Когда блестящая драгоценными нитями, маленькими вышитыми зеркалами и камнями драгоценными шаль стала спадать, воин напрягся, да подался вперёд. Скрытое всегда привлекает взор сильнее открытого. Особенно, когда вдруг выпадает возможность подсмотреть.

Но, когда соскользнул по волосам край с золотой каймой и вышивкой из завитков диковинных цветов, меж которых блестели камни и зеркальца, когда соскользнул по плечам и по груди вниз, обнажая испуганно сиявшие глаза моей сестры, кшатрий на лошади вдруг застыл, разглядев её лицо. И то ли глаза испуганные зацепили его, то ли бледное лицо, украшенное драгоценным блеском тёмных глаз Ишы.

Девушка испуганно застыла, наполовину обнажённая. Лишь половина дупатты осталась, обёрнутая вокруг талии и груди, грудь, взволнованно вздымавшуюся, обвивавшая туго каймой с вышивкой золотой, да с искрами камней драгоценных и зеркал круглых, маленьких, уже свободно стекающих с тёмной тканью вниз, в складки посвободнее. Взгляд мужчины соскользнул с лица на грудь, покрытую блестящей тканью и драгоценной вышивкой. Шумно выдохнула несчастная девушка, отчего ткань и грудь как-то резко и неприлично уж поднялись и опустились.

Поползла вдруг яркая, старая, простая дупатта из разжавшихся пальцев засмотревшегося мужчины. Но, впрочем, через миг уже, свесившись с седла, незнакомец подхватил оранжевый край. Резким движением поднял дупатту с земли, встряхнув, да никак с лошади не свалившись, будто только и делал днями целыми, что скакал на лошади, да висел в изогнутых, странных позах. Он даже тюрбан с головы своей не потерял! Хотя, казалось, естественно было бы тому упасть при таких-то выкрутасах носившего его. Воин дупатту встряхнул – и облако пыли дорожной окутало Ишу. И она отчаянно чихнула, от мелких крупиц грязи задыхаясь.

И отчаянно, потерянно как-то сжалось моё сердце. Будто сказало, что так же, как вывалялась новая роскошная шаль Ишы в дорожной грязи, так и жизнь новая моей сестры будет в грязи вываленной. И, наверное, из-за него. Из-за этого мужчины, который смотрел, усмехаясь, как несчастная моя сестра сморщилась и зачихала от пыли.

Его спутники, тоже воины, с хищно загнутыми мечами в ножнах, украшенных драгоценными камнями, лошадей своих дёрнули за уздечки. И выстроились вокруг нас, окружая.

Камень 7-ой

– То, что мне в руки попало, я уже не выпускаю, – насмешливо произнёс самый говорливый из воинов, спокойно выпрямляясь – и снова тюрбан его оказался на месте своём, даже не сдвинувшись. – Но вы, прекрасная незнакомка, как я посмотрю, тоже ничего из своих рук выпускать не хотите?

Тут только дёрнулась Иша – и совсем уже сползла её новая дупатта, уже и с груди – и тут только заметила, что другой край оранжевой шали цепко сжимает в своей правой руке. А мужчина, когда шаль роскошная и по груди девушки сползла медленно, обнажая обтягивавшее её простое сиреневое чхоли и заметную над ним ямку между оснований полукружий, шумно выдохнул, нервно как-то.

И вдруг, мрачно прищурившись, дёрнул за подхваченную ткань резко-резко. Едва не упала Иша, но край подарка родительского не выпустила.

– Смотри, брат, какая цепкая женщина! – хмыкнул один из его спутников, помладше, но уже солидно бородатый или же лицо прятавший в густой бороде. – Как ухватится за тебя – так и не отцепится!

А тот, кого он братом назвал, вдруг рванул шаль злосчастную на себя, мощным рывком. Вскрикнула Иша, но пальцев не разжала. Оторвалась вслед за тканью от земли, а ловкий воин подхватил её, за пояс юбки, да поднял к седлу.

– Говоришь, что я проиграю какой-то жалкой женщине? – проворчал он. – Никогда я ещё не проигрывал женщинам!

Затряслась несчастная, которую он держал. Я отчаянно вцепилась в запястье Садхира. Словно он помочь мог. Он, музыкант, один против шестерых кшатриев! Или с братьями: тогда трое против шестерых. Но всё равно жутко. Ох, а стоит ли?.. Но тогда они увезут мою Ишу! Или тут же, женихов моих искалечив или даже убив, сестру мою несчастную на глазах у меня обесчестят!

Виновато посмотрел на меня Садхир. Мрачно глазами сверкнул на него Поллав, когда осторожно средний брат его поднял руку вместе с моей, державшейся за него, к своему странному украшению с камнем, выточенным в форме клыка.

– Я попробую, – тихо шепнул мне Садхир.

Робко руку свою убрала. И задрожала, поняв, что так я лишь ускорила смерть отзывчивого молодого мужчины. Но он…

В драку не кинулся Садхир. Лишь сжал украшенье своё свободной рукой. И как-то странно молвил он, тихо, но твёрдо:

– Тот, кто волосы свои первые умыл в крови врага своего. Тот, кто разорвал дикого тигра надвое голыми руками. Тот, кто имя своё не прячет, потому что не доживают враги его до того, чтобы услышать его…

– Что-то мантра у него чудная какая-то! – фыркнул один из всадников.

– Тот, кто родился – и принёс вслед за собою дождь…

Я вздрогнула от последних слов музыканта: мне почему-то вспомнился первый мой жених и имя его. Да, впрочем, был ли он моим женихом? Он так быстро ушёл! Он меня не защитил от ударов камней в тот день! Ванада…

– О Ванада! Твой друг взывает к тебе!

Потерянно повернулась к Садхиру. А тот продолжил бормотать:

– О Ванада! Твой друг просит тебя о помощи!

Солнце совсем уж заслонили облака. И как-то внезапно день ясный померк. Грянул гром – и молния небо расколола надвое, а потом – ещё пополам. И ещё на несколько кусков. Ветер усилился, едва не сорвав и мою дупатту – я смогла удержать её лишь потому, что торопливо вцепилась в неё, чтобы не открывать злым кшатриям своё лицо.

Несколько мгновений ничего не было.

А потом вдруг ливень хлынул внезапный, вымочив всю нашу одежду. Да в грязи ноги наши да копыта лошадей чужих утопив. Сильный ветер дул яростно, словно сбить нас хотел с ног. От нового громового раската мы едва не оглохли. И молния новая едва не ослепила нас.

А когда глаза мои чуть оправились от ужаса и от резкого ослепительного света, между громовых раскатов, между дождевых струй, ставших тонкими-тонкими, послышалось ржание коня.

И воины, и женихи мои, и мы с сестрой оглянулись невольно.

На дороге возле нас появился чёрный конь. Да всадник на нём, одетый в чёрные дхоти с золотою каймою, кутался в чёрный плащ. Да тюрбан на его голове был чёрный. Только вместо драгоценных камней или золотого украшения на нём были нашиты спереди по центру несколько клыков разных форм и размеров, беловатые, желтоватые и… и чёрные?.. Или то просто камень, обточенный в форме зубов диковинного зверя и отшлифованный гладко-гладко? И три нити жемчуга – две слева, а одна справа от него – нашиты. Густые, длинные волосы, которыми заиграл ветер, заслонили от нас его лицо. Но…

Но это странное ожерелье у него на груди, из золотых монет и трёх разных клыков на шнурах-подвесках, я сразу признала. И замерла, оробев. Глаза торопливо отметили и серьгу серебряную, с подвесками-цепочками из двух клыков. И широкий золотой браслет на руке, державшей поводья, со впаянным в него огромным клыком, чуть выступавшим над запястьем, будто коготь. И… и сердце совсем замерло, увидев, что дхоти чёрные всадника поддерживал пояс из клыков, переплетённых кожаными шнурами. Да по бокам с пояса свисало много-много шнуров разной длины с разными-разными клыками, привязанными к концам их.

Заржал конь чёрный-чёрный, поднявшись, задрав высоко копыта. Взметнулись подвески с пояса всадника, будто хвосты. Но Ванада усидел. И, сжав бока коня босыми ногами, заставил его успокоиться и снова к земле прильнуть уже четырьмя копытами.

– Давно не виделись! – жуткий кшатрий, повернувшись к Садхиру, поднял руку ладонью вперёд.

– Ну уж и давно! – ухмыльнулся тот.

– Да ты, никак, в длину уже вытянулся, – ухмыльнулся Ванада. – Уже не тот щуплый мальчишка.

– А твои штуки всё те же, – фыркнул молодой мужчина. И выпустил подвеску странную из рук.

Задумчиво покосился воин, одетый в чёрное, на странное украшение Садхира с камнем-клыком. Потом задумчиво осмотрел шесть всадников, окруживших его знакомого. На Ишу, потерявшую новую дупатту, но всё ещё упорно цепляющуюся одной рукой за старую. Улыбнулся как-то странно. Меня вспомнил?..

Сердце моё забилось бешено-бешено.

Ванада… вот и свиделись мы снова с тобой! Но… ты тогда за меня не вступился! Гроздья камней, в меня брошенных, ранивших, словно гроздья моих обид, налепившихся к моей душе. Хотя ты и явился сейчас. Случайно ли дороги наши пересеклись сегодня или ты явился на слова странные Садхира? И слова те были заклинанием?.. Но кто тогда ты, отозвавшийся на эту странную, жутко звучащую мантру? Человек или… бог?.. Только бог из тебя, закутавшегося в чёрные одежды, да украшенные разноцветными чьими-то клыками, хотя и белыми в основном… бог из тебя какой-то жуткий. Или… или, всё-таки, демон?

Ванада шумно принюхался.

Новый раскат грома оглушил меня. И новая вспышка молнии была ужасающе яркой. Только я скорее почувствовала, чем сумела увидеть, что жуткий всадник сейчас обернётся. И голову опустила низко-низко, пряча лицо под каймой драгоценной дупатты.

Должна ли я снять мою шаль, открыть своё лицо, чтобы он узнал меня? Он же первый сказал, что я стану его женой. Его старшей женой. Да какое дело, чего он обещал мне тогда?! Меня едва не забили камнями, но не он спас меня тогда. Совсем не он. Мне больно было в тот день. Больно было телу, забитому камнями. Больно было душе в ночной темноте, от мыслей, что он назвал меня своею невестой, но спокойно забыл и ушёл. Да и… а запомнил ли он тогда меня, обычную, глупую совсем девчонку, да ещё из вайшью?

И оттого я голову опустила совсем низко – и он не увидел моё лицо. Или не захотел? Или… или мой запах заглушили в тот день струи дождя, омывшие всех нас?

– Он оскорбил мою сестру! – Садхир гневно указал на кшатрия, всё ещё державшего цепко-цепко несчастную Ишу. А за тою вилась ослепительно яркая старая дупатта, которую девушка упрямо не хотела выпускать.