— Как мне может не нравиться, если я сам его заказывал?

И на какие деньги… О подобной мелочи она не знала, но эта символичность в сложившейся ситуации Осоргину нравилась больше всего.

— Что с Федей?

Алиса пожала плечами.

— Играет с канарейкой.

Желтая маленькая птица, поселившаяся у сына в комнате… Когда Осоргин увидел пичугу в следующий раз, у нее уже не было половины хвоста. На вопрос, кто из двух истязателей решился на подобную глупость, услышал единодушное «оно само». Стоило взглянуть в кристально честные глаза Феди, и все становилось вполне ясно. Мать и сын не могут поделить канарейку. Его чудная семья… Судьба у птицы будет непростой.

— И еще… это для вас, — Алиса протянула корзинку, накрытую голубоватым платком.

Поспешила объяснить:

— Я подумала, что вся эта занятость… может плохо сказаться на вашем здоровье. И не уверена, как обстоят здесь дела с едой… Но не могу же я допустить, чтобы мой муж был голодным.

Немного сбивчивая речь, из которой Осоргин понял только, что в корзинке была еда. Почему-то это показалось ему настолько удивительным, что первые несколько секунд он даже не мог понять, как на подобное реагировать. С ее стороны такое внимание представить было невозможно…

— Спасибо… — он не знал, что еще сказать.

Как мило смотрелась эта растерянность… Наверное, именно в такие моменты она понимала, насколько дорог стал теперь ей этот человек… Хотелось сделать все и сразу… Хоть как-то выразить свою заботу, участие. Эти чувства… Что-то рвущееся в самом сердце, даже когда она всего лишь слышала такое простое обращение — ее имя, произнесенное негромким голосом. Чувство гордости, если ей удавалось заслужить похвалу…

Алиса стояла спиной к окну. На секунду Осоргину показалось, что волосы женщины блеснули рыжим. Верно, игра света…

Чего она ждала? Столь тонкая грань, что, кажется, один шаг не в ту сторону — оборвется, рассыпаясь… Ранимость, открытость каждому слову, которое он мог сказать ей. Восхищение, доверие… Океан в больших глазах.

Слишком много эмоций, чтобы выразить в один момент… Она всегда жила на грани.

— Польщен твоей заботой. Это невероятно трогает…

Мягкие теплые губы, которые Осоргин теперь исследовал своими, приблизив женщину к себе. Любую хорошую инициативу нужно поощрять, если хочешь, чтобы человек продолжал и дальше следовать своим порывам… Ей не нужно было времени. Вспыхивала, загораясь от нескольких прикосновений… Радостная, смущенная.

Вскрикнула, когда Сергей Владимирович, неожиданно приподняв, усадил ее на стол, предварительно незаметно толкнув дубовую ножку. Сойдет…

Ответил на ее поцелуй, виртуозно уходя от попытки растрепать его прическу. Осторожно толкая, так что она оказалась лежащей на спине. Склонившись над ней… Алиса застонала, почувствовав, как губы мужчины коснулись ее плеча. Осоргин тут же остановился.

— Постарайтесь обойтись без шума. Мне не нужен скандал, — строго и серьезно. Настроение у него менялось моментально…

Алиса поспешно кивнула головой. Закусила губу…

— Кстати, на прошлой неделе я переоформил бумаги на дом, — с невероятной бережностью отодвигая в сторону записи… — Он теперь наш.

Приоткрытый рот. Неверящий, непонимающий взгляд… Она искала в лице мужчины насмешку или иронию. Но его слова были предельно серьезны.

— Вы говорите правду?

Такого просто не может быть… Неужели… Как бы она была рада!

— А вы могли когда-либо упрекнуть меня в обратном? — теперь его глаза смеялись…

Принимая ее ножку в изящном черном чулке с подвязкой на сгиб локтя. У них есть полчаса…

Когда настенные часы пробили четыре, запыхавшийся секретарь с весьма гордым видом доложил о результатах проделанной работы.

— Отлично, — Сергей Владимирович незаметным движением поправил пуговицы на воротнике рубашки. И зеркала нет… Но кто же знал.

— Иван Сергеевич просил передать, что некие трудности с кандидатурой налогового инспектора не позволят завершить проект реорганизации…

— Оставим до завтра, — если бы он сейчас вообще мог хоть что-то сообразить…

Филипп Аркадьевич положил на стол газету.

— Благодарю, друг мой.

Взглянул совершенно мимолетно.

Остановился на первом заголовке…

— Филипп Аркадьевич, — молодой человек, решивший было уже отправиться исполнять свои прямые обязанности, остановился. Что-то показалось ему странным в голосе тайного советника.

Сергей Владимирович задумчиво разглядывал принесенную вечернюю газету.

— Проследите, чтобы сиротскому фонду возместили ущерб, причиненный покойным адъютантом…

Молодой человек смотрел на чиновника широко раскрытыми глазами.

— Сергей Владимирович, но… как же это? Как можно…

— В этом мире бывают разные люди, друг мой… — Осоргин неторопливо закрыл газету. Смотря куда-то в сторону… — Живут некрасиво, так же глупо умирают… Надеюсь, вы оставите после себя нечто большее, чем долги, голодных сирот и содержимое черепа на полу. Мой вам совет: не играйте в азартные игры. Они не доводят до добра… Добивайтесь всего сами.

Что это было? Чувство удовлетворения. Омерзительное в своей сладости ощущение совершённой справедливости. Десять лет назад он, быть может, насторожился бы, поймав себя на подобной мысли. Но теперь… Дав пищу для размышлений помощнику, смотрел, чуть отодвинув прозрачный тюль, на снег, неторопливо падавший на мостовую. День определенно задался… Для полной картины не хватало только бокала виски.

Жил, как дурак. Умер, как дурак… Быть может, оно и к лучшему. Без таких людей мир определенно станет лучше. Только детей жаль…

Женская фигура, спешащая к карете, стоящей возле крыльца. Черная шубка, темные волосы… На секунду дама обернулась. Встречаясь взглядом… Осоргин чуть приподнял руку. Она потупила глаза смущенно… Казалось, что даже с такого расстояния был виден румянец на ее щеках. Приподняв подол платья, исчезла в полумраке кареты, дверцу которой предусмотрительно придержал лакей.

До вечера не так уж далеко…

Сергей Владимирович улыбнулся краешком губ.

«Определенно… До конца следует доводить любое дело»