Ренци думает о советах Калеми. Она должна была быть стажеркой и оставаться за кулисами, а теперь она не может себя не показывать: это для нее уже как наркотик.

– Вчера я звонил тебе несколько раз. Сначала к телефону никто не подходил, а потом ты его отключила…

– Да, я говорила с мамой. Мы с ней повздорили. А потом я разозлилась и пошла спать. Я не хотела никого слушать.

Ренци думает: «Но я-то не никто». Но говорит ей совсем другое:

– Мне жаль. Поужинаем сегодня вечером вместе?

– Не знаю. Может, у меня уже есть дела, но, в любом случае, сначала я схожу в Центр подготовки работников шоу-бизнеса. Потом созвонимся. Ты постараешься решить для меня эту проблему? Я хочу знать.

– Да, постараюсь.

Ренци уходит по коридору, ведущему в редакцию, а потом – в гримерки. Он входит в помещение для сценаристов.

– Как дела, ребята?

– Хорошо.

Но на самом деле, судя по всему, все немного раздражены абсолютной властью Симоне Чивинини.

– Хорошо, продолжайте в том же духе.

Потом он останавливается перед гримеркой Симоне. Немного думает и, наконец, стучит.

– Входите.

– Можно?

Увидев его, Симоне встает и идет ему навстречу.

– Ну конечно, какой приятный сюрприз! Но ты меня не ругай, папа, ладно?

Ренци делает вид, что ему смешно.

– Не буду. Привет, Паола.

– Привет.

– Я хотел попросить тебя об одном одолжении.

Ренци бросает взгляд на Паолу Бельфьоре, которая сидит на диване, полируя ногти. Симоне замечает его взгляд.

– Я и Паола – одно целое. Говори, что собирался сказать.

– Мне бы хотелось, чтобы Дания Валенти что-нибудь делала, чтобы не исчезала совсем. Может, ты используешь ее как ассистентку? Она могла бы носить тебе конверты или ответы от Сивиллы.

– Нет, когда на площадке я, нет, – вмешивается Паола.

Симоне понимает, что положение щекотливое.

– Ну ладно, я использую ее вначале, для первых вопросов, а потом красотки будут держаться подальше. Так нормально?

Паола просто пожимает плечами.

– Ну ладно.

– Тогда я ей скажу, что ты согласен?

Симоне хлопает его по спине.

– Да, папа. Ты видел, сколько всего общего у отца и сына?

– Калеми будет тебе благодарен; я ему скажу, что ты это сделал ради него.

Симоне поднимает бровь, невозмутимо улыбается.

– Нет уж, спасибо, об этом я ему скажу сам, сегодня вечером мы ужинаем вместе.

И потом он открывает перед Ренци дверь гримерки, чтобы тот вышел.


В мансарде на улице Борго Пио дни проходят спокойно.

– Сегодня вечером Джин устраивает дома ужин для подружек. Если хочешь, я могу туда не пойти. Давай поужинаем тут сами?

Баби счастлива.

– Ну наконец-то я смогу приготовить тебе что-нибудь вкусненькое. Увидимся здесь, хорошо?

– Отлично. Если хочешь, я сам схожу в магазин, пока ты будешь укладывать Массимо. Тогда ты придешь ко мне, не потеряв времени.

– Да, отличная идея.

– Отправь мне эсэмэску со списком продуктов. Я схожу в супермаркет, а потом встретимся здесь.

– Хорошо.

Я продолжаю спокойно работать и слышу, как приходит сообщение. «Сыр грана, руккола, авокадо, латук, один зеленый помидор и один красный, красный лук, яблоко, груша, виноград, ликер мараскин и бутылка „пино-гри”… Тебе это ничего не напоминает?» Я читаю список того, что ей нужно, чтобы меня накормить, и вижу, что она много чего в него включила. Сразу же отвечаю ей:

«Ага, ты хочешь, чтобы я растолстел, как образцовый муж, который себя уважает?»

«Да, я буду ублажать твой желудок… И не только желудок!»

Я посылаю ей смайлик. «Ха-ха-ха!»

«И все-таки ты не вспомнил: таким был первый ужин, который приготовил для меня ты… Ничего не поделаешь: бисер перед свиньями!»

«Ага, мне полагалось бы вспомнить то, что произошло миллион лет тому назад! Ужин, на который ты к тому же не пришла!»

И мы продолжаем обмениваться шуточными посланиями, словно все это было только вчера.


Вскоре я прихожу в супермаркет на проспекте Франции. Народу немного, парковка находится легко. Здесь темно, тележки стоят у магазина, вокруг много зелени. Я затовариваюсь и еще беру бутылку «Бланш» и хорошего красного вина «Танкреди», потом иду к кассе. Расплачиваюсь и выхожу с двумя пакетами. Не успеваю я убрать их в машину, как слышу женский крик.

– На помощь! Нет! Остановитесь! Нет! На помощь!

Недалеко от меня два парня пытаются вырвать у нее сумку. Она кричит изо всех сил, брыкается, пытается вырваться, прижимает сумку к груди и, когда парни пытаются развести ее руки, падает на землю. Я кладу сумки и мгновенно набрасываюсь на них обоих. Не успевают они меня заметить, как первого я одним махом бью кулаком в правую скулу; чувствую, как она трещит под костяшками моих пальцев, и его голова резко откидывается назад. На второго я налетаю, вытянув ногу, и бью его в бок с такой силой, что он падает на землю. Он сразу же пытается подняться, но скользит, старается отползти от меня как можно быстрее, но буксует на гравии. Я нахожу на земле камень, кидаю его и попадаю ему в спину. Потом поднимаю бутылку, готовый дать ему отпор, но оба парня удирают, теряясь в темноте улиц под мостом проспекта Франции. И тогда я помогаю женщине подняться.

– Вы как? Все в порядке? Они убежали, не волнуйтесь, обопритесь об меня.

Но когда я смотрю ей в лицо и ее узнаю, теряю дар речи. Когда вмешивается судьба, она непреодолима.


Я открываю дверь квартиры.

– Баби, ты здесь?

– Я на кухне, готовлю еду для моего муженька.

Я подхожу к ней и ставлю сумки на стол рядом с ней.

– Ах, какой запах…

Мы целуемся, и тут я замечаю, что она очень элегантна. На ней темно-синяя юбка, туфли на высоких каблуках, шелковая блузка и длинные бусы с черными камешками. Сверху на ней фартук.

– И ты в таком виде готовишь?

– Обычно я готовлю в нижнем белье… Но для тебя сделала исключение!

Я беру из холодильника бутылку пива «Корона» и открываю ее. Сажусь за стол и делаю большой глоток.

– Ну вот, надеюсь, я взял все, что ты просила. Мне кажется, это было испытание, чтобы посмотреть, как я справлюсь…

– Точно. Можно мне взглянуть? – Она открывает пакеты и заглядывает внутрь. – Отлично; мне кажется, что я и впрямь выйду за тебя замуж.

– Берегись, потому что чудеса иногда случаются! Знаешь, кого я только что спас?

– Кого?

– Твою мать.

– Мою мать?

– Да, она пошла за покупками в тот же самый супермаркет. При выходе на нее напали два типа и попытались украсть у нее сумку.

У Баби меняется выражение лица.

– Она пострадала? Как она?

– Нет-нет, все в порядке. Я проводил ее до машины, и она успокоилась.

– Я ей даже не могу позвонить, потому что считается, что я об этом не знаю.

– Ну да.

– Просто не верится. И что вы друг другу сказали?

– Я спросил ее, как она себя чувствует, а она сказала, что очень рада меня видеть, что она нашла меня еще более неотразимым, чем обычно, и что во чтобы то ни стало хотела бы меня отблагодарить… Но я ей ответил, что не могу, потому что должен ужинать и заниматься любовью с ее дочерью.

– Дурак. Ладно, кроме шуток.

– Я повел себя с ней, как с женщиной, на которую напали. Я был любезен, спросил ее, не хочет ли она, чтобы я ее проводил, предложил ей стакан воды и, когда увидел, что с ней все в порядке, отвел ее к машине. Она мне сказала: «И меня спас именно ты. Я думала, что ты сговорился с теми двумя».

– Не может быть! Моя мать ужасная, она никогда не сдается.

Я допиваю пиво, встаю и, пока Баби готовит, обнимаю ее сзади, забираю у нее половник и гашу огонь. Она поворачивается и падает в мои объятия.

– Что ты делаешь?

Она смотрит на меня с любопытством, улыбаясь.

– Я спас мать. И заслуживаю хотя бы дочь!

И беру ее за руку, уводя с собой.

Раффаэлла входит в дом, с трудом открывает дверь, держа в руках пакет с продуктами, но, едва войдя, бросает его на лавку.

– Клаудио! Ты здесь? Где ты? Ты даже не представляешь, что со мной случилось.

Не услышав ответа, она закрывает дверь и идет по коридору, доходя до гостиной.

– Клаудио!

Она видит его сидящим в своем кабинете перед компьютером с открытыми на нем папками. Перед ним – куча листов, его волосы взъерошены. Его очки – на кончике носа, и он продолжает двигать мышкой по коврику вверх и вниз, что-то разыскивая на мониторе. Такое впечатление, что он не находит того, что должно быть там во что бы то ни стало.

– Клаудио! Клаудио! Да ты меня слышишь? Я уже битый час тебя зову. Меня пытались ограбить, и знаешь, кто меня спас?

Но Клаудио словно отсутствует и ничего не слышит до тех пор, пока Раффаэлла не переходит на крик.

– Клаудио! Я с тобой разговариваю! Ты собираешься меня слушать?

Тогда он, наконец, замечает жену, смотрит на нее и начинает плакать – но вовсе не потому, что видит на ней разорванную кофточку или помятую юбку.


Элеонора с любопытством смотрит на Джин.

– Что с тобой? Мне кажется, ты изумительно выглядишь. У тебя чудесный кругленький животик, потрясающее лицо – лучше, чем оно у тебя было, в сто раз, теперь-то я могу тебе это сказать!

Джин смеется. Эле качает головой.

– Учти, я не шучу. Иногда ты была просто чучелом.

– Боже мой, ну не говори мне так, а не то я рожу Аврору прямо сейчас, здесь, дома, и всем придется заниматься тебе.

– Нет-нет, извини, я шутила, прости меня, больше не смейся, стань снова серьезной.

Джин приходит в себя, устраивается на диване поудобней, опирается обеими руками о подушки и, отталкиваясь попой, пытается немного откинуться назад, чтобы сесть прямее.

– Подать тебе руку?

– Нет-нет, сейчас мне хорошо. – А потом, немного помолчав, Джин говорит: – Я думаю, что у Стэпа есть другая…

– Боже мой, а я уж боялась, что ты мне скажешь что-то ужасное…