняла, что ее предосторожности оказались ни к чему: в комнате никого не было…

Голубоватое пенсне лежало на столе. Горели свечи. Работа неизвестного художника на стене — пейзаж, лучи солнца, проглядывающие сквозь хвойные ветки, — удивительная «частичка природы» среди тщательно организованного пространства. Но мужа Алиса здесь не застала.

Страх… Всегда возникает, когда в порыве неожиданного вдохновения человек стремится скорее осуществить свои идеи, страшась лишь того, что что-то может пойти не так. Сердце билось гулко. Она огляделась в растерянности. Все указывало на то, что Сергей Владимирович еще не ложился. Впрочем, она могла и ошибаться.

Спальня, смежная с кабинетом, чему способствовала привычка часто заниматься делами службы по ночам, время от времени прерываясь на недолгий сон. Дурная привычка, но иногда иного выбора совершенно не оставалось.

Он заснул. Даже не раздеваясь. Много планов, много дел требовало внимания. Но организм не выдержал. Не в этот раз.

Алиса сделала несколько шагов вперед… Чувство нежности. Жалость… Покрывало, даже не снятое… Сон вынужденный. Но не безмятежный… Алиса осторожно опустилась рядом. Ей не придется уговаривать, не придется просить прощения. Как будто сжался внутри ее тела маленький комочек. От невыносимого чувства нежности… Что надо сделать со вполне здоровым взрослым мужчиной, чтобы заставить чувствовать себя так? Намного меньше, чем она уже сделала. Всхлипнула… Погладила по голове, будто пытаясь вернуть все то, что уже давно упустила. Чего не давала прежде: чувства заботы…