Федерико Моччиа - Три метра над небом. Трижды ты

Баби кивает.

– Безусловно.

Раффаэлла улыбается.

– Хорошо. А теперь извините меня, но я хочу пойти к себе, обдумать это предложение.

И она встает. Баби делает то же самое.

– Мама, все не так плохо. Подумай: ты не болеешь, с тобой все в порядке, ты всю жизнь ни в чем не нуждалась, а теперь тебе придется жить чуть скромнее, вот и все. И, если хотите, повторяю, мой дом для вас открыт. У меня есть гостевая комната, и я уверена, что там для тебя все будет не так уж плохо.

Раффаэлла думает о своих ужинах, подругах, о том, что они скажут о переменах в ее жизни. Если она решит переселиться к одной из своих дочерей, то ей придется просить разрешения играть в карты. И тогда на ее лице естественно появляется самая непринужденная из улыбок.

– Вы очень любезны, спасибо. А теперь извините меня.

И она удаляется. Она идет с прямой спиной, гордо, но как бы ей хотелось, наконец, быть искренней и, наплевав на благовоспитанность, которой она всегда морочила головы своим дочерям, послать их обеих к черту! Вместо этого она напоказ закрывает дверь спальни.

Клаудио смотрит на Баби и Даниэлу.

– Вы правы, и спасибо за вашу помощь. Только одно замечание. Дело в том, что ваша мама никогда не согласится принять изменения…

И он улыбается с тем же легкомыслием, с которым потерял семь миллионов евро.

В студии театра Делле-Витторие царит невероятное возбуждение. Последний выпуск «Угадай-ки» идет в прямом эфире. Роберто Манни отключает камеры одну за другой.

– Седьмая, одиннадцатая, четвертая, приготовьте вторую, как можно ближе к ее первому плану, вторую! Отлично, готовьтесь включить операторский кран, а потом снова вторую, одиннадцатую! Вот так хорошо, быстрее, третью!

Симоне Чивинини – в центре съемочной площадки, здоровается со знаменитостями, участвующими в передаче.

– Спасибо Фабрицио, Паоло, Антонелле и Марии. И особенно спасибо всем, кто следил за нами с телеэкранов: именно благодаря вам эта передача стала самой популярной за последние пять лет! Мы скоро увидимся, если Богу будет угодно, улыбнитесь Симоне Чивинини и…

– И Паоле Бельфьоре!

Начинается музыкальная заставка, появляются танцовщицы, и, когда завершаются финальные титры, экран гаснет. Все взрываются аплодисментами – сотрудники, специалисты, сценаристы, руководители, прибывшие из штаб-квартиры компании, чтобы поприветствовать зрителей и, самое главное, разделить успех.

– Поздравляем, все молодцы, а Симоне – выше всех похвал!

Публику сдерживают охранники, пока Симоне вместе с Паолой идут в гримерки. Там их ждет Роберто Манни.

– Чудесная передача, мои искренние поздравления.

– Спасибо, Роби, я приму душ, а потом встретимся в ночном клубе «Гоа». Руководство забронировало нам там места, придете?

– Конечно, до скорого.

– Более того, сделаем вот что: сначала перекусим в ресторане «Каролина» на Мульвиевом мосту, но только в самом тесном кругу, ладно? Так мы немного расслабимся, а то потом в ночном клубе будет полно народу.

– Отлично.

Мы встречаем в коридоре Роберто Манни, и он крепко пожимает мне руку.

– Это было действительно прекрасное время, чудесная передача – забавная, полная человечных сюрпризов… Да и к тому же какой успех!

– Это да…

– Об этом следовало бы снять отдельный сериал – об этом, а не о той скукотище, про которую обычно снимают.

Он удаляется, качая головой.

Ренци согласен.

– Да, но кого мы выберем на роль Ридли Скотта из Рагузы?

– Думаю, мы могли бы предложить эту роль ему самому.

– Верно, его превзойти невозможно.

Я стучусь в гримерку Симоне, и он сразу же открывает.

– Привет. О, да я как раз вас искал, спасибо, что дали мне эту возможность.

Симоне уже без пиджака и галстука.

– Ты был молодцом. Сделаем ее вместе и на будущий год?

– Конечно, почему бы и нет?

Но я вижу, что он смотрит на нас в некотором смущении.

– Пойдешь в «Гоа»?

– Да, но я уже сказал Манни, что сначала мы что-нибудь на лету перекусим в «Каролине», так я расслаблюсь… Давайте, пойдем с нами, а потом потанцуем вместе.

– Хорошо. Увидимся там.

Мы возвращаемся в студию. Ренци смотрит на меня.

– Мне показалось, что он очень смущен.

– Точно. Он подписал договор с «Мединьюс», но у него не хватает смелости об этом сказать.

– Серьезно? А от кого ты это узнал?

– И у меня есть свои осведомители. Он берет полтора миллиона за год эксклюзивного договора.

– Всего за год? Это не в их стиле.

– Мне кажется, это только для того, чтобы убрать его с рынка, как они это сделали с Марко Бальди, тем ведущим, у которого были обалденные рейтинги на «Итальянском радио и телевидении». Они взяли его для того, чтобы стреножить и сбить волну его успеха. А потом они его уволили, но он уже был никому не нужен.

– Это да, он исчез.

– Вот увидишь, я не ошибусь.

Чуть позже мы уже сидим в «Каролине» с Симоне, Паолой и несколькими директорами. За другим столиком – Джури, Дания и другие танцовщицы и танцовщики. Мы едим, смеемся и шутим.

Симоне встает и просит всеобщего внимания.

– Простите, я хотел бы произнести тост. За «Футуру», за Стефано Манчини и за этот чудесный успех, который может стать первым в череде многих других!

– Спасибо! За тебя!

Все хлопают в ладоши, потом пьют и возобновляют разговор.

Я подхожу к Ренци и шепчу ему на ухо:

– Какой лицемер. Это же надо так притворяться! Ну и актер! Давай заключим с ним эксклюзивный договор, как с артистом!

– Знаешь, а это неплохая мысль… – Ренци смеется. – Фактически этот ужин – его последний ужин…

– С «Футурой», а потом будет видно.

Тогда поднимаем бокалы и мы и чокаемся.

– За наши успехи… Без предательств или двуличия.

Ренци поднимает бокал.

– Всегда!

Я смотрю на телефон. Пришло сообщение от Джин:

«Любимый, ну как прошла последняя передача? Я ее видела, и она мне очень понравилась, вы просто молодцы, а ты – больше всех. Но только тебя… тебе… я люблю».

Я улыбаюсь, читая эту последнюю «неправильную» фразу, и залпом выпиваю стакан пива, чувствуя себя виноватым, но потом, так или иначе, прощаю себя. Ведь вначале я действительно хотел влюбиться в нее, забыть Баби, не страдать, стать счастливым. Иногда я завидую той легкости, с которой кончаются некоторые романы; другие романы возобновляются с необыкновенной простотой, оставляя все в прошлом – слова, поцелуи, обещания, смех, ревность. Все принадлежит прошлому, которое быстро забывается, почти изглаживается, в отличие от того фильма – красивого и трагичного – «Если ты меня бросишь, я сотру тебя из памяти». Как же топорно перевели название те, кто выпустили его в прокат в Италии! В оригинальном американском варианте оно звучит так: «Вечное сияние чистого разума». Это цитата из поэмы английского поэта Александра Поупа «Элоиза Абеляру». Пока итальянцы пытались перевести название, дерзкий сценарист этого вдохновенного фильма получил «Оскар». Это справедливо, потому что побеждает тот, кто дерзает. Любовь, настоящую любовь, невозможно стереть. Она остается как татуировка на твоем сердце, и нет такого лазера, который мог бы ее уничтожить, хочешь ты этого или нет, этот шрам на сердце останется у тебя навсегда.

Я заказываю еще одно пиво и замечаю, что Ренци наблюдает за тем, что происходит за другим столиком. Я следую за его взглядом: Дания смеется, ластится к Джури, позволяет ему себя обнимать, трогать, они обмениваются лукавыми взглядами, гипотетическими обещаниями. А потом Ренци внезапно окликает сидящий рядом с ним руководитель отдела.

– А какой рейтинг был у «Угадай-ки» в самом начале? У первых выпусков?

– Шестнадцать.

Ренци вынужден прикидываться заинтересованным, слушать его.

– Знаешь, что я тебе сейчас скажу? Знаешь, почему она оказалась такой успешной?

Я вижу, как Ренци качает головой.

– Нет. А почему?

Но я-то знаю, что ему совершенно наплевать на телевизионные теории. Сейчас он всем своим существом за другим столиком, ревность его изводит, ему хотелось бы послать руководителя отдела ко всем чертям, взять Данию за руку и увести ее отсюда. Я ему не завидую. И потому подливаю ему в бокал. Он оборачивается и неизбежно опять бросает взгляд на другой столик, но потом, снова встретив мой взгляд, вздыхает и говорит мне просто: «Спасибо». Но я-то вижу, как он страдает. Приносят другие напитки, кто-то заказывает кофе, и наконец Ренци идет к хозяину расплачиваться. Когда он возвращается в зал ресторана, Дании и остальных уже нет. Ушли и Симоне с Паолой. Остались только директора и я.

– Что будете делать, пойдете в «Гоа»?

– Почему бы и нет? – Потом я оборачиваюсь к Ренци: – Хочешь, я тебя подвезу?

– Нет, спасибо, я на машине. Тогда увидимся там, буду ждать тебя у входа.

Я сажусь в свой «смарт» и по пути звоню ей. Она сказала мне, что пойдет ужинать с подругами. Она отвечает мне сразу же.

– Привет, я ждала твоего звонка. Поздравляю. Перед выходом я посмотрела часть «Угадай-ки», она очень симпатичная, стала лучше.

– Спасибо. Мы едем отмечать в «Гоа». А ты?

– Мы почти закончили есть.

– А почему бы вам не подъехать?

– Было бы неплохо. – И она понижает голос: – Но эти две такие дуры, все время говорили только о детях и о ближайшем отпуске, как его провести.

– Если ты придешь, я подожду тебя или подъеду к вашему ресторану и заберу тебя у входа.

– Хорошо, когда я буду уходить, пошлю тебе эсэмэску.

– Хорошо.

Мы немного молчим, а потом Баби, на своем конце линии, смеется.

– Эй!

– Я здесь.

– Да ты и сам знаешь, о чем я.

И она отключается. Ну и сумасбродка! Нет, это сильнее меня, я хочу ее увидеть.

Вскоре я оказываюсь на улице Джузеппе Либетты, у дискотеки «Гоа». Паркуюсь и, остановившись у входа, подхожу к вышибале, у которого в руках папка.