Елена Свительская - Три мужа для Кизи

– Так ведь это дом Опозоренной! – сердито шепнул один из незваных гостей.

– Так ведь там бинкар что-то говорит!

– О, бинкар что-то говорит? – оживился поборник приличий.

Дальше уже стало совсем тихо. Мохан усмехнулся, когда ему надоело уже молчать – и продолжил.

На второй день дети пробрались уже к самому дому, сидели за стеной.

На третий их уже со всей деревни, кажется, набралось. И они, осмелев, подглядывали в окна или в щель между полотном, занавешивающим выход, когда Мохан, раззадорившись, опять вскочил и стал ходить, изображая какого-то сердитого кшатрия.

На четвёртый я робко предложила рассказчику перебраться на улицу, чтобы и юные слушатели могли насладиться его историями и тем, как он изображал встреченных им людей и героев легенд. Мохан задумчиво протёр полоску между губами и носом – усов солидных у него ещё не отросло – и согласился. Но серьёзно сказал:

– Но ты тоже выходи. Я же для тебя рассказываю.

И с четвёртого дня мы уже на улице расположились. Я сидела чуть поодаль от юноши, прислонившись спиною к дому. А дети благоговейно расселись полукругом вокруг нас. И явно наслаждались: рассказчиком Мохан был великолепным. Да и с детьми общался дружелюбно и свободно.

Мне невольно представились вдруг мы несколько лет спустя и несколько детей, увлечённо слушающих его. Наших детей. Им было бы интересно с ним. И он, похоже, был бы добрым отцом.

Только потом увидела Яша и Поллава, проходивших куда-то через деревню. Поллав бросил короткий взор на нас и на детей. И я опять вспомнила, что Поллав хотел, чтобы я стала женою им троим. И, если так случится, как я пойму, кто из детей – чей сын и чья дочь? Особенно, если они на меня похожими будут или на моих родителей.

Мохан тут подскочил, попеременно изображая то злобного ракшаса, то благородного человеческого юношу, вздумавшего спасать от чудовища людей. И я зачарованно притихла, любуясь увлёкшимся молодым музыкантом. Да и… кажется, актёром он тоже мог быть. Или даже и был?

А дети относились к нему со священным трепетом. Звали «о бинкар».

Я, сделав вид, что иду за водой, поймала среднего сына старосты, запоздало кравшегося к моему дому, видимо, вопреки воле отца. Заградила мальчишке дорогу – он испуганно шарахнулся – и тихо спросила:

– А кто такой «бинкар»? Почему вы все так зовёте этого музыканта?

– Глупая ты женщина! – возмутился мальчик. – Всё ж таки понятно!

Вздохнув, призналась:

– Мне не понятно совсем.

И тогда он, довольный, что повстречал глупую женщину, тоном седовласого почтенного брахмана мне объяснил:

– Вину – инструмент, на котором играет господин Мохан – в некоторых краях называют бин. Бинкар – тот, кто на ней играет.

– Так ведь много музыкантов, – смущённо погладила свои волосы, пока ещё распущенные. Хотя голову уже стала прикрывать краем дупатты, выходя на улицу.

– О, глупая женщина! – горько вздохнул мальчик. – Неужели, ты ещё не слышала, как сложно играть на вине?

– А-а, так вот в чём дело! – радостно выдохнула я.

– На вине учатся играть по многу лет! – тоном брахмана, возвещающего драгоценные знания, продолжил сын старосты. – А господин Мохан хорошо уже играет, хотя такой молодой. И вообще, бинкар – самый уважаемый из музыкантов, – помявшись, смущено носа кончик почесал. – Ну, один из самых главных точно.

И серьёзно, неторопливо, к моему дому пошёл. Слушать.

Вот, значит, как! Что Мохан – талантливый музыкант, я поняла ещё в тот день, как впервые услышала его игру. Даже будучи такой усталой и избитой, я забыла обо всём, пустившись в пляс. Да и многие танцевать начали, услышав его. Но, выходит, он и среди музыкантов – важный человек.

Мохан больше не играл мне на вине, которой так хорошо владел. Хотя я и упрашивала как-то вечером, когда детей уже растащили сердитые родители, которым не нравилось, что их отпрыски возятся около меня. А вдруг научатся чему дурному? Или непослушными станут? А вдруг сглажу? Или, хуже, прокляну их детей, разозлившись на их отцов, которые когда-то кидались в меня камнями?

– Я с радостью посмотрю, как ты танцуешь, но потом, – серьёзно возразил Мохан. – Пусть твоё тело как следует поправится.

Пару раз приносил барабан. Дети вначале расстроились, увидев барабан. Те, кого отпустили, и те, кто сумел сбежать. Но, впрочем, Мохан и на барабане играл весело. Девочки вот уже танцевать кинулись, когда он только вторую мелодию начал. Да и сам юноша играл увлечённо, покачиваясь вслед ритму, да озорно посматривая на детей.

– Какой же ты талантливый! – восхищённо сказала я потом, когда дети уже разошлись, да самых упрямых которых растащили.

– Обычный я музыкант, – проворчал мой жених, хотя глаза у него засветились довольно.

– Говорят, ты ещё и бинкар.

– Я учился у Садхира.

– Так и Садхир тоже?!

– Садхир играет намного лучше меня, – Мохан задумчиво поднялся, потянулся. – Но он не часто играет на вине.

– Как так? – расстроилась я.

– Мы обычно играем вместе. Я беру вину, Поллав – барабаны, а Садхир – обычно берёт флейту. Так интереснее, когда разные инструменты звучат.

– Понятно…

Иногда Мохан о чём-то шептался с Саралой. Или исчезал надолго. Раз я мельком увидела, как он о чём-то с Сибом говорил, который неизвестно откуда взялся. Но в этот раз юноши вроде бы не скандалили. Мохан что-то серьёзно сказал. Сиб задумчиво бровь грязным ногтём поскрёб. И, кивнув, удалился. Я запоздало вспомнила, что забыла Сибу благодарность передать. Да и староста, кажется, не успел.

Но Мохан, которого в тот вечер отчаянно просила мне помочь, слова старосты ученику Ванады передать согласился. Сразу согласился. И я немного успокоилась.

Садхира я не видала совсем. Но все молчали о нём и я потому сама ничего не спросила.

Да и… я сильно боялась, что средний брат моих женихов утонул в тот день. А они мрачно молчали о том. Или решили потерпеть, пока я не окрепну, чтобы огорчить дурными новостями. Или же… считали, что мне всё равно? Может, они считали, что я буду плакать только по моей несчастной сестре, но совсем равнодушно отнесусь к гибели Садхира, с которым мы почти и не общались. Но как так?!

Дядя сказал, что на девятый день, как я очнулась второй раз, начнутся свадебные обряды. Заходил для этого. И велел, чтоб не была глупой, чтоб не убегала. А то, мол, брошенную невесту никто никогда замуж не возьмёт. Тем более, что я и так себя опозорила. И я, выслушав его, послушно склонила голову и сказала, что буду делать всё, что он мне прикажет.

Но на восьмой день меня разбудили ещё до рассвета. Чьи-то чужие руки схватили меня за плечи и потрясли.

Растерянно глаза открыла. Резко села – и руки куда-то убрали.

– Пойдём! – взволнованно потребовал Мохан. – Пойдём скорей, пока другие не проснулись.

Я не понимала, куда он вздумал меня тащить. И задумалась, стоит ли? Ведь я ещё не его жена.

Не дождавшись, юноша проворчал:

– Да пойдём же! – и, нашарив мою руку, крепко пальцы на моём запястье сжал.

И заставил подняться. И потащил, упирающуюся, из дома.

Зачем?..

Мы вышли из дома ещё в темноте. И никто ещё не проснулся. А если и проснулись, то ещё были в кругу семьи. Только мы двое вышли из дома.

Мохан шумно выдохнул и потянул меня за собой. Куда-то из деревни. Местность вокруг он успел уже хорошо запомнить. Или это он заранее приготовился? Совсем ему не терпится?! Но как так? И… и что я потом скажу Поллаву?! Старший из братьев явно хочет овладеть мною первый. По крайней мере, не намерен позволять младшему брату прикоснуться ко мне первому. Поллав разозлится, если меня первым возьмёт его младший брат.

– Идём! – прошипел юноша сквозь сжатые зубы. – Ох, до чего же тяжело с тобой!

А вдруг после всего Поллав меня выгонит? Не поверит, что моим первым мужчиной был именно Мохан? И я тогда одна останусь. Меня камнями забьют тогда? Или… или они меня всё же женой возьмут, но мучить за предательство будут? Долго-долго бить будут?

Младший жених рванул меня за собой уже резко и сердито.

Но он сам меня может избить, если вздумаю ему противиться. Хотя… если он меня изобьёт, я смогу показать побои потом его братьям? Поверят ли они, что Мохан пытался меня принудить, да ещё и до срока? Может, поверят. Вот Садхир… но Садхира я уже давно не видела. А Поллав может и не поверить. Или притвориться, будто не верит, чтобы снова выгоду какую-то иметь с моего предательства.

Но Мохан упорно тащил меня из деревни к лесу.

Закричать, может? Но кому я нужна! Да и… и, всё-таки, меня мой жених уводит, а не чужой мужчина. Но… но он трус. Разве он потом будет защищать меня?

Мохан вытащил меня из деревни. И уверенно тащил уже к лесу, шаги ускоряя.

Хотя… он тогда едва не зарезал Яша, который меня бил. Наверное, избивать нас будут обоих. Или… или Садхир останется в стороне, а Поллав меня и Мохана точно побьёт. И он жестокий. Старший жених так просто не успокоится. Он хотел сам сделать меня женщиной.

Но… а вдруг Мохан тоже злопамятный? Вот я сейчас вырвусь и убегу – и он потом меня побьёт, на третью ночь? Или… или прямо сейчас побьёт, раз заупрямилась? Может, лучше, послушно пойти за ним. Раз уж ему так вздумалось?

И, смирившись, пошла уже сама за ним, глотая слёзы унижения. Но, впрочем, в полутьме он их не видел. Он ничего вообще не видел, кроме своих желаний. Уводил меня в гущу леса, ослеплённый своей страстью. Или я сама виновата, что ложную надежду ему подарила, так охотно и помногу разговаривая с ним, да часто и спокойно сидя около него. О, зачем же я?..

Мир расплывался от моих слёз. Рука болела от цепких пальцев младшего жениха. Но он тащил меня, тащил. И долго уже тащил, совсем глубоко в лес завёл. Но всё не останавливался, чтобы крепко прижать к себе или чтоб на землю опрокинуть.

И лес уже закончился. И дорогу мы перешли, ведущую к реке.