***

Несмотря на поздний час, привычного гнетущего ощущения того, что следующее утро, кроме двух чашек кофе, уже ничто не сможет спасти, не возникало. День был долгим. Но все же достаточно плодотворным.

Чуть тише… Темная спальня, наполненная тонким ароматом ландыша. Странная любовь взялась непонятно откуда, но ему стал нравиться этот запах. В особенности на ее волосах, на коже… Его в каком-то смысле трофей, лежавший на постели… У нее слишком хороший слух. Особенно, если она чего-то ждет. Уже раздевшись и ложась, почувствовал, как Алиса повернулась, легонько потянув одеяло.

— Ты так поздно…

Сонно… Уснула, пока ждала.

— Встречался с коллегами.

Об истинных причинах его отсутствия ей знать было не нужно.

Алиса, не открывая глаз, придвинулась к мужу, находя, скорее, по ощущениям, устраиваясь сверху. Как ребенок, долго ждавший мать, проплакав весь вечер, а потом, обнаружив, что она наконец пришла, радуясь всей душой, выражает свой восторг… Поцеловала грудь, тыкаясь носом, так до конца и не приходя в себя. Осоргин погладил по плечам льнувшую к нему жену.

— Доброй ночи… — произнесла неровно, замирая наконец в руках мужчины, чувствуя совершенное счастье, устроившись на его груди. Он пришел…

***

Снег, неторопливо падающий на мостовую. Едва слышный хруст под ногами при каждом шаге. Обманчивое обещание тепла… Этой ночью на улице было холодно. В тусклом свете фонарей острые снежинки казались одинокими и неприкаянными…

Поправить воротник, чтобы не чувствовать, как они касаются шеи, тая, уничтожая своими холодными слезами. Он знал, куда идет…

Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… Шелест, который ласкает слух почти при любых обстоятельствах. Вдвойне приятно, если эти деньги твои. Втройне — если их не придется возвращать…

Сто девятнадцать. Сто двадцать. Тилинг осторожно положил стопку купюр в портмоне. Его доля тут была небольшой — всего десять тысяч. И тем не менее…

О чем он думал? О чем думает человек, совершающий столь опрометчивые, нелепые поступки в ходе своей отчаянной жизни? И этот, возможно, был не самым худшим…

Завтра в восемь он будет на месте. Завтра он принесет всю сумму. Еще раз посмотрит в глаза своего врага… А потом…

Он поставит все. Все до последнего гроша.

А что еще ему остается?

Тилинг с усмешкой представил, как это будет выглядеть.

Удивление. Неужели… Этот человек, кажется, все же умеет проявлять эмоции.

— А игра становится все интереснее…

У мальчика головы нет на плечах. То, что здравомыслие молодому человеку не присуще, было понятно сразу. Но до такой степени…

— Сударь, я понятия не имею, где вы достали средства, но все же в последний раз предлагаю прислушаться к доводам логики.

— Я уже высказал свою позицию. Моя ставка — я забираю с собой сто двадцать тысяч, либо это делаете вы. Здесь нет хитрости.

Борис смотрел на чиновника с вызовом.

— Кто сказал, что я буду с вами играть?

Молодой человек замялся. Дело было не только в нем…

— Тридцати будет достаточно.

Если бы молодежь заработала хоть копейку из того, чем с такой легкостью швыряла направо и налево, ее решимость бы значительно убавилась. Все же родителям, вместо того, чтобы утешать своих проигравшихся чад и снабжать деньгами до следующего легкомысленного проигрыша, следует хотя бы иногда задавать этим дурням хорошую трепку… Невесть что…

— У меня, как вы изволили выразиться, нет больше ничего. Смысла в меньшем для меня нет.

Он просто не сможет смотреть в глаза отцу после этого. Нет… Ставка лишь на жизнь.

Осоргин посмотрел на адъютанта с непониманием, будто почувствовав… Рок, коснувшийся его чела своим крылом.

— Обойдемся без ведущего.

Игра простая. Вернее, такой и вовсе не существовало… Лакей принес свежую колоду. Он же и перетасовал.

Помолиться про себя… Тилинг жадно следил за не слишком утонченной рукой, взявшей карту неторопливо и уверенно. Блеснувшее обручальное кольцо… Верно, она когда-то робко надела своими хрупкими пальчиками… У нее было такое же.

Король пик.

Глубокий вздох. Пути назад нет. Рука адъютанта коснулась колоды…

Досчитать до ста… Не хватит жизни. Не хватит и на выдох… Положил карту на стол, не поворачивая лицом. Закрыл глаза…

Шансов нет. Это должен быть туз…

Поднял вверх, не смотря. Ни единого слова… У Сергея Владимировича выдержка была потрясающей. Он уже знал…

Открывая глаза.

Смотря в лицо молодому человеку с красивыми черными кудрями. Блеск глаз даже на тусклой поверхности карты… Сердце в углу. Он проиграл…

Головы не поднял. Лишь вздрогнул, почувствовав, как мужчина обошел его с боку.

— Мое предложение остается в силе, — серьезно и совсем не громко. Тихие удаляющиеся шаги за спиной.

Один в пустой комнате. Совсем. Один.

Червовый валет лег на стол…

В голове ничего… Странные слова из услышанной им когда-то песни уличного музыканта.

Ночь станет утешительницей.

Во мраке не увидят ни позора, ни стыда.

А впрочем, все не так плохо. Жаль, не взял револьвер с собой в игорный дом… Ну да бог с ним.

Добрался до дома — хорошо. Час. Для него целая жизнь… А все же он валет. Червовая дама и червовый валет…

Странная любовь.

В другой жизни мы будем счастливы.

Улыбка. Тихая и мечтательная. Тилинг сидел за столом в своей комнате.

Жаль только, что дамы остаются с королями иной масти…

Тихая колыбельная.

Сон… Тревожный сон…

Но хорошо было! Остро.

Прощай…

Щелчок. Взведенный курок.

Прощай!

Выстрел.

Красная струйка, одиноко сбежавшая по спинке стула… Револьвер выпал на паркет из мертвой руки.

Эпилог

Большой шкаф. Три ряда полок, заполненных разнообразными бумагами, книгами, конвертами… Слева то, что требовало внимательного изучения, справа — уже рассмотренные предложения и проекты. Здесь все довольно просто. А вот нижняя полка страдала от чрезмерной переполненности. Какие-то записи, расчеты… Попадались даже непонятные рисунки, сделанные бессознательно, в состоянии задумчивости. Геометрические фигуры, плавные линии, странным образом переходящие в острые углы… Никогда не знаешь, пригодится ли впоследствии тот или иной черновик. Порой среди пятидесяти ненужных, как казалось ранее, бумаг можно отыскать одну, совершенно неожиданно ставшую вдруг необходимой.

Но слишком долго откладывать разбор устрашающе объемной кучи листов все равно не получится. Нельзя допускать путаницы, да к тому же осознание того, что сорок девять черновиков — это теперь всего лишь макулатура, не даст покоя. От чего-то придется избавиться…

Сергей Владимирович, неторопливо взяв с полки очередную стопку листов, переложил ее на стол. Остальные сдвинул в угол. За своим занятием настойчивый стук в дверь услышал не сразу…

— Войдите.

Молодой человек смущенно ступил на порог кабинета.

— Сергей Владимирович, к вам посетитель…

Порозовевшие щеки и растерянный вид секретаря вызывали недоумение. Осоргин вопросительно посмотрел на юношу. Что должно быть не так с каким-нибудь советником или секретарем, чтобы вызвать у его помощника подобную реакцию? Ему даже стало интересно…

Вопреки ожиданиям, посетитель не был чиновником. Мимо отчаянно пытавшегося сохранить присутствие духа секретаря навстречу Осоргину гордо и уверенно прошла его жена. Платье с бессовестно открытыми плечами и длинным шлейфом. Ткань, стянутая черными шнурками на груди, намекая о присутствии подобия баварских мотивов. Замечательный наряд для того, чтобы заявиться посреди рабочего дня в министерство… И если Сергей Владимирович к подобным причудам своей супруги привык, то несчастный молодой человек так и продолжал глядеть женщине вслед, заливаясь краской.

— Алиса? Что ты тут делаешь?

Радость и задор в ее блестящих глазах… Кажется, она и не обратила внимания на произведенный эффект. Корзинка в ее руках… Что это вообще значит?

— Соскучилась, — просто и ясно. Нетерпеливость и взбудораженность, переполнявшие ее теперь, заставляли опасаться, что, если она вдруг сейчас решит броситься ему на шею, он может потерять хорошего секретаря…

— Филипп Аркадьевич, объявите всем, что завтрашнее совещание переносится на двенадцать. И скажите господину Совьину, что, если до шести часов вечера план организации ведомственных учреждений не будет лежать у меня на столе, он может присмотреть нечто более подходящее его неторопливому таланту.

Немного подумав:

— И, будьте добры, сходите за газетой.

Секретарь кивнул, поспешив удалиться, чуть было не споткнувшись неловко о порог… Сергей Владимирович покачал головой, медленно закрывая за ним дверь, проворачивая ключ два раза, оставляя его в замочной скважине.

— Алиса, ты бы хоть шаль набросила сверху. Мне не хочется потом приводить в состояние работоспособности все министерство.

Смех беззаботный, довольный… Вызванное волнение ей определенно было по душе.

— Вам не нравится? Горничная принесла с утра, — покружилась на месте, давая рассмотреть себя со всех сторон. Короткие рукава, сочетание охры с бархатным черным. Корсет, затянутый спереди… А все-таки вкус у него был. Во всяком случае, в одежде…