Маленькая Рита притихла и с опаской покосилась в сторону новогоднего стола, где на тарелке были аккуратно и красиво разложены кусочки сырокопчёной колбасы – её любимого лакомства.

– Ты девчонку-то нам с панталыку не сбивай! – ахнула бабушка. – Она же такая впечатлительная…

Мама удовлетворённо кивнула:

– Что ж, это будет хорошо, просто прекрасно, если моя дочь перестанет питаться гниющими телами загубленных зверюшек.

– Побойся бога, Полюшка! Приезжаешь раз в году, забиваешь дочке голову всякими глупостями, и потом поминай, как тебя звали – а нам с отцом эту кашу самим расхлёбывать! – запричитала бабушка.

В этот момент побагровевший дед, доселе внимательно прислушивающийся к диалогу, вдруг шарахнул по столу кулаком. Да так шибко, что задребезжали тарелки!

Все вздрогнули от неожиданности.

– Молчать!.. – выдохнул старик, тяжело дыша. – Молчать, Полька. Да кто ты такая, чтобы разевать свой поганый рот? Чего о себе возомнила? «Мертвечина»… «Трупы»… И как только у тебя язык повернулся обозвать родителей убийцами! И что ты, сопля, знаешь о настоящем голоде? О смерти? Как ты смеешь рассуждать, кто святой, а кто грешник?

Полина заметно струхнула.

– Я же никого не обвиняю, пап… – пробормотала она в замешательстве. – Просто… поделилась своим новым опытом. Опытом просветления, – и тут же совершила непростительную оплошность, добавив вполголоса:

– А если правда глаза колет – так это уже не моя вина…

– Правда? – рявкнул дедушка, прекрасно всё расслышав. – Правда?! Вся правда в том, что ты с высоты своего «просветления», – он ехидно спародировал интонации дочери, – не видишь сути. Тебе просто нравится оскорблять людей. Нас с матерью оскорблять! Честных тружеников! Которые работали всю жизнь, с самого детства! Тебе ли, тунеядке, рассуждать о том, что такое хорошо, а что такое плохо? Поглядите-ка на неё – явилась в родительский дом и ещё нос от нашего хлеба-соли воротит, критикует, понимаешь!..

– Успокойся, Ваня, – проговорила бабушка умоляюще, а затем перевела глаза на Полину.

– А ты попросила бы у отца прощения, бесстыдница! До чего старого человека довела!

Полина стухла. Ей и самой совершенно расхотелось спорить: она поняла, что её родители – тёмные и отсталые люди, которым уже не помогут никакие беседы о всеобщем мировом благе и гармонии.

– Как скажете, – кивнула она покладисто. – Прости, папа.

Поскольку в комнате всё ещё царило неловкое тягостное молчание, она миролюбиво добавила, пытаясь разрядить обстановку:

– Может, пора за стол?

– И правда, давайте садиться! – спохватилась бабушка. – Уже одиннадцать часов, надо успеть старый год проводить.


Во время праздничного ужина напряжение потихоньку спало.

Полина деликатно ковыряла вилочкой винегрет и безостановочно таскала из банки маринованные грибы («Ммм, мамуля, как я скучаю по твоим грибочкам – словами не передать!»). Рита не отлипала от матери – придвинула свой стул вплотную, прижалась боком, тайком нюхала её душистые волосы и постоянно прикасалась к маминому плечу рукой, словно проверяя – здесь ли? настоящая ли? не мираж ли?

– Ты же останешься ночевать? – умоляюще спрашивала девочка. – Честно-честно останешься? Не уйдёшь? Я могу лечь на раскладушке, а ты – на моей кровати… Тебе будет удобно, правда!

– Останусь, останусь, – беззаботно смеялась мать, взъерошивая Ритины волосы ладонью. Она каждый год это обещала.

Долго и пространно вещал с экрана телевизора Горбачёв, поздравляя «дорогих товарищей» с Новым годом.

– Балабол, – презрительно кривил губы дедушка, внимательно прислушивающийся к речи генсека. – Сто слов, и из них только одно – по делу.

Затем, наконец, начинали бить куранты. Дедушка с бабушкой чокались рюмочками с домашней наливкой, мама неторопливо тянула шампанское, а Рите наливали лимонад «Буратино», который приятно пощипывал в носу и в горле.

– Пей маленькими глоточками, – не забывала предостеречь бабушка, – а то простудишься.

Затем Риту отправляли спать. Девочка не хотела уходить из-за стола, упрямилась и капризничала. Ей казалось, что стоит только покинуть общее застолье – и мама сразу же исчезнет, испарится, сбежит, как Золушка с бала. Полина смеялась и успокаивала, что никуда не денется, но Рита уже готова была зареветь, как младенец. В конце концов, мать шла в спальню вместе с дочкой, чтобы посидеть с ней перед сном.

Рита держала маму за руку и не давала уйти, пока не засыпала – только так её покидало чувство тревоги.

– Мы поедем с тобой завтра кататься на лыжах? – спрашивала она сонным голосом.

– Ну конечно… – кивала мама. Девочка вздыхала с блаженным чувством облегчения и закрывала глаза, но тут же озабоченно распахивала их снова:

– А может, лучше на каток в парк Горького?

– Можно и на каток, – покладисто соглашалась мама.

Рита проваливалась в сон абсолютно счастливой.


Утром она подскакивала на постели, словно пружина, храня в себе воспоминания о вчерашнем счастье – и полная радужных предвкушений счастья сегодняшнего.

Знакомо бубнило на кухне радио и шумела вода в раковине, бабушка погромыхивала кастрюлями и сковородками, дедушка шуршал газетой, иногда вслух проговаривая особо заинтересовавшие его строчки, чтобы лучше осмыслить их… Всё это было знакомо, привычно как воздух, но… из квартиры начисто исчезали следы маминого присутствия – Рита понимала это в момент.

В одной ночнушке она неслась из спальни в большую комнату, не в силах поверить, что мама снова её так жестоко обманула. Они же собирались кататься на лыжах! И на коньках! И вообще, она обещала, что весь этот день проведёт с дочкой!..

Мамы не было ни в гостиной, ни на кухне, ни в ванной или туалете. Она просто ушла. В очередной раз её бросила.

Рита в отчаянии опускалась прямо на пол и принималась реветь, как маленькая, не сдерживаясь больше. Всё было испорчено… праздник испорчен, Новый год испорчен.

– Ритуля, – бабушка бежала из кухни с преувеличенно бодрым лицом. – А посмотри-ка, я специально для тебя с утреца пирожков напекла! С яблоками, как ты любишь! Поешь-ка, внученька, свеженькие, сладенькие, горяченькие ещё! А по телевизору сегодня знаешь, что будут показывать? «Морозко», твою любимую сказку!

– А что это у нас лежит под ёлкой? – неуклюже пытался переключить её внимание дед. – Кому там оставили подарок, не знаешь?

Рита не слушала их утешений. Ей не нужны были ни пирожки, ни подарки, ни волшебные фильмы Александра Роу. Она хотела только маму.

Отчаянные рыдания не прекращались около часа. Бабушка снова капала себе валерьянку, приговаривая в сердцах что-то традиционно-неизменное о бессердечной дочери-кукушке. Дедушка отводил взгляд, не в силах наблюдать за внучкиными страданиями. Они знали по опыту – Рита поплачет-поплачет и сама успокоится. Но как же рвалось сердце при взгляде на этого несчастного ребёнка!


Однажды у Риты случилась самая настоящая депрессия: она вдруг так безумно, так горько затосковала по маме, что несколько дней отказывалась есть, лежала на кровати и только плакала, плакала, плакала… Бабушка с дедом перепугались, даже вызвали на дом врача, но та лишь пожала плечами: ребёнку нужна мать, медицина здесь бессильна. Всеми правдами и неправдами старикам удалось раздобыть московский номер телефона того самого Гуру, в квартире которого тусовалась их непутёвая дочь Полинка. Но разговор с нею не дал никаких результатов.

– Забери ты её к себе, Полюшка! – молил дед. – Девчонка совсем исстрадалась, смотреть больно… Чай, устроитесь как-нибудь, мы с матерью помогать будем – и деньгами, и продуктами…

– Глупости, – невозмутимо и абсолютно спокойно отзывалась Полина. – Это всего лишь возрастной кризис. Ну да, Рита немного соскучилась… Но это пройдёт. Я не собираюсь потакать сиюминутным детским капризам, ставя под угрозу все мои планы и привычный, налаженный образ жизни.


Потребовался не год, и не два, и не три – много лет, прежде чем Рита окончательно и бесповоротно поняла и приняла тот факт, что совершенно не нужна собственной матери. И в тот же день, когда пришло осознание – Рита раз и навсегда перестала её ждать…


НЕЛЬКА


Она превратилась в заправского шпиона.

Неустанно следя за объектом своего обожания, Нелька умудрилась ни разу не попасться ему на глаза. Впрочем, это оказалось не так уж и трудно: если Дима был не один, а с Асей, то весь остальной мир прекращал для него существовать, он не замечал ничего и никого вокруг, кроме своей подружки. В школе они тоже постоянно держались парочкой, и Нелька, с независимым видом прогуливаясь на переменах по коридорам, чтобы зацепить украдкой взглядом своё счастье, всегда благополучно оставалась незамеченной.

Уроки у Димы с Асей заканчивались позже, так как они были двумя классами старше. Нелька поджидала их возвращения у себя на балконе. Там можно было присесть на корточки и сквозь узкую щель подглядывать за влюблёнными без опаски. Дима с Асей подолгу стояли у подъезда, не в силах расстаться, и разговаривали. Если на лавочках не сидели вездесущие старушки-соседки, парочка самозабвенно целовалась на прощание, и Нелька, скорчившись на балконе в неудобной воровской позе, от которой затекали ноги и болела шея, глотала злые ревнивые слёзы.

Может быть, Ася и замечала, как отдалилась от неё одна из лучших подруг, но виду не подавала. Вероятно, чувствовала, что невольно послужила причиной разбитого сердца…

Иногда Нельке удавалось подловить его одного – и тогда он снова становился прежним милым Димкой, галантным кавалером и весёлым другом. Девочка врала, что интересуется его тренировками: он посещал секцию карате, и она изо всех сил делала заинтересованное лицо, когда он рассказывал ей о традициях этого древнего боевого искусства и историю развития карате в России. Пару раз Нелька даже напросилась с ним в спортклуб – поглазеть на их занятия. Дима в белом кимоно, которое так шло к его тёмным волосам и смуглой коже, опрокидывал своих противников на лопатки парой неуловимых движений, представляясь Нельке настоящим киногероем. Она сидела на скамеечке у стены и, болея за него, так хлопала в ладоши, что они потом ныли целый вечер.