Мохан-то и вернулся первый. Рассказал, что в деревню заползла королевская кобра. И проползла совсем близко у ног играющих детей. Те отпрянули, закричав. А она, рассердившись, голову подняла, капюшон свой раскрыв. Пасть открыла, зашипев, язык тонкий и раздвоенный высунула. Взрослые видели, но были далеко. Да страшно боялись сами, хотя и за детей волновались. Шутка ли, разгневать кобру, от чьего яда несколько десятков взрослых умрут в муках! А змея подползла совсем к ступне внука старосты…

Пока взрослые застыли или боялись, вдруг на дорогу выскочил Сиб. На бегу схватил змею страшную за конец хвоста и, выпрямившись, раскрутил над головой, как Вишна – Сударшана-чакру. И, пробежав так, вращая её быстро-быстро над собой, ошалевшую от такого обращения, что есть силы запустил в полёт. И кобра, через два дома и два забора перелетев, шлёпнулась за околицей, где никого как раз из людей не было. Мохан как раз этот миг застал, выскочив наружу. Змея с шуршанием упала. Что-то прошипела с ненавистью. Но возвращаться к дерзкому или даже сумасшедшему человеку не захотела и торопливо к лесу уползла.

– Счастье-то какое! – сказал староста, входя. За ним шёл, держась за его дхоти, его младший внук, отчаянно напуганный. – Счастье, что обошлось! Кобра в деревню пришла! Как раз рядом с глупыми детьми ползла. Могла бы всех погубить. Но этот странный юноша не испугался, убрал её от детей. А ведь он так порывисто схватил её! Она могла извернуться и его кусить! Совсем бы убила. Смелый юноша! Хвала богам, что именно он оказался возле змеи и детей. Другой бы мог и не быть таким поспешным, – мужчина вздохнул, потрепал по кудрям внука, а тот прижался к нему, испуганно вцепившись в ногу. – Хотя… что за глупый способ, змею хватать за хвост?! Если и хватать, то надобно хватать за голову и за шею у головы, чтобы никак не укусила.

– Вполне в духе Сиба, – усмехнулся Поллав.

– Так он-то мог и не бояться вообще! – влез Мохан, которого распирало впечатлениями от опасного зрелища. – Он так сильно швырнул её, что так далеко улетела! Силища у него большая. Хотя и не мускулистый. Да и вообще… вы его пояс видели? Он, кажется, развлекается, охотясь за змеями, да клыки у них выламывая.

И мы все запоздало притихли, осознав, что змеиные зубы для своего дикого украшения Сиб мог добывать и сам. А жутких подвесок у него было много – на несколько десятков змей хватит. Правда, Сарала спохватилась и прочь кинулась. Там ведь куда-то убежали её внучки. А вдруг и они были там? А вдруг кобра и не уползла совсем?

Словом, в тот день всё обошлось. То ли доброта Сиба-Сохэйла спасла детей, то ли его привычка развлекаться, побеждая змей.

А тот Сохэйл… кого так почитал этот смелый и дерзкий юноша? Чьим именем он так мечтал прикрываться?..

Камень 14-ый

Днём следующего дня староста смущённо подошёл ко мне. Видно было, что совсем не спал в эту ночь. Сарала, кратко на нас взглянув, отошла, будто бы кизяка надо было срочно набрать.

– Благодарю, что ты пригласила этого странного юношу в твой дом, Кизи, – вдруг взволнованно сказал степенный уже мужчина, заробевший вдруг. – Если бы ты побоялась нашего осуждения, он бы мог сразу из деревни уйти. А если бы он ушёл вообще, то змея могла всё равно приползти. И дети могли на том же месте играть. Эти глупые дети совсем про всё забывают, играя увлечённо! – вздохнул. – А как бы этот Сохэйл в то время не вышел из твоего дома, то, может, и за детей бы некому было вступиться, – смущённо ладони растёр, не зная куда руки и глаза девать от смущения. – Может, так бы и мой внук… моего бы Шаши…

Улыбнувшись, сказала ему:

– То не моя заслуга! То заслуга доброго сердца Сохэйла. Его и надобно благодарить. Не каждый бы решился наброситься на королеву змей!

– То его заслуга, да, – согласился мужчина, но, впрочем, вдруг посмотрел на меня уже прямо и тепло как-то мне улыбнулся.

Я такой его улыбки давным-давно не видала уже, после того дня, как он собрался забить меня камнями, в назидание другим. Но, впрочем, он мог совсем потерять внука, ведь королевская кобра одна может двадцать человек убить, взрослых, чего уж о детях говорить! А раз он мог внука потерять, раз так волновался и даже благодарить сегодня меня пришёл, ту, которую несколько лет презирал, то надобно мне быть с ним приветливой. Да и… видя, как он искренно волновался за своего Шаши, я не могла ненавидеть его. Хотя и завидовала Шаши, у которого всё ещё был заботливый отец, живой. Но, впрочем, мы же не знаем, за каким поворотом тропы нам с кем-то придётся расстаться! И Шаши сейчас был с отцом. А надолго ли?

– Но вот самого юноши что-то не видать, – торопливо продолжил староста. – Вчера он быстро ушёл, как вступился за детей. Я сразу не додумался поблагодарить его. Я сначала только за Шаши волновался, его ругал, что совсем не смотрел по сторонам. А как побежал за Сохэйлом, так его уже и не было нигде. Я и на дорогу выбежал. И там не было его. И к реке. Его не было. Малец быстро ходит. Ты это… поблагодари его? Может, он снова придёт к вам. А я боюсь, что вдруг и не застану. А надобно поблагодарить.

– Хорошо. Я обязательно слова ваши ему передам.

– Благодарю тебя! – это староста произнёс, кажется, совсем искренно. – Я подарок ему приготовлю. Но вдруг сам не успею? А так хотя бы ты точно слова мои хотя бы передашь, – и, тяжко вздохнув, по делам своим ушёл.


Поллав иногда заходил меня проведать. Обычно утром. Каждый день подряд. Хотя иногда и вечером тоже заходил. Спрашивал о самочувствии, как спала. Я помнила, что моё состояние его не особо-то и волнует, а только лишь моё тело, которое может принять его и родить от него сына, да мои руки, которые могут работать и готовить вместо него, поэтому особо ничего и не говорила. Мол, благодарю, поправляюсь, спала хорошо.

– А врёшь, наверное, – сказал мужчина на второй день.

– Но всё-таки поправляюсь, – попыталась улыбнуться ему.

– Что ж, это хорошо, что ты идёшь на поправку, – сказал он и направился к выходу.

Впрочем, у порога остановился и вдруг спросил:

– Какой цвет ты любишь?

Растерянно выдохнула:

– Зачем вам, мой господин?

– Потом скажу, – усмехнулся старший жених. – Но ты всё-таки скажи.

– Я… – смущённо потеребила край моей дупатты, ярко-оранжевой. – Я люблю всё зелёное.

– Зелёное, значит, – серьёзно произнёс Поллав и ушёл.

Так и не поняла, к чему он спрашивал? То, что мне нравится, его не сильно-то и волновало. Знал же, что не стремлюсь стать женой троих братьев, но всё равно пытался меня забрать в свою семью, на условиях, выгодных ему.


Мохан заходил часто. Постоянно. Хотя бы утром и вечером. Всегда спрашивал, как я себя чувствую. Иногда приносил мне сладости. Иногда чуть-чуть, иногда – целую корзину. Впрочем, всегда разные. Так что надоесть они мне не успевали. Да и… никогда в жизни столько сладостей не ела! Сарала, поглядывая на юношу, как-то странно улыбалась, но ничего не говорила, даже когда он отходил.

А после того, как я второй раз очнулась и снова Яша увидела, Мохан стал заходить помногу раз в день и оставаться подольше, напоболтать. Он вообще поговорить любил. Или от дяди меня стерёг, потому что застал рыдающей после визита Яша?

Мы сидели, задумчиво поглощая ладду или что-нибудь другое, по чуть-чуть. Или он что-то рассказывал. В первый раз жених потянулся к блюду с его подарком случайно, задумавшись, видимо, был голодный. И не заметил, как целый шарик ладду проглотил. Заметил только на середине второго шарика – и страшно смутился.

– Не волнуйся, – улыбнулась я, – мне всё равно столько не съесть.

– Тебе надоело? – лицо его омрачилось.

– Нет, ты что! – испуганно сказала я. – Они очень вкусные! И никто никогда не угощал меня столько! Просто… просто сложно питаться только ими. Даже, когда хочется.

– Ну, ясно, – сказал жених серьёзно.

И стал приносить чуть меньше. Но всё равно приносил. И это было как-то мило. Он и его попытки позаботиться обо мне.


Садхира я вообще не видала с тех пор, как мы столкнулись с воинами у реки. Куда-то он запропал. Может, к свадебным обрядам готовился. Или сбежал, не желая жениться? Но, впрочем, спрашивать о том не решилась, даже у Мохана. Особенно, если средний жених сам от свадьбы сбежал. Он вроде сильно хотел принять саньясану. Трудно было не спрашивать даже у младшего из его братьев, мне же интересно было, куда пропал средний из женихов.

Но… иногда сердце моё сжималось от тягостных мыслей, что не только Иша утонула в тот день. И, может, не только её тело разорвали и сожрали крокодилы. Но… но почему же тогда его братья совсем ничего о нём не говорят?


На пятый день Мохан совсем уж разговорился. И про какие-то страшные и смешные случаи из их странствий. И про храмы, которые поразили его на пути.

Юноша рассказывал очень эмоционально. Выражение лица его постоянно менялось. Он то сидел, то вставал и начинал расхаживать туда-сюда. А иногда изображал людей, о которых говорил. Голос у него совершенно менялся! И поза. И вообще он как будто становился каким-то другим. Я то смеялась, до слёз смеялась, глядя за ним, то сама испытывала испуг, хотя он говорил о случившемся только с ним, не со мной.

После пятого дня Мохан почти что поселился в моём доме, польщённый тем, что я его тогда столь внимательно выслушала. Разве что приходил, когда уже появился друг лотосов, да до его ухода сам уходил.

Он говорил много и страшно интересно. Я забывала об ушибах, которые ещё полностью не зажили, о страхе перед будущем, когда слушала его. А Мохан, кажется, мог говорить бесконечно.

Постепенно вокруг нашего дома начали скапливаться слушатели, которых никто не приглашал.

В первый день его рассказов, когда юноша чуть замолчал, что-то припоминая, откуда-то из-за невысокого нашего забора послышалось:

– Ты чё тут стоишь?

– А что, нельзя?!

Мальчишки чуть помолчали, а мы – прислушались.