Яш явно считал, что он выдаёт меня замуж. Братья-музыканты же, похоже, считали, что пробуют меня убедить. По крайней мере, я подозревала такое намерение у старшего из женихов. Наверное, ему было выгоднее, если я уйду за ними добровольно и лягу с ним добровольно, и вообще не буду пытаться сбежать, смирившись с моей судьбой. И волновало его явно не моё отвращение к нему или к ним всем, не мой страх или отчаяние, а то, что если я буду пытаться сбегать, то им придётся потратить время, чтобы за мною бегать и искать, и тащить обратно. Время, которое они могли бы потратить на тренировки или выступления.

Но, впрочем, мне сбегать было некуда. Даже отсюда, пока я последние дни укрывалась в стенах родного дома.


Садхир ко мне почему-то не зашёл, когда второй раз очнулась. Да и братья о нём теперь уже молчали. Вроде бы Сиб и Мохан упоминали, что Садхир с Ванадой ищут её. Но… что уж было искать, столько дней спустя? И… и Садхира нет. Я иногда боялась, что на самом деле он сам утонул в реке, когда кинулся туда. Или что его там съели крокодилы. А братья пока молчат, потому что я ещё не оправилась. Да и так уже знаю о гибели сестры. Они могли бы молчать, что потеряли и своего брата, чтобы не взваливать на меня и эту печаль или чтобы раны мне не бередить. Хотя разве можно тут было быть спокойным?


Так, я постоянно плакала о гибели сестры или волновалось о свадьбе и о том, что после неё будет. Хотя никому и не говорила.

Жена отшельника иногда заговаривала со мной о замужней жизни. Хотя того, что происходит между супругами ночью, когда они шуршат одеждами, она пока не касалась. Но иногда как-то странно на меня поглядывала, когда заводила речь, что у меня-то мужей будет трое и, соответственно, свои обязанности жены я должна буду хорошо исполнять перед ними всеми. Да, мне надо будет омывать им ноги вечером. И делать массаж ступней для них, особенно, когда они будут усталыми.

– У него от этого поднимется настроение. А тебе же лучше, если муж твой доволен будет, – сказала Сарала и осеклась, вспомнила, что мне не дано хранить верность одному мужчине. Смутилась.

– А что ещё я должна уметь и исполнять? – торопливо спросила я, отвлекая её от неприятных мыслей и нарушая эту смущённую, неприятную тишину между нами.

– Ему… ох, им. Им нельзя касаться твоих ступней. Никогда не позволяй им этого!

Серьёзно ответила:

– Помню, мама моя тоже это говорила.

А женщина продолжила:

– Ты должна быть послушной им троим. Муж для жены как бог. Мужчины, стремящиеся к добродетели, молятся богам. Женщины относятся к своим мужьям, как к своим божествам.

Всё-таки, она говорила о троих. Так… Садхир жив? Или она не хочет волновать меня? Или братья Садхира ничего пока не рассказали и ей?

Но я сказала совсем о другом, скрывая мои страшные мысли:

– Понимаю.

Подумав сколько-то, женщина серьёзно посмотрела на меня, поправила край дупатты, чтобы голову прилично прикрывала, лежала поверх седых волос.

– Хотя, наверное, в первую очередь ты должна быть послушной старшему из мужей. Который главный среди них и, стало быть, будет главой семьи и для тебя. Еду будешь готовить на троих, стирать за троих. И ещё, Кизи… – чуть помолчав, жена отшельника продолжила, строго смотря на меня: – Ты должна как-то умно себя вести, когда они начнут спорить. Не вмешиваться в их споры. А если и вмешаешься, то держись лучше стороны старшего из них. Всё-таки, он в семье главный. Он решает, кого наказывать и за что. И блага разделять будет он на всех. И никогда ни с кем не осуждать своего мужа. То есть, своих мужей. Если в твоём присутствии будут дурно говорить о них – уходи, зажав уши. Жена должна всегда быть на стороне своего супруга.

Помолчав, жена отшельника строго добавила:

– Сати даже ступила в огонь, когда её отец Дакша, так и не принявший её мужа, бога Шиву, начал публично оскорблять его, – грустно улыбнулась. – Ах, ты может, не знаешь той истории? Праджапати Дакша всех богов пригласил на важное жертвоприношение. Только Шиву не пригласил. Шива был его врагом. Шива когда-то отрубил отцу Дакши, Брахме, одну из его четырёх голов. Но упрямая Сати пришла к своему отцу, не приглашённая, разгневанная. Хотя муж и предупреждал её не ходить. Но она хотела пойти. И пошла. Мол, дочь имеет право приходить к отцу без приглашения. А когда Дакша стал оскорблять её супруга, нестерпимо, да ругался на дочь, которая выбрала мужа против его воли, врага его, тогда Сати не стерпела унижений своего мужа – и сама вошла на костёр, зажженный для великой ягьи. И сгорела.

– Но почему муж отпустил её в гости? – вырвалось у меня. – Шива – бог богов! Разве он не мог предугадать, что тот визит Сати к отцу закончится как-то неприятно?

– Шива, разумеется, что-то знал, – Сарала вздохнула. – И даже предупредил жену, чтобы та не ходила к отцу, а иначе случится что-то неприятное. Но упрямая Сати всё-таки пошла. А супруг не стал препятствовать желанию своей возлюбленной супруги, – снова вздохнула. – Или просто так было предрешено, ещё давно. Хотя бы потому, что тогда его Ади Шакти родилась в человеческом теле, а тело человеческое – смертно по своей природе. И Махадев не стал препятствовать ходу вещей. Сати сгорела – и что-то сгорело в нём самом от этой потери. Он страдал от разлуки со своей возлюбленной. Он будто половину себя потерял, – жена отшельник строго посмотрела на меня. – Но, Кизи, Ади Шакти – сама жизнь, сама природа, сила возрожденья. Она-то, конечно, смогла опять родиться и в новом теле пришла к нему. Но ты-то помни, что ты – человек. Не будь глупой, Кизи. И лучше слушайся своего мужа. То есть, своих мужей. Женщины из-за чувств подобны хаосу, легко смутить нас. А мужчины больше слушаются ума.

Робко спросила:

– Но, неужели, мужчины способны всю жизнь прожить и никогда не ошибиться?

– Нет, конечно же! – улыбнулась Сарала. – Даже такие благородные мужи как смелые и благочестивые братья Пандавы, как великий и мудрый Бхишма, как доблестный Карна – все они когда-то ошибались. Чем и навлекли на себя и народ беды, – женщина села ко мне, крепко сжала мои руки. – Но пусть мужчины ошибаются, Кизи! Им положено терпеть тяготы. Им полезно совершать тяжёлые аскезы. Так они растут и мужают. А ты, если увидишь, что они ошибаются – не говори. Они столкнутся с последствиями своей ошибки – и увидят, что были неправы. Им будет неприятно, но лучше, чтоб они сами это увидели и приняли. Но ты всегда должна быть на их стороне. Дхарма женщины – следовать за её мужем и служить ему подобно богу. Это главная аскеза и служение женщины.

Вздохнув, серьёзно пообещала помнить её советы.

И она много ещё говорила. Потому что мне надлежало знать все обязанности жены и исполнять их. А что касается обязанностей мужей… а вот тут уже как придётся. Даже если они не будут исполнять свои обязанности, то я всё равно должна исполнять мои. И вообще, не моё это дело, думать, какие там обязанности у мужей. Мне надобно исполнять свои, женские. А ещё мне надо узнать, какие обычаи приняты у них в семье. Мне надобно принять в сердце все их обычаи и не отступать от них.

А я с ужасом думала, что ещё нести обязанности жены мне надо будет не только днём, но и по ночам. Хотя, к счастью, только с одним из них в одну ночь, а другие договорились не приближаться и не подглядывать. Или… они потом меня обсуждать будут?! При мне или без меня? Ох…


За деревней под одиноким чахлым деревом банана сидел на земле Сиб. И играл костями, отобранными у диких собак. Я не видела этого, но слышала, как о том судачили люди. И что он спокойно подошёл к собакам, разрывающим мёртвую корову, к которой никто не осмеливался приблизиться.

Только собаки, так презираемые всеми, и могли как-то убрать останки бедного животного, к которому люди не осмеливались притронуться. И вроде не подобает священному животному вот так валяться и гнить на солнцепёке. Но вдруг, если её оттащить, а кто-то подойдёт, то подумают, что он же и убил её? Ведь это страшный грех, убить корову! Даже если путники подумают, даже если только на время заподозрят, всё равно ужасно! Так что когда пришли три бродячих собаки и вцепились в коровье тело, люди чуть даже и успокоились. Что там у зверей творится – не их дело. Да и… можно ж уже и сказать, что боялись отобрать тело священного животного у этих мелких хищников?

Так собаки тихо делали своё дело. Потом ещё шесть псин подошли откуда-то. Тут уже полусытые начали рычать, чужаков не пуская. Но солнце жарило, а звери делали своё дело – и вскоре над землёй торчал скелет из коровьих рёбер и черепа. А снизу, у оставшихся кусков мяса возились звери. Внутренности уже почти выели. Кости из ног валялись уже чуть сбоку, обглоданные и надгрызенные, обломками.

А потом – и люди потрясенно и возмущённо шептались о том – к останкам, обгрызаемым хищниками, спокойно подошёл Сиб. Всё такой же лохматый. Хотя лицо на сей раз уже умыл. Да и тёмно-синие, почти чёрные его дхоти с жутким поясом, непривычно чистыми были. Некоторые из моих односельчан уже шептались, что паренёк дал какой-то странный обет какому-то мрачному богу, то ли волосы не стричь и не расчёсывать никогда или на долгое время, то ли хранить своё одеяние в чистоте и, может статься, наоборот ко всему прочему.

Собаки сначала было зарычали. Хотя и нажравшиеся уже, однако же отдавать жалкие остатки мяса и внутренностей или просто хвост, валявшийся в стороне, мелкие падальщики не собирались. Да и… как-то странно они подобрались, едва ветерок подул от деревни и от подходящего человека донёс до них запах. Оторвались от своей жуткой трапезы, зарычали, шерсть вздыбили на спинах. Подобрались как для прыжка.

Сиб только ухмыльнулся, обнажая неровные зубы. И собаки вдруг испуганно попятились. Он мрачно сощурился и шумно выдохнул. И звери вдруг… разбежались. Напугано смотрели издалека, как он подбирает несколько обломков от костей с коровьих ног. И только когда он совсем далеко ушёл от них – к тому самому чахлому банановому дереву – они решились вернуться к своей неожиданной добыче и продолжить трапезу.